В Москве при поддержке Фонда президентских грантов прошёл второй "Брусфест" – растянувшийся на месяц международный фестиваль документального театра имени Дмитрия Брусникина. Не без "повреждений", нанесенных валом "пандемических" ограничений, – несколько спектаклей вынужденно переместились в онлайн-пространство. С другой стороны, смена формата увеличила аудиторию, и часть работ можно до сих пор посмотреть в записи. А о части – прочесть.

"Жизнь мертвецов", с которой стартовал второй "Брусфест", точно больше нигде не увидеть. Экспериментальная "бродилка", отправляющая зрителя "по ту сторону", была поставлена Сергеем Чеховым в краснодарском "Одном театре" два года назад – специально для индустриальных лабиринтов бывшей типографии "Советская Кубань". Постоянный репертуарный "прокат" такого проекта невозможен, даже краснодарцы теперь о "Мертвецах" могут только вспоминать.

В Москве восстановленная и дополненная "Жизнь" разместилась в подвале Нового Пространства Театра Наций (где в 2017-м показывали инсталляцию Хайнера Гёббельса GENKO-AN 107031). "Советская Кубань" позволяла нескольким группам зрителей ходить из сектора в сектор и смотреть эпизоды последовательно, следуя одним из маршрутов. В катакомбах Театра Наций границы между "залами" оказались условны, зрители в перемещениях не ограничивались, навязать чёткий маршрут было невозможно.

И из "бродилки" "Жизнь мертвецов" превратилась в тотальную полифоничную инсталляцию, посвященную всем аспектам – от религиозного до телесного – того, что мы называем словом "смерть". Кстати, единственный спектакль "эпохи пандемии", в котором навязанные зрителям маски не раздражали, но стали – как в большинстве спектаклей-променадов – знаком, отделяющим гостей от артистов.

Ближайший к входу зал – как будто клуб, где, в частности, исполнялись молчаливый перформанс полностью обнажённой героини и ударный рок-зонг "Прикинься трупом, прикинься трупом, а то рискуешь казаться глупым" группы "Дом престарелых аутистов". Самый отдалённый от входа зал – нечто вроде кинотеатра, где показывают очень разное кино – от видеоарта, сопровождающего интимную историю про смерть бабушки сталинской закалки, до фильма, состоящего только из титров, и оммажа ленинградскому некрореализму. Между рок-клубом и кинозалом – коридор с живыми скульптурами, от неподвижных до танцующих истерический нижний брейк; несколько площадок, где буйствовал театр всех форматов. Начали с коллективной молитвы "ангелам-архангелам", закончили грандиозным загробным рейвом, а что творилось в промежутке – от мистерий до исповедей как на кушетке у психотерапевта – не перечесть; калейдоскоп физиологии, мистики, карнавала, дневников и андеграундного концерта.

Чехов и сопостановщик "Жизни" Елена Холодова задействовали даже туалет: эта локация использовалась в самом непристойном сете спектакля, повенчавшем Танатоса с Эросом – с помощью обильных цитат из "Эдема, Эдема, Эдема" Пьера Гийота. Фрагмент, где "курчавый брюнет ставит ее на ноги, прижимает к решетке псарни, обнимает ее, целует в рот, в уши, где шелестит окровавленная сера", был, например, превращен в песнопение. Актёр, которому выпало сидеть на унитазе, ограничился чтением предисловия к русскому изданию. Если что, я без иронии: сопротивляться захлёстывающему эстетству "Жизни мертвецов" бесполезно; курьёзом какие-то эпизоды могут показаться, только будучи вырванными из контекста. "Жизнь" – особый опыт зажигательного соприкосновения с тленом; игра со смертью и в смерть; опыт перформативной аналитики и приятно щекочущее нервы путешествием в театрализованный Аид – под рок, нойз и порнопрозу.

