Красная, Советская, Российская: как менялась армия страны с момента своего основания? Армия и политика. Казарма и общество. Влияют ли генералы на политических лидеров?
Как связан день депортации чеченцев и ингушей с датой основания Красной армии? Как связана радикализация антисоветского противостояния в конце 80-х с датой 23.02.1944?
Что именно отмечается в стране в День защитника Отечества?
Обсуждают Александр Черкасов, правозащитник, Общество "Мемориал"; Геннадий Гудков, политик; Павел Фельгенгауэр, военный эксперт; Александр Мельман, обозреватель газеты "Московский комсомолец".
Ведет программу Елена Фанайлова.
Видеоверсия программы
Елена Фанайлова: Посвящаться наш сегодняшний разговор будет событиям, связанным с 23 февраля – в прошлом День Советской армии, ныне День защитника Отечества, и день депортации чеченцев и ингушей. Каким образом эти две даты связаны, связаны ли они вообще в народном сознании, или это удел исследователей? Что происходит в армии сейчас, кого, от чего и где она защищает? Предлагаю посмотреть обзоры, которые подготовили коллеги, краткая история того, как создавалась Красная армия, как трансформировалась в Советскую и постсоветскую.
Елена Фанайлова: Второй фрагмент – напоминание, как проходила депортация чеченцев и ингушей 23 февраля 1944 года.
Елена Фанайлова: Военных убирали с линии фронта: имеются в виду чеченцы и ингуши, которые как солдаты и офицеры служили в Советской армии, их отправляли в качестве рабочей силы на Север.
Александр Черкасов: Каждая фраза нуждается в комментарии, начиная с того, что Красная армия, конечно, началась в 1918 году, но начиналась не в 1918 году. Кто там служил – вчерашние солдаты и офицеры царской российской армии. Первая мировая война создала предпосылки для того, что началось потом. Российская армия, Советская армия – это некий непрерывный процесс, в том числе процесс передачи традиций. Не то что одно закончилось, другое началось. То же можно сказать и о второй дате – о выселении чеченцев и ингушей. Эти две даты связаны хотя бы потому, что выселение, сам процесс был легендирован. Размещение в республике войск НКВД якобы в связи с учениями, а потом днем 23 февраля мужчин собрали в клубах, в школах якобы для торжественных собраний в связи с 23 февраля, Днем Красной армии, и тут началось выселение в селах.
Елена Фанайлова: Почему советским руководителям нужно было именно 23 февраля?
Александр Черкасов: 8 марта тоже выселение народов, и тоже использовалась праздничная дата для легендирования этих спецмероприятий, так что не зря совпадение. Более глубокое совпадение, более глубокая связь в другом. Депортации народов, такого рода социальная инженерия – это не придумка большевиков, как, кстати, и военный коммунизм. Военный коммунизм был разработан как некоторая чрезвычайная экономическая программа еще до Октябрьского переворота, большевики просто это использовали, равно как и сплошные депортации народов, они были придуманы не в Советском Союзе – это некоторая даже не традиция, а выдумка, придумка и наука военная демография, зародившаяся в недрах российского Генерального штаба еще в конце XIX века.
Елена Фанайлова: Мы подходим к одной важной теме – это связь армии и политики. Что является инструментом чего? Понятно, что иллюстрация, которую мы сейчас посмотрели, говорит нам о том, что история ХХ века, с которой связана история сначала Красной армии, потом Советской армии, потом нынешней армии, – это все история политическая, безусловно. До какой степени это взаимопроницаемые процессы, кто кем руководит? На примере, который вы привели, офицеры Генштаба руководили новой политической элитой, пришедшей к власти после 1917 года? Или это большевистская элита использовала царских офицеров? Известно, например, что в Гражданскую войну воевали одни против других: не великие красные командиры победили не менее великих белых, а одни царские офицеры воевали против других. Одни пошли служить на большевистскую сторону, а другие остались на стороне Деникина и Колчака. Ваш взгляд на политическую историю ХХ века и на роль армии и политики? Армия – это то, что приносит коммунизм на штыках, или то, что освобождает от гитлеровцев захваченные районы? Это сила, что приходит по интернациональному долгу, или то, за что потом бесконечно приходится оправдываться? Это люди, которые поддерживают Ельцина и без которых не было бы изменений 1991 года, или это реакционная офицерская масса, которая сидит, выпивает, ворчит и ничего не хочет?
