Сергей Медведев: 195 лет назад в такую же холодную зиму 1825–26 годов в России началась новая эпоха – царствие Николая I. И сейчас, по мере того как нынешняя российская власть все больше напоминает самодержавие, мы ищем исторические параллели. И все чаще приходит в голову николаевское 30-летие, по выражению графа Уварова, "подморозившее" Россию. Чем же было для России правление Николая, с его чугунным цензурным уставом, с Третьим отделением, с борьбой с европейскими революциями? Действительно ли он затормозил развитие страны? С каким итогом Россия подошла к Крымской войне?
Корреспондент: Если искать сходство нынешнего президента России с предыдущими лидерами, то, наверное, Николай I окажется самой подходящей персоной. Царь пришел к власти после своего брата Александра I, и ему сразу же пришлось подавить восстание декабристов в 1825 году. Царствие началось с восстания, и этот страх площади остался с ним на всю жизнь.
При Николае I было создано могущественное Третье отделение тайной политической полиции, введена цензура, надзор над университетами, произошло радикальное отставание уровня промышленности от европейских стран и был взят курс на изоляционизм и недоверие к Европе. Европейские революции 1848 года вызывали у Николая I презрение к либералам на западных престолах. В манифесте того года отмечалось: "Мятеж и безначалие распространились в Австрии и Пруссии, угрожают и нашей Богом нам вверенной России".
При Николае I положение Александра Бенкендорфа резко изменилось к лучшему. Он стал другом императора и одним из самых влиятельных лиц в империи. Именно Бенкендорф представил записку о строгой централизации тайных служб и их влиянии на общество, чтобы они внушали не только страх, но и уважение. Бенкендорф также был назначен посредником между Пушкиным и императором, после встречи Александра Сергеевича и Николая I в Чудовом дворце. Самодержец, по сути, объявил себя личным цензором поэта.
При Николае I было создано могущественное Третье отделение тайной политической полиции, введена цензура, надзор над университетами
Царь придерживался консервативных взглядов, обеспечивал новую стабильность в Европе, подавил польское восстание и венгерское, которое угрожало целостности Австрийской империи.
В октябре 1853 года началась Крымская война. 128 тысяч погибших солдат и 183 тысячи умерших от болезней на подступах к Севастополю, международная изоляции вкупе со смертью в марте 1855 года Николая I вынудили его преемника Александра II немедленно приступить к подготовке реформ.
Сергей Медведев: У нас в студии историк Оксана Киянская. Все мы проводим эти параллели, но тут интересно даже само происхождение царствования Николая, этот страх восстания, как сейчас постоянно у российской власти присутствует страх Майдана, который диктует практически всю внутреннюю, да и внешнюю политику. Так и Николай, как я понимаю, до самого конца не изжил страха Сенатской и необходимости разбираться с этой площадью, с гвардией, не присягнувшей ему. Можно сказать, что это была такая родовая травма его царствия?
Оксана Киянская: Конечно, он это не забыл, и это впоследствии определяло основные направления его царствования. Николай был очень напуган. Он вступил на престол очень молодым человеком, не был сведущ в государственных делах, абсолютно не готовился брать власть и быть царем, это свалилось в его руки в связи с отказом от престола его старшего брата Константина.
Сергей Медведев: Как я понимаю, проблема была в Александре I, он не довел до сведения (это были просто приватные разговоры), что хочет сделать наследником Николая, как единственного, у кого были сыновья.
Оксана Киянская: Это, конечно, не приватные разговоры: был манифест Александра о передаче власти Николаю, минуя Константина, было отречение Константина – это все 1823 год, документы, которые были положены под замок и не обнародованы. То есть документы были, ходили слухи, что Константин вроде как отрекся, но официально объявлено об этом не было. Поэтому когда в ноябре 1825 года умер Александр I, страна автоматом присягнула наследнику Константину Павловичу, который не хотел быть царем и не стал им. Он тогда был наместником в царстве Польском, и Польша как раз присягнула Николаю сразу. Получилась странная ситуация, когда вся страна присягнула Константину, а один кусочек страны – Николаю.
Сергей Медведев: Те же гвардейцы встали перед проблемой: нужно было повторно принимать присягу.