Возможен вопрос: с какого перепугу "Жизнь мертвецов" открывала фестиваль документального театра? Есть, конечно, вариант отшутиться: что может быть документальнее, чем информация о трупных изменениях, звучащая в первом сете спектакля? "Учёные-энтомологи рассматривают мертвое тело как особую среду для обитания насекомых-некрофагов" – не оспоришь. Но если кроме шуток, то куратор "Брусфеста" Анна Банасюкевич второй год подряд (здесь – текст о дебютном фестивале 2019 года) собирает спектакли, расширяющие наши замшелые представления о театре с приставкой doc. Док в искусстве – не только когда "основано на реальных событиях", не обязательно вербатим – дословно воспроизведённые монологи реальных людей на заданные темы. Генеральной линией второго "Брусфеста" стала "экзистенциальная документация" – страхов, наваждений, личного опыта; трансформация повседневности; перевод частных переживаний на витиеватый язык другой, театральной реальности.

Даже редкие образцы "традиционного" документального театра – с вывертом. Как "Будущее.doc", проект режиссера Дмитрия Соболева и драматурга Ивана Угарова в "Театре.doc"; вербатим, основанный на интервью с полусотней подростков, монологи которых (про секс и отношения, политику и школу, семью и свободу) воспроизводят взрослые люди. Видели, знаем? Не совсем. Тут особенности: во-первых, люди в каждом спектакле (хотя Соболев скромно определил проект как "не совсем спектакль, скорее исследование на грани журналистики") участвуют разные.

На Брусфест-версии пятерку исполнителей составили драматург Екатерина Троепольская, режиссёр Иван Демидкин, психотерапевт Зара Арутюнян, журналист Григорий Туманов и Злата Хорькова – одна из тех, кто давал интервью для спектакля. Во-вторых, "Будущее.doc" – не просто вербатим, но вербатим в наушниках. Вот Злата в последний момент заменила актрису Полину Ауг; когда же она успела выучить текст? А никогда. Актёры-неактёры впервые слышат рассказы подростков в наушниках и спонтанно транслируют их в зал. Как ни странно, без запинок, с легким дыханием; собственно, вот доказательство – запись доступна по ссылке.

Реализм "Будущего" смотрелся на "Брусфесте" почти экзотической диковинкой. А вслед за "Жизнью мертвецов" фестиваль поднял планку сюрреализма ещё одной работой Сергея Чехова, "генеративной оперой" "Семь самураев", поставленной в Псковской драме. Спектакль начинается "с порога" – гигантской мультимедийной инсталляцией из видеомониторов и покрытых волосами силиконовых объектов (как абстрактных, так и повторяющих части женского тела). Эта смычка театра с contemporary art – один из мотивов второго "Брусфеста": "выставка" из причудливых работ (среди которых звериная пирамида "Пакт Риббентропа и Молотова" и маска "Мадам Муссолини") будет предварять "пуримшпиль о Холокосте" "Чёрная книга Эстер", реальные предметы древних умирающих профессий превратятся в реди-мейд в спектакле "ЧПР"; но пока – про "Самураев", не имеющих никакого отношения к фильму Куросавы. Хотя героинь, действительно, семь, и японские мотивы – в наличии.

Девушки, напоминающие смятенных призраков из j-хорроров, под сенью зловещего черного обелиска расскажут о себе и вступят в ритуальную медитативную схватку – не столько друг с другом, сколько с травмирующими воспоминаниями. Первая часть сложноустроенного спектакля называется "самопробы", это коллаж из интервью с актрисами, формирующийся в процессе действия. Я бы не понял механизм, если бы не прочёл в программке, что "Семь самураев" строятся по "принципу упорядоченной случайности" – перед началом актрисы тянут жребий, от которого зависит последовательность их взаимодействия.

Вторая часть – тренировка, или подготовка к бою, оттачивание искусства владения самурайским мечом; вместо настоящих боевых мечей кэндо – их деревянные макеты. Третья часть – бой; все идут в сопровождении саунда, генерируемого по ходу спектакля с использованием каждого раздающегося со сцены звука. Про всю эту головоломную квазиматематическую структуру можно и не знать: "Семь самураев" – не science, но fiction, путешествующий от реальной жизни исполнительниц к грёзе. Не поддающаяся рациональной расшифровке визуальная шок-кода спектакля – старики с заклеенными глазами, проводящие так всё без малого полуторачасовое действие; с такой выдержкой никакие психотравмы не страшны.

