Преподаватель, житель Германии, директор программы агентства социальных проектов в Гамбурге Алексей Медведев приехал в Москву на новогодние каникулы. И увидел явные отличия в том, как Россия и Германия проводили зимние праздники и времена пандемии.
Карантин в Германии и работа для мигрантов. Меркель и мусульманки. Немецкая педантичность и русское "авось". Маски ниже носа в московском метро и спектакль "Мастер и Маргарита" Романа Виктюка. Почему школы Германии оказались не готовы к вызовам home schooling и чем раздражает немцев отсутствие путешествий? Слушайте подкаст Вавилон Москва и подписывайтесь на другие подкасты Радио Свобода
– Алексей, расскажите о вашей деятельности в течение последнего года: как пандемия на нее повлияла? Как сейчас выглядит ваша профессиональная картина мира?
Алексей Медведев: Последние 15 лет я работаю в одной и той же организации, это Агентство социальных проектов с названием KWB, не путать с другими буквами. Это расшифровывается "Координационный центр по вопросам повышения квалификации и занятости", агентство, которое занимается разными социальными проектами, финансирующимися городом Гамбургом, Европейским союзом или разными частными организациями, предприятиями, фондами. В прошлом году моя профессиональная деятельность ненамного поменялась. Мне кажется, что Германия так никогда и не выходила на настоящий локдаун. То, что мы видели по телевизору из Испании, Италии, других стран, в том числе из России, где люди неделями должны были сидеть дома и иметь определенную легитимизацию, чтобы покинуть жилье, этого в Германии не было. Были ограничения, но за исключением двух недель, когда я добровольно ушел в сознательный карантин, потому что у меня был контакт, который я подозревал в возможности коронавируса, собственно, у меня не было никакого повода и необходимости "уходить в подполье". Я езжу на метро или на велосипеде на работу. Часть коллег сознательно ушли на удаленку, прежде всего те, которые причисляют себя к группе риска либо кого-то в семье. Это происходит в моей организации на весьма добровольной основе: никого не будут принуждать уходить, но и не будут принуждать приезжать в офис.
– Если говорить о специфике вашей работы, она, насколько я понимаю, связана с социально неблагополучными группами населения. Речь идет о занятости, и это эмигранты, беженцы разной географии, в том числе и постсоветской.
Алексей Медведев: Да, мы занимаемся проектами, связанными с рынком труда. Наша основная задача – смотреть аналитически вместе с его участниками, а это предприятия, образовательные центры, школы, – какие группы населения на рынке труда либо не представлены, либо испытывают потенциальную или реальную дискриминацию. Тут список можно расширить. Гендерно – это женщины, которые испытывают дискриминацию. Если мы говорим о женщинах, которые будут делать карьеру в каких-то отраслях, то им этот путь будет несколько сложнее сделать, чем мужчинам. Это мигранты, это беженцы, есть, конечно, что называется, межсекторные связи: это могут быть, например, женщины-мигрантки, женщины-беженки…
– Если это женщина из мусульманского мира, я сейчас не хочу никого маркировать, но, вероятно, ее судьба в семье, в связи с ее родственниками такова, что, могу предположить, делает для нее затруднительным включение в рабочую ситуацию в Европе, в Германии.
Алексей Медведев: Ну, мы говорим, конечно, об определенных условных конструктах. То есть о женщине-мусульманке, и это наш конструкт, мы конструируем эту женщину в качестве такого манекена предполагаемого, такой персоны. Я бы делал акцент не на какие-то семейные, культурные коды, а на структуре организаций, которые нанимают персонал. И здесь наша основная работа – объяснить: если на какое-то место претендует женщина, и она прислала свое резюме с фотографией, где она в платке, то не надо бояться и думать, что произойдет что-то плохое только потому, что она носит платок. Об этом идет речь. Мы много работаем со школами, проводим тренинги, организуем систему наставничества среди школьников, среди родителей. Консультируем молодых людей, которые ищут профессиональное образование или хотят получить высшее образование в Германии. То есть это большой спектр. Какой был этот год для наших проектов? Школы, с которыми мы работаем, ушли на онлайн-обучение, это называется home schooling, и с этим home schooling потерялись все проекты с участием третьих лиц, а мы третьи лица в этой упряжке. Школам, честно, не до этого. И если директор школы говорит, что основная задача – посмотреть, чтобы в семьях были лэптопы, чтобы родители могли эти лэптопы открыть и загрузить нужные приложения для организации детям домашнего задания, то я понимаю, что им сейчас не до системы наставничества. Хотя, смотря на эту ситуацию с нашей позиции, система наставничества могла бы решить часть проблем, с которыми мы столкнулись в ходе ковида.
