В Москве в киноцентре "КАРО Октябрь" проходит международный фестиваль независимого документального кино "Артдокфест". У фестиваля драматичная судьба: в 2014 году его основная площадка перенесена в Ригу из-за позиции президента фестиваля режиссера Виталия Манского по аннексии Крыма, его поддержки украинской политической ситуации, и отказа тогдашнего главы Минкульта России Владимира Мединского сотрудничать с фестивалем.
Фильм Виталия Манского "Горбачев. Рай", которым открылся фестиваль, только что получил награду за лучшую режиссуру в Амстердаме на главном европейском форуме документального кино IDFA. Это полуторачасовой рассказ о жизни почти 90-летнего Михаила Горбачева: несколько интервью в загородной резиденции, две встречи в "Горбачев-фонде" (одна из них – с режиссером Алвисом Херманисом, актерами Чулпан Хаматовой и Евгением Мироновым, которые готовят спектакль для Театра Наций). Почему "Рай"? Потому, что Горбачев в фильме несколько раз напевает украинскую песню о "зеленом гае" с этой рифмой? Но это самый простой из возможных ответов. С Виталием Манским мы говорим о его герое и особенностях фестиваля в эпоху пандемии.
– Как режиссер Манский сам оценивает победу в Амстердаме? Это интерес к личности легендарного исторического деятеля, это оценка вашего труда, драматургии, сложности образа, который предстает на экране?
– Откровенно говоря, я, как тертый фестивальный калач и многократный член жюри различных фестивалей, знаю, что фильмы-портреты или фильмы о каких-то крупных, ярких личностях, как правило, не премируются. Эти фильмы украшают общий фестивальный антураж, не более того. А если и побеждают, то не на фестивалях, а на каких-то премиях с большим количеством жюри, типа "Оскара", где сотни, а то тысячи голосуют. В этом смысле я абсолютно не кокетничаю, а так вот сухо по факту – приз на главном в мире, по сути, фестивале документального кино за режиссуру для такого фильма, это… ну, прежде всего это неожиданность, это нестандартное решение. И в каком-то смысле, может быть, поступок жюри, потому что ко всему прочему это еще и фильм, который лишен многих и абсолютно очевидных для фильма-портрета профессиональных инструментариев. В этом фильме нет хроники, нет музыки, нет ничего, что должно быть в такого рода картинах. Она сделана, я бы сказал, вызывающе минималистично, это и было режиссерским решением. Расшифровать это… ну, значит, как-то сработало. Сегодня сложнее себя заставить не использовать в своем фильме какие-то спецэффекты, чем использовать. Как отборщик фестиваля скажу, что сейчас 95 процентов фильмов начинаются с пролета: пролет перестал быть чем-то недоступным, и все стали летать, где надо и не надо, все летают. Уже хочется встать на ноги и немножко постоять на земле. В этом смысле фильм "Горбачев. Рай" – это абсолютный антипод летающему, не стоящему на земле современному, в том числе документальному, кинематографу.
– Интересно, Михаил Сергеевич сейчас хорошо стоит на земле: в свои годы, со своим опытом, и политическим, и историческим, и человеческим?
– Он еще более уверенно и устойчиво стоит на земле, чем те, кто крепко помоложе, пошустрее и формально поздоровее этого уже не очень здорового в силу возраста человека. Но его фундаментальность, его свобода, которая просто как бы растворяет самый густой бетон, расчленяет на составляющие, она поразительна. И она является еще более мощным антиподом этому застывшему шустрому сегодняшнему дню. Может быть, единственное, о чем я немножко сожалею в своей авторской концепции, что я слишком настойчиво предлагаю зрителю постоянно сравнивать Горбачева с чем-то, что мы сегодня имеем. Может быть, нужно было это делать чуть-чуть деликатнее. Зато доходчиво.
– Можно ли сказать, что этот фильм продолжает ваш цикл о людях власти – о Борисе Ельцине, Владимире Путине и так далее?