К непередаваемой словами странности мигрирует и "Квазифутбол" Дмитрия Волкострелова, поставленный в том же "Одном театре", что и "Жизнь мертвецов". Текст – чистый вербатим, голый реализм, разговоры краснодарцев про город, так или иначе связанные с футбольным клубом "Краснодар". Но смонтированы монологи в соответствии с последней на момент спектакля игрой "Краснодара"; авторское определение жанра – "квинтет для четырёх исполнителей и арбитра"; роль рефери со свистком актеры принимают по очереди; титры в стиле "Звездных войн" перманентно сообщают о ходе матча; хронометр отсчитывает минуты. Почему время в спектакле ускоряется и входит с реальным в рассинхрон? Отчего судейский свист раздаётся так часто? Я не знаю; возможно, "Квазифутбол" – единственный спектакль на свете, который оставил меня в замешательстве; ключ к этому союзу рациональности и эзотерики я подобрать не смог. Попробуйте сами, запись (правда, не самая адекватная) осталась в сети.

Ещё одну "оперу" – для женского вокального ансамбля театра "Практика" и драматической актрисы (ей стала звезда "Дылды" Виктория Мирошниченко в красном трикотажном, неизбывно советском платье) – "Брусфест" был вынужден сыграть уже только для камер. Мэр Москвы Собянин прикрыл с середины ноября музеи, а – совместный проект фестиваля и Центра Вознесенского. Поставлен Филиппом Виноградовым, но вообще это девичье поле эксперимента – семейная хроника Элины Петровой, положенная на музыку Анны Поспеловой; с филигранной видеопроекцией на белые обложки нотных тетрадей и нервически разрывающей вокальную ткань прозой – диалогом героини с матерью. "Сережа затащил на танцплощадку – Меня вы там натанцевали"; "Яблоки-груши с дерева собери – крути банки"; вязь повторяющихся навязчивых миражей; свободное плавание по реке Лете. Опять же, можно посмотреть и дома, по возможности, не отвлекаясь, чтобы поддаться аудиовизуальному гипнозу. Да, чёрные птицы из "ДЕ-БА-РР-КА-ДЕ-РРА" передают привет "Университету птиц", но о нём я говорил в тексте о фестивале "Территория", повторяться не стану. Разве что зафиксирую обнадёживающую тенденцию: коллаборация разных фестивалей для финансовой поддержки независимого театра.

"Брусфест" – международный смотр, сохранивший этот статус даже сегодня, когда с международностью большие проблемы. И только на пандемию их не спишешь: белорусскую команду спектакля "Примитивы" не впустили в страну российские пограничники. Отчего и почему – нет ответа; беспримесный произвол, вследствие которого "Примитивы" добрались до России только в записи (ссылка, если что, доступна до середины декабря). Стоит посмотреть: спектакль, заявленный как вольный байопик белорусской деревенской художницы-примитивистки Алены Киш, оказался изобретательным политическим высказыванием. О катастрофе большевистской коллективизации и трагедии "белой вороны" в мире чёрных овец; "оденься во всё серое, и никто не скажет, что ты уничтожаешь себя"; за расследованием жизни и судьбы "чудачки" Киш – манифест неистребимой тяги к творчеству.

В записи был показан и финский спектакль "Невидимые земли" Исмаэля Фальке и Сандрины Линдгрен. Они ухитрились свежо и оригинально высказаться на такую заезженную тему, как нелегальная эмиграция: ландшафтами, которые пересекают кукольные беженцы, стали тела авторов-исполнителей (ступни, например, превращаются в игровую площадку, когда беженцы садятся в автобус). Нет худа без добра: на видео миниатюрные мизансцены "Земель" рассмотреть легче, чем "во плоти".

Вообще, "Брусфест" стал мощной прививкой от пессимизма: даже с учётом сбоев, отмен и переносов прошёл, вопреки всему, с размахом; охватить все события в одном тексте – спектакли, читки, конференции, презентацию необыкновенной книги о Брусникине "Человек размером с дом" – невозможно. Но о двух этапных спектаклях, в которых совсем юные артисты вступают в диалог с прошлым и связывают времена, не сказать нельзя. "ОсумБез / Реа-Немиров. Виртуальный пленум" Рины Денисовой – акция "Театра.doc" (и один из последних спектаклей ненавидимого властью театра, сыгранный на площадке 8/3 – владельцы неожиданно разорвали договор аренды; говорят, из-за спектакля о шамане, отправившегося в Москву изгонять Путина).