– А что это за проблемы?
Алексей Медведев: Основная проблема, как ни странно, это проблема технической грамотности. Даже не технической оснащенности, я бы сказал, а технической грамотности школ и родителей. В Германии долгое время велись дискуссии на тему дигитализации образования, как это правильно организовать, и школы подходили к этому вопросу с позиции: мы купим компьютеры, купим "умные" доски, поставим в классы – и все заработает. Но не заработало: все упирается в то, что эти умные доски, эти компьютеры должны кем-то обслуживаться. Это должен быть специально обученный персонал. Это должны быть специальные методические концепции, с помощью которых преподаватели, у которых не было опыта работы с этими приборами и системами обучения, могли бы спокойно работать в этом новом режиме. Думаю, это основное. Плюс то, что сейчас эта ситуация с home schooling, когда большинство детей из дома обучаются, только усилила социальные противоречия. Все упирается в то, в какую семью мы попадаем: это семья, которая изначально имела средства обучения, умела организовать обучение детей, либо это семья, где совершенно другие проблемы, где родители просто занимаются выживанием, зарабатыванием денег, им не до покупки второго компьютера, им нужен компьютер для работы. Это совершенно банальные вещи, и я тут пытаюсь, говоря со своими российскими друзьями, немножко развеять романтику по поводу западного мира, который нам представляется таким техничным и организованным. Я, как человек, который живет в Германии уже не первое десятилетие, могу сказать, что там много проблем, связанных с технической организацией процесса обучения, процесса работы на удаленке. И этот год был для нас, с одной стороны, ударом, потому что мы поняли, насколько мы отстаем, я говорю "мы" – как общество, как люди, которые работают в этой сфере. Но, с другой стороны, этот год научил многому: большинство школ, большинство организаций будут совершенно спокойно проводить онлайн-интервью, работать на удаленке, использовать всевозможные приложения, Zoom, другие продукты. Этот год был для нас во многом очень поучительным.
– Вам, насколько я понимаю, приходится встречаться и общаться с молодежью в школах, и с ущемленными в правах гражданами, с претендующими на гражданство в стране людьми…
Алексей Медведев: И с ущемляющими.
– Кто тут имеется в виду?
Алексей Медведев: Это могут быть предприятия, работодатели, которые могут отсеять чье-то резюме только потому, что у человека, который это резюме подал, скажем, не по-немецки звучащая фамилия. Достаточно иметь славянскую или турецкую фамилию, и твое резюме может попасть в мусорную корзину. Это не мое голословное утверждение, а результаты многих исследований, связанных и с рынком труда, и с рынком образования, которые подтверждают, что такого рода косвенная дискриминация, а иногда прямая дискриминация, существует. Это до сих пор больная тема, с которой нужно работать.
– Меркель обещала справиться с проблемой беженцев и мигрантов. Конечно, я использую ее фигуру и ее заявление, как некую метафору ситуации. Удалось ли Германии адаптировать то количество беженцев и мигрантов, которое предположительно было заявлено? Германия, насколько я понимаю, стала страной Евросоюза, которая максимум на себя взяла.