Оксана Киянская: Две недели ушло на выяснение того, кто же все-таки будет царем. Они оба отказывались в пользу друг друга, но в частных письмах. По идее, если страна присягнула Константину, значит, Константин принимает престол и отрекается от престола в пользу брата. Был соблюден такой вид законности. Но поскольку этим людям, имевшим власть, закон был абсолютно не писан, они сами были источником закона, то Константин просто в частных письмах говорил: нет, я не буду. И не приехал, присягу не принял.
Сергей Медведев: В результате сложилась ситуация, которой воспользовались декабристы. Как я понимаю, необходимость применить артиллерию, стрелять по выстроенному каре тоже преследовала царя всю жизнь и сформировала его политическую позицию.
Оксана Киянская: Да, его жена, которая на все это смотрела, заработала нервный тик и всю жизнь этим страдала. Он, конечно, боялся и за семью, и за себя, не понимал, чем это кончится, и в то же время хотел упрочить свою власть. Он пережил это очень остро и не забывал всю свою жизнь.
Сергей Медведев: Он был искренним консерватором?
Оксана Киянская: Я думаю, да. И этим, на мой взгляд, он выгодно отличался от Александра, который был туда-сюда, ни нашим, ни вашим. Думаю, что декабристы как явление, как феномен истории – это как раз следствие правления Александра, Николай тут ни при чем, он только-только вступил на престол. После войны вся Европа рукоплескала Александру, это был царь царей, как говорил Пушкин. Он анонсировал реформы, анонсировал Конституцию, отмену крепостного права и так далее. Потом в какой-то момент он передумал и, будучи источником власти и закона, сказал: нет, я передумал, все назад, до свидания. Верившие ему российские подданные, молодые офицеры, которые искренне хотели ему помогать, разрабатывали проекты, участвовали в обсуждениях, оказались обманутыми императором. Наступление на университеты, "подмораживание" – все это началось не при Николае, это поздний Александр, аракчеевщина. Это режим, который установился в России в 1824 году, когда ставка была сделана на одного фаворита Александра, графа Аракчеева, человека очень консервативного, ортодоксально православного, не признавшего реформы, не хотевшего реформ, у которого на гербе был знаменитый лозунг "Без лести предан". Он выполнял любые желания Александра.
Сергей Медведев: Третье отделение – все-таки продукт Николая, это 1826 год.
Оксана Киянская: Безусловно. Александр был противником Третьего отделения до конца своих дней, хотя проекты были, их подавал тот же Бенкендорф, декабристы тоже участвовали в создании таких проектов, потому что было уже понятно, что в той или иной форме спецслужба стране нужна.
Третье отделение – хороший аналог советского КГБ или нынешней ФСБ, которые хотят заниматься совершенно всем
Сергей Медведев: Третье отделение – хороший аналог советского КГБ или нынешней ФСБ, которые хотят заниматься совершенно всем – особо важные государственные преступления, защита конституционного строя, цензура, негласный и гласный надзор и так далее, то есть фактически весь спектр государственно-конституционных обязанностей.
Оксана Киянская: Конечно, Третьему отделению далеко до современной ФСБ, по сравнению с ней там работали дети малые. Это только начало, становление. Тот же лидер декабристов Павел Пестель писал, что стране нужны тайный розыск или шпионство. Декабрист Сергей Волконский говорил в мемуарах, что они вместе с Бенкендорфом составляли проект такой спецслужбы, но его не принял царь.
Сергей Медведев: То есть это был скорее дух времени.
Оксана Киянская: Александр боялся участи Павла, опасался, что эта спецслужба не сумеет контролировать, чем занимаются люди, и его просто придушат, как придушили его отца.
Сергей Медведев: Откуда же тогда наше школьное восприятие – "Николай Палкин", жесткий бюрократический режим, военные поселения? При нем же, кроме пяти декабристов, никого не казнили, смертной казни не было.
Оксана Киянская: Смертная казнь при нем, конечно, была, но редко. Она применялась после польского восстания, в 1830–31 годах. Знаменитый зерентуйский заговор декабриста Ивана Сухинова, который пытался поднять на восстание сибирских каторжников, закончился смертной казнью (сам он покончил с собой, но остальных казнили, расстреляли).