Мудрёное название, поначалу – чуть ли оторопь: после фантастических театральных цветов Сергея Чехова и Дмитрия Волкострелова, слепившего зрителей "Квазифутбола" стадионными прожекторами, как-то неловко возвращаться в "стандартный" интерьер безбюджетного документального театра. Сцена без декораций, простенькая видеопроекция, начинающаяся с документации матерного выступления поэта Мирослава Немирова перед, если не путаю, новосибирскими студентами в 1999 году. Собственно, "ОсумБез" – арт-товарищество поэтов и художников "Осумасшедшевшие Безумцы" – Немиров в 1999-м и придумал. Формально "ОсумБез" прекратил существование ещё в 2005-м, задолго до смерти отца-основателя в 2016 году.

Спектакль же сочинили участники поэтической студии Андрея Родионова и Екатерины Троепольской при Центре Вознесенского, девочки и мальчик, которым, кажется, едва исполнилось 20 лет; что им до хмельных бдений в клубе "О.Г.И." рубежа веков, свидетельства которых сегодня можно найти главным образом в архивных чатах и воспоминаниях очевидцев? Я и представить не мог, что эти, по сути, дети, разыгравшие в лицах историю короткого взлёта "ОсумБеза", превратят обшарпанную сцену в сад нежной ностальгии; поэзия не прерывается со сменой десятилетий и режимов. На выходе из зала – стенд с рукописными фантазиями студийцев о том, что случится через 15 лет. "Мы сопьёмся и будем писать сомнительные лонгриды на фейсбуке, но я надеюсь, что этого не случится".

Большой финальной премьерой "Брусфеста" стал спектакль Юрия Квятковского и Анастасии Великородной "ЧПР" (то есть четвёртая промышленная революция – кажется, единственная из революций, о которой в нынешней российской ситуации, когда возможность политической рефлексии на сцене сведена к минимуму, можно безнаказанно говорить). С одной стороны, честный док: самые младшие "брусникинцы", нынешние второкурсники Школы-студии МХАТ, идут по стопам старших товарищей, сделавших хитовые слепки с реальности "Это тоже я" и "Транссиб", и оттачивают мастерство, изображая реальных людей.

В первой части – представителей исчезающих, "советских" профессий: культорганизатор ДК, трактористка, дояр и доярка, суфлер, сотрудница почты, всю жизнь принимавшая телеграммы – пока не пришли мобильная связь и e-mail, библиотекарша, чекист, стриптизёрша. Во второй – профессионалов нового времени: коуч, эксперт по машинному обучению, художник-нейрографик, "ангел-хранитель киборгов". На закуску – выход ассенизатора, которому всегда, к каким бы горизонтам ни шагнули квантовая физика и роботостроение, будет чем заняться. Внятная драматургия, живые скетчи; "ЧПР" на ура бы прошёл и в студенческой аудитории.

Но Мастерская Брусникина идёт дальше, захватывает лекторий Музея Москвы, который Ирина Корина превращает в фантасмагорический портал с двумя сценами. С одной стороны – пахнущий советскими ёлками лес прошлого, с тапером за фоно и микрофоном для официальных выступлений, с другой – чёрная лестница и ирреальные камыши, видимо, то немногое, что останется от живой природы в технократическом будущем. Между ними – столики, как в ресторане, но без еды; блюдами на этом naked lunch’е будут потерявшие с наступлением ЧПР практический смысл предметы (увидеть запись можно здесь).

Во второй части актеры сбрасывают одежду, остаются в черном гимнастическом белье и предаются бурной пластической вакханалии. Реальность мутирует, бравурная песня Оскара Фельцмана "Вдвое, втрое выше нормы, чтоб цвела страна моя" звучит антиутопическим маршем; документальность разлетается в клочья, остаётся непредсказуемый и прекрасный театр.