Геннадий Гудков: Я думаю, что армия является инструментом политики, безусловно, не наоборот, по крайней мере в России. То есть армия разная, она, безусловно, отражает так называемый классовый или социальный состав. Если она изначально формировалась в том числе из людей служивых, которые служили при князьях, при боярах, при царях и получали за это дворянские звания, награды и вотчины, то состав армии при большевиках поменялся. Но не надо все сводить в примитивную схему, что одни царские генералы воевали против других царских генералов или офицеров, одни победили, другие проиграли. Это была война гражданская, она носила абсолютно идеологизированный смысл, она была войной в том числе на стороне тех или иных крупных социальных групп или классов, одни классы в ней одержали победу, в том числе благодаря звериной жестокости и бескомпромиссности. Армия была важнейшим инструментом политики воинствующего коммунизма, который обещал вооруженным путем освободить весь мир, то есть захватить весь мир и построить то, что собирались построить Ленин и Сталин. Это инструмент политики, его верхушка срасталась с самой политической властью. Да и сама политическая власть, если мы вспомним нашу историю, выросла из Гражданской войны в том числе. В значительной степени возвышение тех или иных большевиков произошло в результате Гражданской войны. И Сталин воевал, и Ворошилов воевал, кто там только не воевал, которые потом составляли костяк. Поэтому сращивание верхушек очевидно. Тем не менее, приоритет политики над армией в России всегда был.
Елена Фанайлова: Не является ли разумный генералитет ограничителем великих амбиций политиков, геополитических амбиций? Не являются ли, например, в качестве гипотезы, офицеры Генштаба возможным ограничителем планов Кремля перейти к более горячим способам ведения военных действий, чем это происходит сейчас?
Геннадий Гудков: Как правило, наоборот. Военные лоббируют свои интересы, военные предлагают силовые методы решения проблем, не только военные, но и спецслужбы, полиция. Это дает им значимость, влияние, деньги, звания. То есть генералы как раз не ограничивают. Редко бывает, когда их толкают на самоубийство, когда понятно, что война принесет всеобщую гибель, когда она бессмысленна, бесполезна, когда один против десятерых, ничего невозможно сделать, тогда еще генералы могут отрезвить политическое командование. Как правило, они из себя представляют военное милитаристское лобби, которое подталкивает руководство страны, политическую власть к силовым действиям как на внешнеполитической арене, так и зачастую внутри. Я думаю, везде военные примерно одинаковые. Они, конечно, под разной степенью контроля находятся, разная степень их влияния, но в целом они лоббируют свои интересы, а эти интересы связаны с укреплением оборонного комплекса, с укреплением роли армии, ее влияния, ее значения, ее бюджета и так далее. Я не думаю, что какая-то страна является исключением. Еще раз подчеркиваю, разные есть факторы, которые различают одну армию от другой, кому они верны – царю или свободе и народу, присяге или приказу, насколько их уровень морали, нравственности, офицерской доблести не позволяет совершать преступления против собственного народа, если им это прикажут, или против чужого народа, если приказывают, – это уже дальше детали. В целом военные лоббируют свои интересы, считают свои методы действия в политике правильными и самыми надежными.
Елена Фанайлова: Хочу далее о Чечне поговорить. Прошу показать нам отрывок из подкаста Майрбека Вачагаева с историком ХХ века Павлом Поляном, о странности, почему Сталин и руководители Союза принимают такое решение. Там есть один нелогичный момент: ни чеченцы, ни ингуши не находились в это время на оккупированных территориях, а официальная претензия была в том, что их обвиняли в коллаборации.
Елена Фанайлова: Дальше обсуждается, что скорее всего Сталин или все руководство имели в виду историческую гордость чеченского народа, его нежелание подчиняться советской власти с первых лет её прихода туда.