Алексей Медведев: Ответ будет не такой однозначный. Скорее да, чем нет. Есть исследования, сколько из групп беженцев и беженок, которые приехали, пришли в нашу страну с 2015 года, уже закончили профессиональное образование, получили работу, и цифры неплохие. Но парадокс в том, что это проблема, которая началась для Германии только в 2015 году, с большим притоком мигрантов. Для меня люди, которые из-за войны приехали в Германию, тоже мигранты. Мы их называем беженцами, но это просто другой тип миграции. Я к чему веду: в Германии на уровне общественного дискурса происходит некий парадокс. С одной стороны, нужна рабочая сила, не хватает квалифицированных людей, и не только в профессиях, связанных с техникой, с компьютерными технологиями (это уже классика, что этих людей не хватает катастрофически), но не хватает и людей менее квалифицированных, в самых разных сферах. А с другой стороны, немецкая политика дает нам понять: ребята, мы их приняли, Меркель сказала, что мы это сделаем, а потом – хватит, достаточно.
Демографические проблемы не решились. Через 10 лет возникнет не меньше проблем: население стареет, живет долго, естественный прирост его весьма невелик, а уровень потребления услуг, особенно стареющего населения, нуждается в расширении. Речь о таких банальных вещах, как, простите, в доме престарелых кому-то попу подтереть, этих специалистов тоже не хватает. Говоря о подтирании попы, я не унижаю роль этой профессии, просто привожу конкретный банальный пример. И здесь происходит такой шизофренический дискурс: с одной стороны, нам нужны люди извне Евросоюза, но, с другой стороны, немецкая политика с опаской смотрит на перспективу новых людей, боясь того, я подозреваю (я не политолог, но подозреваю), что правые настроения у определенной части электората возьмут верх, иррациональные страхи, и правые партии на ближайших выборах получат уже не 20–25 процентов голосов в восточных немецких землях, а может быть, уже и больше. Это такие канатоходцы: с одной стороны, мы понимаем необходимость миграции, но, с другой стороны, мы боимся этой миграции, часто неосознанно, иррационально, но я бы так это определил.
– Я бы сказала, что последний год дает основания для таких страхов, потому что политико-социальные процессы во всех странах довольно показательны, и рост политического популизма, и рост нестабильности, непредсказуемости. Наипростейший вопрос: из-за ковида вы не стали меньше общаться с людьми, с которыми вам нужно встречаться по долгу службы? Вы в масках общаетесь?
Алексей Медведев: Как можем. Мы общаемся чаще всего через системы удаленной связи. В масках, в том числе. Кстати, к вопросу о масках: для меня был весьма большой культурный шок – приехать сюда и увидеть, что отношении к маскам здесь несколько более, скажем так, легкомысленное.
– Сколько не был в Москве?
Алексей Медведев: Я был ровно год назад, тоже на Рождество приезжал. Нынешняя поездка была сопряжена с большими сомнениями. В конце декабря, когда, собственно, этот гамлетовский вопрос – ехать или не ехать – встал очень остро, я сначала просто ради социологического интереса опросил своих друзей в Германии, в том числе русских, русскоязычных. Большинство крутили у виска и говорили: "Алексей, тебе зачем это? Ты вообще куда едешь? Мы не хотим тебя потерять, пожалуйста, оставайся. У тебя эта Москва будет еще 150 раз". В общем, они меня довели до такой полуистерики, и в итоге я принял другое социологическое решение и опросил своих московских друзей, в том числе Елену Фанайлову. В твоем лице сошлись три ипостаси – поэта, гражданина и медицинского работника. Когда ты мне сказала: "Я "Турецкими авиалиниями" прилетела две недели назад в Москву, и если ты соблюдешь те, те и те меры, то, в принципе, ситуация общая, статистическая, она сопоставима, по большому счету", – это мнение на меня повлияло, я сел в самолет "Турецких авиалиний" и прилетел сюда через Стамбул.
– В аэропортах и в самолете ношение маски обязательно, в самолете тебе ее выдают, несколько раз предлагают дезинфекцию. Собственно, если ты эти правила соблюдаешь, то уровень твоей безопасности повышается.
Алексей Медведев: Да, если ты не снимаешь маску и не начинаешь оживленную дискуссию с людьми вокруг. А что касается Москвы, то это какая-то параллельная реальность. В Германии сейчас не работает практически ничего, месяцами не работают театры, кинотеатры, рестораны и так далее, то есть вся общественная жизнь весьма и весьма ограничена. В Москве я увидел город, живущий, правда, до 23 часов, но полноценной жизнью. Люди ходят часть в масках, часть без масок, часть со спущенными масками, с открытыми носами. Первые два-три дня я делал короткие вылазки на своей "Киевской", пешком.