– Скорее нет. Уже практически понятно, что будут фестивали различные собирать такие мои ретроспекции, основанные на фильмах о выдающихся людях, выдающихся или знакомых, заметных, исторических персонажах…
– О крупных исторических деятелях, руководителях страны.
– Ну, не только политических. Сейчас у меня пошли опять запросы на фильм о Далай-ламе, который не является ни политическим, никаким деятелем, он духовный лидер. Я бы хотел надеяться, что каждая картина является самодостаточной и не вписывается в некую тематическую или сериальную линейку. Даже фильм, который я сам снимал о Горбачеве 20 лет назад, который назывался "Горбачев. После империи"… Несмотря на то, что для меня в той картине тоже очень важны были личностные ощущения, качества героя и его среда обитания, жизненное пространство, я бы даже не сравнивал эти две картины об одном человеке. Кстати сказать, это нечастый случай, когда режиссер делает об одном человеке две картины. Но я решился на новый фильм о Горбачеве, понимая, что он не будет никаким продолжением, дополнением, а это будет абсолютно самостоятельная, самодостаточная и ни к чему не привязываемая картина.
Пришло время глубинного анализа того периода, когда мы потеряли шанс на другую жизнь
– Почему? Время изменилось, изменилась историческая оптика, политическая ситуация? Мы повзрослели, помудрели и погрустнели?
– Я думаю, что пришло время глубинного анализа того периода, когда мы потеряли шанс на другую жизнь. И особенно сегодня, в контексте… То есть, в принципе, Горбачев особо не изменился, кардинально изменились мы. И наше кардинальное изменение очень важно и очень эффектно работает в контексте живого Горбачева. Вот эти две составляющие являются драматургией картины. Там у Горбачева есть такая фраза в картине, что "перестройка только начинается". Она, может быть, даже не начинается, может быть, здесь он несколько преждевременен в оценке. Она обязана начаться. Это перестройка, которая набухает, и если она не начнется, может быть, на столетия Россия еще погрузится в какую-то тьму. Этот человек, который уже однажды создавал предпосылки для глобального обновления российского общества, со своими переживаниями, со своими рефлексиями, со своими заблуждениями, со своей наивностью и прочим, но живой, в нем, как в зеркале, отражается сегодняшний день, он был для меня важен. В каком-то смысле это даже фильм не столько о Горбачеве, хотя там 100 процентов фильма присутствует в кадре Горбачев. На самом деле, может быть, это фильм не о Горбачеве. Он о нас.
– О времени?
– О безвременье.
– Горбачев говорит о том, что Перестройка только начинается, – про сейчас, про настоящий момент?
– Да, вот именно про этот настоящий момент, когда нам кажется, что вообще ничего не начинается, а все заканчивается, и вообще скоро перейдем к той части, которая называется поминками. Но на самом деле приблизительно подобные ощущения у меня были от Беларуси, к слову сказать, но как-то вот Беларусь… Вдруг Беларусь почувствовала, что – нет, мы не хотим такой жизни. Притом почувствовали не элиты, что очень важно, а почувствовал народ белорусский, никоим образом вообще не кооптированный с какой-либо общественной деятельностью. Его иногда называют обывателем, и это достаточно звучит обидно, но в данном контексте это, может быть, даже очень позитивное определение: обыватель, который не хочет больше быть обывателем.
– Соблазн есть сделать фильм о Беларуси?
– Вообще говоря, очень надеюсь на белорусских режиссеров, которые сегодня есть и которых мы показываем на "Артдокфесте", с которыми я держу связь, которые работают над тем, чтобы сделать кино о новой Беларуси. Если делать кино, то делать внутри, а для этого не в качестве гастролера, нужно какое-то погружение. Что я не исключаю, но пока надеюсь, что это сделают белорусские авторы. Хотя время от времени у меня лампочка зажигается в эту сторону.
– Будет ли кто-то из белорусских режиссеров в московской программе Артдокфеста?