Сергей Медведев: Но все же меньше по сравнению с Петром, с Екатериной: это более "вегетарианские" времена.
Разговоры о гуманизме русских царей достаточно условны
Оксана Киянская: Юридически смертная казнь отменена, но запороть солдата шпицрутенами – это на раз. 12 тысяч шпицрутенов – это та же самая смертная казнь. Такие разговоры о гуманизме русских царей достаточно условны.
Сергей Медведев: Рассуждает историк Никита Соколов.
Никита Соколов: Всякая аналогия в истории ущербна, потому что события разворачиваются и решения принимаются в другом социуме, с другим составом участников. Про Николая I понятно все. Он взошел на престол под звуки расстрела мятежного каре на Сенатской площади, и это было для него шоком на всю оставшуюся его жизнь. При этом надо иметь в виду: Николай был не вовсе идиот, он понимал, что это мятежное каре возникло не на пустом месте. Помимо следственного комитета, который должен был представить обществу заговорщиков цареубийцами, для самого Николая I был составлен свод мнений заговорщиков о неустройствах Российской империи. Он держал этот свод, составленный канцеляристом следственного комитета Боровковым, у себя в кабинете, судя по всему, поглядывал в него. Курс на изоляцию нарастал постепенно. Та же самая следственная комиссия решила, что восстание декабристов и вообще заговор были следствием проникновения в страну западных идей, поэтому заслон этим западным идеям был одним из важных пунктов повестки Николая I.
Сергей Медведев: Насколько справедливо мнение, что Россия в это время была заторможена в своем развитии, в развитии ранних форм капитализма, промышленного капитала, что был общий консервативный курс, сильный идеологический диктат, закрытость по отношению к Западу?
Оксана Киянская: Это действительно затормозило Россию. Ведь как раз в это время, в середине XIX века происходит технологический прорыв на Западе, в Европе, а в России, конечно, страшное консервативное отставание. И у этого отставания есть имя: крепостное право. С крепостным правом невозможен никакой промышленный переворот или подъем. Возможен был только подневольный труд хлебопашцев, которые по старинке возделывали землю, производили хлеб. Россия была аграрной страной. Промышленный подъем начался только тогда, когда крепостное право пало, а это Александр II, 1861 год.
Сергей Медведев: Строительство железных дорог началось при Николае.
Оксана Киянская: Оно началось строительством дорог Петербург – Царское село, Москва – Петербург. Когда началась крымская война, бои в Крыму, в Севастополе, уже не строили никаких дорог. Отсюда и неудача в Крымской войне: не было железных дорог, только между Москвой и Петербургом, но это не спасало, уже пора было строить их по всей России. Но это невозможно, потому что крепостное право, и никаких свободных рабочих рук нет. Что может сделать государство – попросить крестьян и помещиков? Очень спорный вопрос, как это все организовать. Никаких вольных рабочих, которых можно было бы нанять за деньги, в России просто не было.
Сергей Медведев: Подвели ли царя внешнеполитические вмешательства, внешнеполитические авантюры? Сам подход к Крымской войне, это ощущение, что происходит переоценка собственных сил, что Британия будет на стороне России и так далее… Сыграло ли плохую роль это увлечение геополитикой?
Оксана Киянская: Естественно. Опять-таки у него перед глазами был пример его старшего брата Александра, который победил страшного врага Наполеона благодаря стойкости русского солдата. Можно долго рассуждать, почему при бездарности очень многих российских генералов в итоге была одержана блистательная победа. Ему хотелось, конечно, такой же славы, которую имел брат: славы первого императора, первого монарха Европы. Александр фактически сделал единую Европу, идея Священного союза – это единая Европа во главе с русским монархом. Чего-то такого, видимо, хотел и Николай. Конечно, он сильно переоценивал свои силы. Он думал, что Австрия выступит за Россию, например, так как ей только что помогли справиться с венграми, он рассчитывал и на другие страны. Кроме того, война с Турцией – это была такая любимая забава русских царей. Россия практически всегда побеждала в войнах с Турцией. Соответственно, он думал, что выиграть и эту войну будет несложно, но, конечно, не рассчитал свои силы и получил сильнейший удар в Крымской войне.