Что касается Москвы, это какая-то параллельная реальность. В Германии сейчас не работает практически ничего
В моей гостинице есть тренажерный зал, куда я хожу регулярно, чтобы килограммы новогодние немножко как-то подснять, так вот, я единственный, как фрик практически, хожу по тренажерному залу с обеззараживающим средством, дезинфицирую приборы и ношу маску. На меня смотрят относительно толерантно, но я думаю, что в голове держат, что чувак какой-то странный. Люди ходят так, как они ходили в этот тренажерный зал год назад. И вот это меня очень удивляет, потому что я могу сравнивать только то, что я вижу и испытываю в Германии. Там отношение к таким вещам… Ну, это тоже клише – законопослушность немцев, но дисциплина в этом смысле присутствует в повседневности. Тоже полно людей, которые этого не делают, но все-таки общая картинка совершенно другая.
– Что приходилось обсуждать за эти дни с друзьями и бывшими коллегами?
Алексей Медведев: Было пять-шесть встреч с близкими друзьями. Первый час разговора всегда посвящен теме ковида: кто и как, как семья, как на работе, в каком режиме мы работаем и так далее. В принципе, вещи сопоставимые, все переживают это примерно одинаково, и общий фон, наверное, что невозможно постоянно бояться. Когда-то мозг начинает отключаться и вырабатывать какую-то стратегию прагматического выживания, что все равно надо в этом социуме что-то делать, куда-то ходить, с кем-то встречаться, что-то покупать и так далее. Ты не можешь на год уйти в келью отшельника. В этом смысле все люди одинаковые, человек привыкает ко всему, принципиальной разницы нет. Есть разница, может быть, в режиме, как общество реагирует, как политика реагирует на пандемию, какие принимаются меры. Но на уровне общегуманитарном, как люди справляются сами с этой ситуацией, думаю, что механизмы абсолютно одинаковые.
– А почему тогда немецкие друзья боялись, что ты летишь в "дикую Россию", где непременно заразишься ковидом? Я утрирую. Когда я летела в "дикую Западную Украину" в ноябре по одному польско-немецкому проекту, мне говорили то же самое.
Алексей Медведев: Ковид показал, что наша глобализация, с одной стороны, есть на уровне технических средств, мы остаемся онлайн, но, с другой стороны, показал, насколько мы превращаемся в такой островной архипелаг. Помню метафору близкой подруги, которая отвечала мне полгода назад на вопрос: "Когда ты приедешь в Германию?" – "Мы живем на разных планетах". Происходит какое-то (может быть, этого слова и нет) оместечкование: мы замыкаемся в своем местечковом бытии и считаем, что мы справляемся с этим местечковым проживанием. Какие-то у нас есть средства гигиены, мы можем что-то сделать, знаем примерно, куда мы прокладываем свои маршруты, нужные магазины и так далее. А что там за углом, в соседнем селе, а есть ли там дезинфицирующие средства, есть ли там больницы, дадут ли тебе там правильное лечение? Это все производит такие иррациональные страхи и вопросы, такую реакцию: сиди дома, зачем ты едешь на верную гибель? Хотя я понимаю, и мои друзья прекрасно понимают, что с тем же успехом я могу получить ковид по пути в ближайший немецкий супермаркет. Я думаю, здесь много таких неосознанных страхов, которые понятны, но с которыми нужно все-таки работать со знанием.
– Я бы сказала, и правительствам, и чиновникам, которые принимают решения об эпидстатусах стран, и всем людям персонально. Алексей, что из культурных мероприятий удалось посетить в Москве в рождественские дни?
Алексей Медведев: Ничего. Сегодня впервые иду в Театр Романа Виктюка на "Мастера и Маргариту" только потому, что я живу рядом с этим театром, обожаю роман Михаила Афанасьевича и пытаюсь увидеть все постановки, по крайней мере те, которые мне попадаются, по роману. Поэтому я решил все-таки пойти, хотя определенный мандраж присутствует. Это к вопросу о необоснованных страхах. Находясь в Москве, пытаюсь каких-то массовых скоплений народа избегать.