– В этой сокращенной программе "Артдокфеста" – не будет. Мы специально не стали ставить белорусские картины, потому что авторы не могут приехать. Я считаю, что одна из принципиальных составляющих живого фестиваля – общение авторов с коллегами в профессиональной среде, со зрителями, и если уж автор не приезжает, то лучше отложить показ картины. В конкурсе есть белорусский фильм Андрея Куцыло, не публицистическая, а лирическая, гуманистическая картина о любви, о связи поколений, которую мы перенесли на апрель. Также весной на этом большом "Артдокфесте" будет целая программа фильмов под названием "Жыве Беларусь!". Там две картины сопряжены с новыми событиями, сейчас происходящими, а основной пласт этой программы – это Беларусь накануне взрыва. Глубинные ощущения в различных составляющих, в различных обществах, средах, пространствах, уголках Беларуси. Это такое представление о Беларуси накануне. Мы с программной дирекцией, с Викторией Белопольской думали, учитывая, что фестиваль переносится, нужно ли сейчас как-то видеоизменять программу, привносить какие-то новые фильмы, и приняли решение, что сохраним эту программную концепцию в целости и в этом виде представим фестиваль в послепандемийном периоде. А если появятся какие-то очень яркие актуальные фильмы этого момента, мы, возможно, какие-то из этих фильмов включим в программу специальных событий, покажем на фестивале, чтобы у программы "Жыве Беларусь!" был концепт – ощущение предвестника революции.
– В прошлом году одним из победителей "Артдокфеста" был молодой белорусский режиссер Максим Швед с очаровательной картиной "Чистое искусство": про парня, который ходит и делает граффити на стенах родного Минска.
– Даже не столько о парне, который делает граффити, а о белорусском социуме, который вычищает все и закрашивает эти граффити, создавая некие практически белые квадраты Малевича в пространстве белорусского архитектурного ландшафта. И это удивительный образ и цензуры, и стремления к некоему порядку, и конечно, безусловному белорусскому абсурду. Потому что когда на ярко-красной стене закрашено какое-то слово или предложение, притом даже неизвестно, что там написано (может быть, там написано "Таня, я тебя люблю"), но появляются на ярко-красной стене такие квадраты, которые закрывают эти буквы, то люди начинают коммуницировать с этими инсталляциями, некими новыми образами, создавая некие свои смыслы, свои предположения о том, что же скрывают закрашенные буквы, какие именно тексты. Это очень любопытный художественный процесс. Мы в прошлом году его использовали в графике "Артдокфеста". Если мы в 2020 году со всеми его составляющими показываем большой жест средним пальцем, то в прошлом году сделали эту закрашенную стену с неопределенным лозунгом. Хотя мы, как организаторы фестиваля, точно знаем, что именно мы закрасили. Но чтобы нас не обвинили в тех вещах, которые описаны в Уголовном кодексе Российской Федерации, мы предпочли это закрасить сами. Эта графика присутствует на обложке каталога и всей визуальной аутентике фестиваля. Вот спасибо Максиму Шведу.
– Мы должны сказать, что Максим был задержан во время августовских событий в Минске.
– Да, Максим был задержан, и он мне буквально на следующий день после того, как его выпустили, рассказал историю. Когда их, как сельдей в бочке, упаковали в какой-то комнате, которая рассчитана типа на четырех человек, а их там было 60, они стояли спина к спине и лицо к лицу, и он был один из, рядовой такой же, забранный с улицы гражданин. И кто-то через 20 голов стал говорить о Северной Корее, говорит: "Беларусь превращается в Северную Корею. Я тут видел фильм про Северную Корею, такой и такой…"
– Я догадываюсь, чей ("В лучах солнца", фильм Виталия Манского. – Прим. РС).