Сергей Медведев: С точки зрения государственного управления, было ли это, как сейчас говорят, достойное правление? Все-таки при нем Сперанским был составлен свод законов. Воображая гоголевскую Россию, думаешь о размерах бюрократии и казнокрадства. Насколько эффективен и современен был его государственный аппарат?
Николаевская Россия вся сверху донизу построена на недостоверных данных
Оксана Киянская: Мне не кажется, что он был очень эффективным и современным. Тот же Гоголь, который числил себя вовсе не врагом, а защитником этой власти, пригвоздил этот аппарат в знаменитом "Ревизоре", показал, что все это управление построено на лжи, обмане друг друга. А почему стало возможным появление пьесы "Ревизор"? Потому что при Николае существовал такой институт ревизоров-инкогнито: люди, наделенные ревизорскими функциями, выбирали себе какую-то местность, ездили, обозревали, что там происходит, и представляли царю такой независимый взгляд. Зачем это было нужно? В таких условиях самодержавной монархии и внутренней "подморозки" фальсифицировалось просто все, сверху донизу. И власть хотела, конечно, иметь какой-то независимый взгляд, поэтому эти ревизоры ездили, и их все боялись. Приезжает Хлестаков, не пойми что такое, мелкий чиновник, а в нем видят этого ревизора-инкогнито и начинают закручивать вокруг этого сюжет.
Сергей Медведев: То же самое, что сейчас называется ручным управлением, когда институты не работают, приходится полагаться на особо доверенных чиновников.
Оксана Киянская: Это очень похоже, потому что николаевская Россия вся сверху донизу построена на недостоверных данных. Любая власть хочет понимать, что происходит в стране, и вот нужно изворачиваться и как-то выруливать на то, чтобы понять правду.
Сергей Медведев: Он же персональный цензор Гоголя, персональный цензор Пушкина. Это время тотальной цензуры, задавливания университетов, литературы, театра.
Оксана Киянская: "Чугунный устав" 1926 года был вскоре отменен, заменен другим, "менее чугунным". При том, что Николай действительно был жесткий авторитарный царь, при нем очень сильно развивались искусства, литература. Я думаю, это серьезное различие между николаевской эпохой и нашей. По крайней мере, сейчас я не вижу Пушкина и Гоголя. Николай I умел ценить талантливых литераторов, как-то их продвигать. Другой вопрос, что Пушкин в какой-то момент разочаровался в Николае, поссорился с ним, но сначала он вполне верно ему служил, писал свою "Полтаву" и много чего еще, писал "Клеветникам России" по поводу польского восстания. Гениальные русские литераторы, и Гоголь, и Пушкин, искренне верили Николаю.
Сергей Медведев: Но все же вспоминается приговор Достоевскому: "за чтение письма литератора Белинского литератору Гоголю литератор Достоевский приговаривается к смертной казни".
Оксана Киянская: Тем не менее русская литература цвела.
Сергей Медведев: Вечный парадокс российской истории: общественно-экономический, социальный застой, а с другой стороны, расцвет литературы!
Все же это "подмораживание" привело Россию к поражению в Крымской войне и общественно-политическому отставанию страны на 30-летие, страна была фактически поставлена на паузу?
Оксана Киянская: В общем, да. Главное "подмораживание" заключалось даже не в каких-то идеологических противоречиях с Западом, а в неспособности власти понять истинное положение дел в собственной стране и решиться на отмену крепостного права. Думаю, это главное.
Сергей Медведев: По-моему, в этом отношении параллели достаточно очевидны. Хотя сейчас, перечитывая материалы о Николае Павловиче, я понимаю, что в индивидуальном смысле это полная противоположность нынешнему правлению. И не только то, что он был двухметрового роста: его часто называли "рыцарь самодержавия". Это был человек невероятного рыцарского благородства, трудоголик, который работал чуть ли не по 20 часов в день, по 5–6 часов подписывал бумаги, документы. Это был очень непростой российский император, фактически ознаменовавший собой всю середину XIX века в России и приведший ее к отставанию, которое вылилось в поражение в Крымской войне и в необходимость наверстывать потом, в 1860-е.