– Театры соблюдают рассадку.
Алексей Медведев: Я знаю, да. Я приехал из другой реальности, у нас театры не работают в принципе. Они работали в сентябре-октябре, потом их закрыли до неопределенного времени. До конца января все эти меры будут продлены. Эти две параллельные реальности всегда сказываются, то есть я понимаю, что я в это самое время не могу пойти в какой-нибудь гамбургский театр, но могу пойти в Театр Романа Виктюка и посмотреть "Мастера и Маргариту", и это как-то странновато. Я себе задаю вопрос, хотя, может быть, это неверная парадигма: а что правильнее – разрешать, открывать, давать возможность что-то делать, идя на определенный риск, или закрывать, не разрешать, какие-то еще меры принимать? Статистика в Германии тоже высокая, и я как-то эмоционально понимаю, что мне здесь даже комфортнее, здесь могу хотя бы частично заниматься общественной жизнью, участвовать в общественной жизни полноценно. В Германии – пока нет.
– В какой форме это происходит здесь?
Алексей Медведев: Общественная жизнь для меня сегодня – это просто возможность в каком-то общественном пространстве что-то делать. Грубо говоря, встретиться на радио и потом пойти поесть куда-нибудь, а может быть, в театр сходить, или на какую-нибудь работающую выставку. Вот это для меня уже общественность.
– Люди в этом году обвиняли ковид в том, что он и политическую активность прекратил. Запрещают по мотивам ковида политические и общественные собрания.
Алексей Медведев: В Германии я бы не сказал, что происходит то же самое. Есть определенные группы населения, которые регулярно выступают против всех мер правительства.
– Было антипрививочное движение, есть ковид-диссиденты...
Алексей Медведев: Совершенно верно. Было такое движение: “люди, которые думают наискосок”, если переведу дословно. Это весьма пестрая группа… я сразу думаю о первой российской революции 1905 года, когда на одной демонстрации можно было встретить и монархистов, и анархистов, и всех прочих, и не примкнувших. Все под разными флагами стоят и требуют отмены этих “коронных” санкций. Я лично к этому движению отношусь не очень положительно, то есть я понимаю часть их требований: речь идет о глобальных ущемлениях прав личности, которые мотивируются ситуацией с ковидом. Я понимаю эту аргументацию, но не разделяю мнения, что “мы должны просто игнорировать ситуацию с пандемией”, и не важно, кто умирает, в каком количестве люди заражаются. Это вопрос социальной этики и социальной ответственности. Не только вопрос политических свобод, а еще и вопрос моей личной ответственности. Я не могу сказать: кого хочу, того и заражаю, – это не элемент демократии, с моей точки зрения.
– Как-то изменился горизонт планирования?
Алексей Медведев: Горизонт планирования как в туманный день: вижу до ближайшего перекрестка. Горизонт планирования – это такая интересная штука. Помню одного британского журналиста. На одной из пресс-конференций шла речь о том, что немцы теперь не ездят в отпуск, и они так страдают от этого, “мы не можем ничего спланировать”. И он сказал: "У меня такое чувство, что немцы только об отпуске и думают, что это главная социальная проблема этого общества". Эта ремарка меня немножко урезонила, что ли. Немецкое общество, как мне кажется, это общество во многом досуговое. Я не буду говорить, что оно полностью благополучно, конечно. Но если я смотрю на жизнь моих друзей в Москве, которые много работают, на нескольких работах, и для них провести два выходных без работы – это большая удача, то я бы сказал, что в Германии практически стандарт, когда люди имеют пятидневную рабочую неделю, 30 дней отпуска, и они берут этот отпуск и хотят провести его интересно. Это не новость, немцы – чемпионы мира по путешествиям по всем странам и континентам. Поэтому ремарка британского журналиста была для меня важным коррективом в этом дискурсе о карантине.
Подкаст Вавилон Москва можно слушать на любой удобной платформе здесь. Подписывайтесь на подкасты Радио Свобода на сайте и в студии наших подкастов в telegram