– Да-да. И Максим, значит, говорит: "А я знаю этого режиссера. – И тут дышащие в затылок и в ноздри люди чуть-чуть раздвинулись, из уважения создали мне некое дополнительное пространство, чтобы я мог как-то более комфортно себя почувствовать". Поэтому мне приятно, что хоть так я ему смягчил какие-то мгновения пребывания в белорусской тюрьме.
– Еще немного о программе, которую вы представляете сейчас в Москве.
– Конечно, обидно, когда ты выбрал 13 фильмов, чтобы показать в сокращенном "Артдокфесте", в пиковый пандемийный период, и я бы обратил внимание на фильмы, которые пока не очень вычленил зритель. Понятно, что есть картины, на которые билеты уже практически выкуплены все, и понятно, что это такие топовые имена, как Косаковский, Гай-Германика, Грязев с "Котлованом". А вот есть, например, в программе дебютанты, это абсолютное открытие года. И те, кто ждет нового кино, кто ждет от "Артдокфеста" открытий, ради которых он всегда приходит на "Артдокфест", – я не отговариваю идти на Косаковского, но призываю прийти на картину "Джой" Дарьи Слюсаренко, выпускницы Школы Марины Разбежкиной, у которой недавно мировая премьера была в конкурсе в Лейпциге. Удивительная история про гастролирующий цирк "Шапито", где звери куда более симпатичны и понятны, чем люди.
И фильм "Мальчик", который снял Виталий Акимов. Когда я смотрел фильм "Мальчик" на отборе, я буквально на пятой-седьмой минуте понял, что это картина для конкурса "Артдокфест", а минуте на 15-й понял, что надо немедленно порекомендовать этот фильм на IDFA, что Виктория Белопольская и сделала. И его сразу пригласили в среднеметражный конкурс IDFA, хотя это дебют. Это картины, которые будут показаны в утренних сеансах. Я бы точно обратил внимание на фильм литовского режиссера Гедре Жиските "Прыжок", который мы показываем на закрытии московского "Артдокфеста", это документальный блокбастер о совершенно фантастической судьбе обычного литовского парня, который в жажде личной свободы совершил в чем-то безумный поступок – он во время каких-то торжеств в советские годы просто перепрыгнул с советского корабля на американский и закрылся в камбузе. Это только начало истории, а дальше в эту историю вплетаются и Никсон, и Брежнев, и Киссинджер… И так скрупулезно она всю эту историю раскручивает, совершенно фантастическая, драматургически увлекательная картина. Или не совсем хорошо известный в России шведский режиссер польского происхождения Ежи Сладковский, который меж тем является, наверное, единственным в мире человеком, обладающим главным призом документальных форумов как в Лейпциге, так и в Амстердаме. Обе его картины, победившие на этих фестивалях, были сделаны в России. Мы обе картины показывали на "Артдокфесте", одна – "Водочный завод", история из провинциальной жизни работников водочного завода, а другая – "Дон Жуан". Это особый кинематографический стиль работы, в чем-то не бесспорный, в профессиональной среде по поводу этого стиля и метода ведутся неустанные споры, но зрительски это очень интересное, захватывающее кино. В этом году состоится премьера его фильма "Горькая любовь", где он плывет по Волге на круизном теплоходе, и по ходу этого движения мы наблюдаем за совершенно фантастическими историями одиночества, поиска любви, потери любви, надежды на любовь. Вот эта горькая любовь в пресных водах реки, которая впрямую ассоциируется с понятием России, русского духа, русского образа жизни, в устах поляка, прожившего большую часть своей жизни в Швеции, мне кажется уникальным зрелищем.
– Неизбежный вопрос – это трудности пандемии, работа фестиваля в условиях пандемии.
