Наука герменевтика учит нас рассматривать историю не с нашей колокольни, а исходя из ситуации своего времени. 1990-е годы воспринимались современниками как время "конца политики", перефразируя Фрэнсиса Фукуяму, в связи с концом идеологического противостояния. Место политики заняло развлечение. Попса в широком смысле заполнила собой мировоззренческую дыру, пустоту, образовавшуюся после краха идеологий. Именно из этих позиций Леонид Парфёнов и Константин Эрнст исходили, когда придумывали "Старые песни о главном" – ещё в 1993 году, во время съёмок фильма об Алле Пугачёвой. Телепроект вышел в эфир четверть века назад – и теперь мы знаем, чем он закончился.
В 1990-е эстетика полностью заслонила этику – вот что нужно понимать. Сегодня игра по мотивам сталинского блокбастера "Кубанские казаки" (на сюжете этого фильма Ивана Пырьева 1949 года построены первые "Песни о главном") – пусть и с точки зрения меньшинства – воспринимается как пляски на костях. Но в 1990-е память о трагедии сталинизма казалась уже "скучным позавчера", поскольку считалось, что это "преодолено самой историей". Да и вправду сказать: человек с плакатом "При Сталине был порядок" считался в те годы абсолютным маргиналом.
Тоталитаризм – опасная вещь даже после его краха, и с ним нужно обращаться осторожно
Так что идея одеть артистов в костюмы послевоенного времени и заставить их петь и плясать воспринималась большинством как аполитичный карнавал. Никакого "оправдания сталинизма" авторы, конечно, не хотели, мало того, они хотели добра. Вероятно, их грела тайная мысль, что с помощью таких фильмов можно "примирить" бывших советских людей с новой реальностью. Но авторы не учли последствий разбуженной ими энергии ностальгии (с тех пор стала политическим фактором) – тоски по тотальности и герметичности прежней жизни, – которая оказалась сильнее любой рациональности. Справедливости ради, всё это мы тоже поняли уже потом, хотя еще в 1994-м социологи из "Левада-центра" фиксировали опасный крен: советский проект распался, но советский человек самовоспроизводится.
Но каким образом проект, эстетизирующий сталинизм, смог вообще появиться в разгар демократических перемен в России? Благодаря невинной формуле "…Зато песни были хорошие". Это лукавый приём. Как только вы пытаетесь отделить "хорошее" от "плохого" в тоталитарном ("зато хлеб имел запах, мороженое было настоящим…" и т. д.), вы попадаете в ловушку. Дело в том, что советский проект герметичен – это, вероятно, основное свойство: оправдывая даже малую его часть, вы автоматически оправдываете и всё остальное. "Песни о главном" означало, опять же, "о том, что неизменно": о любви, о верности, о дружбе. Это попытка отделить универсальное, вневременное от наносного, идеологического. Но и тут нас ждет ловушка: всякое универсальное по форме советский режим умел выворачивать в свою пользу, приводить в соответствие с идеологией, ставя на службу своим задачам. В результате (герметичность!) вы не можете отделить "дружбу вообще" от именно советского понимания дружбы – или "этику вообще" от советского, опять же, её определения. Универсальные понятия слиплись с идеологией в такой плотный клубок, что размотать его уже невозможно. Это утопия.
Этот проект, впрочем, возможно ещё и сработал бы на примирение, если бы ему предшествовал, допустим, проект общественного покаяния за преступления сталинизма. Однако "примирение" без покаяния означает забвение и оправдание. "Старые песни о главном" заложили сам принцип нынешней российской пропаганды. Очень быстро от "хороших песен" идеология уже в 2000-е, при Владимире Путине перешла к оправданию всего советского опыта в целом. И это оказалось первой фазой символического демонтажа итогов буржуазной революции в России. На втором этапе формула "было и хорошее" превратилась в "ничего плохого не было". А третья фаза отменила уже саму эпоху перемен (1986–1991) как неважное, как случайное, как незаметное. Причины фундаментальных перемен подаются сегодня в наших телесериалах как игра случая, стихийное бедствие, причуда природы. Как-то вот оно "само" – в 1985-м и 1991-м – расстроилось, развалилось, свернуло "не туда" (ну, или "враги развалили").
Всё сказанное – не повод осуждать авторов идеи (у Эрнста и других грехов хватает, а Парфенов сам вскоре стал жертвой реанимированной им же "ностальгии"). Но это урок для всех нас: тоталитаризм – опасная вещь даже после его краха, и с ним нужно обращаться осторожно. Советское – в качестве мировоззрения, образа жизни и набора ценностей – не может рассосаться, не может исчезнуть само. С ним нужно работать, как психологи работают с травмой. А любое заигрывание с тоталитарным способно опрокинуть нас в прошлое, заставив еще раз повторять невыученные уроки истории.
Андрей Архангельский – журналист и культуролог
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