– Прежде всего: по факту кинотеатры работают. Российское государство не хочет принимать на себя обязательств по компенсациях для бизнеса, поэтому они говорят: ну, знаете, вы там сами разбирайтесь как хотите, вот вам 25 процентов посещаемости, и дальше крутитесь. В принципе, мы могли фестиваль оставить в офлайн-режиме, в реальном мире: кинотеатры работают, залы работают, давайте проводить. Но я же прекрасно знаю, что даже с учетом 25 процентов заполняемости зала люди будут толпиться у одной двери перед фильмом, после фильма коммуницировать, и все равно это пространство опасностей. А когда мины рвутся все ближе и ближе… Пару дней назад два моих сверстника умерли, коллеги, оператор Валя Савенков и Гера Гаврилов, режиссер, мы вместе учились во ВГИКе на одном потоке, ну, как-то в этой ситуации призывать людей приходить на фестиваль не очень комильфо. Поэтому мы приняли решение весь фестивальный объем перенести на весну в надежде, что это будет весна после чумы. Оставить только показы в большом зале, где реально существует несколько входов, где после сеанса все выходят сразу на улицу, где рассадка не формально через два места, а действительно зал на 1500 мест с высокими потолками, где большой объем воздушной массы. Ну это тоже опасно, и я каждый раз, когда приглашаю близких друзей или вообще приглашаю зрителя, говорю: "Пожалуйста, взвесьте риски. Может быть, вам не нужно приходить". Первый раз мы делаем фестиваль, когда я не говорю: все бросьте, приходите, мы вас ждем. Нет, это очень серьезная ответственность, которую мы и на себя принимаем. Поэтому масочный режим, никаких мероприятий в фойе и так далее. Зал огромный, на 1500 мест, в который допускается 375 человек, это все-таки мера, которая максимально обеспечивает надежду на безопасность. И, повторяю, каждый зритель, принимающий решение прийти по приглашению, по аккредитации или по купленному билету, должен подумать о целесообразности в этой конкретной ситуации.
Мы приняли решение весь фестивальный объем перенести на весну в надежде, что это будет весна после чумы
– Последний вопрос относится к фильму "Горбачев. Рай". Ваше сотрудничество с Александром Гельманом, сценаристом этого проекта: как это было устроено?
– Мы делали с Александром Исаковичем Гельманом и первую картину о Горбачеве, и когда возникло ощущение важности сделать новый фильм, я решил это сначала обсудить с Гельманом. Ну, сверить часы, есть такой термин. И он это почувствовал в той же степени. Мы стали разговаривать, как это может быть. Потом стали встречаться с Горбачевым, который к нам хорошо относится, к Гельману относится еще лучше, потому что все-таки они в одной возрастной категории, и у них больший бэкграунд. Ведь Гельман с Горбачевым познакомился, когда Горбачев еще был секретарем ЦК КПСС по сельскому хозяйству и приходил в театр "Современник" на постановку Гельмана то ли "Наедине со всеми", то ли "Мы, нижеподписавшиеся". Мы вместе стали обсуждать, какие темы правильнее затрагивать в наших разговорах. Без Гельмана я бы не смог вести такой отчаянный и в чем-то бесшабашный разговор с Горбачевым. Когда я был слишком активен и задирист, слишком настойчив в каких-то своих докапываниях, Гельман предлагал Горбачеву эмоциональный отдых, переходя на какую-то более комфортную для Горбачева риторику. И получилась зебра, в которой потом все белые полосы в монтаже были убраны, а остались одни черные, поэтому такой эмоциональный, может быть, действительно поражающий многих фильм. Он уже был на нескольких фестивалях, его видели разные аудитории, я знаю эту реакцию: это производит неожиданное впечатление. Но без Гельмана это было бы просто невозможно. Наверное, где-то бы на 15-й минуте такого разговора меня бы вышвырнули из дома героя, внеся во все черные списки, и я бы никогда больше с ним не смог выпить сто граммов водочки.
– Есть о Горбачеве такое представление у журналистов, которые пытались с ним работать, что он очень закрытый человек, добиться от него какой-то эмоции, эмоциональной реакции, личной правды довольно тяжело.
– Приходите на фильм "Горбачев. Рай", и вы убедитесь, что всегда можно добиться от человека, который не хочет говорить, правильного молчания.