Александр Черкасов: Я не уверен, что эти господа-товарищи руководствовались столь абстрактными понятиями. Есть донесения, есть рапорты, есть реакция на них, есть записки по партийной линии. На бумаге было много чего. Если обратиться к воспоминаниям Мальсагова, человека, много сделавшего для возвращения чеченцев и ингушей на Кавказ, на 1944 год замнаркома юстиции Чечено-Ингушетии, Мальсагов утверждает, что реальный масштаб повстанческого движения в горной части Чечено-Ингушетии был значительно, на порядки ниже того, о чем рапортовали органы госбезопасности. Решение принимается не по реальности, а по рапортам. Сейчас известно гораздо больше, сейчас опубликованы документы из архивов германских о попытках Абвера действовать на территории Чечено-Ингушетии. Это, надо сказать, провальные попытки, не говоря о том, что всего было проведено четыре операции, которыми командовали на уровне примерно фельдфебеля немецкие военные. То есть о коллаборации даже с диверсионными группами речь не шла. Если припомнить, что, похоже, часть повстанческих групп в горной части Чечено-Ингушетии были по традиции НКВД-ВЧК провокационными, например, последний чеченский абрек Магомадов долго прожил только потому, что, поняв, что все, кто в этот опыт окунается, оттуда не выплывают, резко двинулся в сторону, ситуация контролировалась. Но по отчетам она сильно отличалась от реальной. И соответственно, действия идут без всякого расчета, что немцы туда вернутся, в 1944 году фронт уже идет уверенно к границам Советского Союза и дальше в Европу, на инерции предыдущих сплошных карательных депортаций, о которых говорил Павел Полян. Судя по всему, именно последствия депортации чеченцев и ингушей привели к сворачиванию этой практики. Потому что до того повстанческого движения было существенно меньше, чем отчитывались. Но ведь далеко не все мужики покорно пошли в клубы и дальше в телячьи вагоны, многие взяли оружие и ушли в горы. Реальное вооруженное сопротивление в Чечено-Ингушетии началось после депортации. Иначе говоря, это было контрпродуктивное действие. Территория не просто выпадает из хозяйственного оборота, она становится реально мятежной, а не тихо мятежной.
Елена Фанайлова: Мое журналистское впечатление, что несмотря на все ужасы и первой, и второй чеченских войн, общество знало об армии гораздо больше, чем сейчас. Сейчас человек скорее скажет: а, ну где-то там в Сирии что-то происходит, толком не знаем, что. Наверное, "их там нет". В Крыму, в Донбассе, так “их там нет”. И как живет сейчас на самом деле казарма, как живет генералитет, мы не знаем ничего. Павел, если можно, выскажитесь по этому поводу – война и трагедия, прозрачность событий в военной зоне.
Павел Фельгенгауэр: У нас почти как в советское время: военные очень закрыты от общества, от прессы. Туда, кого если пускают, то только проверенных товарищей. Что-то иногда оттуда выходит, когда в 2014-15 году были серьезные бои на Донбассе, были потери, люди погибали, это трудно было скрыть. Сейчас больших боев нет кровопролитных, если есть, то где-нибудь в Ливии участвуют добровольцы, Вагнер, наемники. В этом общество не очень заинтересовано, типа сами пошли мужики на заработки, кто-то пострадал. Да, вооруженные силы довольно закрыты от общества. Есть такая очень эффективная картина пропагандистская, Сергей Шойгу мастер пиара и пропаганды, давно этим занимается, он давно в правительстве, дольше всех, он пришел вместе с Ельциным, возглавив то, что было тогда силы гражданской обороны, которые СССР передал Российской Федерации. Он понимает, что такое политика, что такое пиар, пиар у них довольно хороший. К вооруженным силам в принципе общество относится неплохо. Считается, что служить стало легче, действительно меньше стало дедовщины, хотя она есть, конечно. Вооруженные силы у нас крепкие, они замечательные, они готовы дать отпор, они современно вооружены, вообще молодцы. Это не очень правильно, потому что потом вдруг окажется, что они не такие замечательные. В советское время, в 60-70-е годы, примерно такое же было отношение в общей массе населения к вооруженным силам, что и сейчас.
Елена Фанайлова: Кому они готовы дать отпор, есть ли представления у людей, да и у самой армии? Силам НАТО, например, или силам, стоящим за армяно-азербайджанским конфликтом?
Павел Фельгенгауэр: Вероятный противник у нас – это Запад и НАТО, это официально совершенно. С ними готовятся воевать не только в Европе, потому что американцы везде, у них есть союзники. Об этом говорит и президент, что мы окружены врагами, которые готовы на нас то ли нападать, то ли устраивать провокации, всячески нам мешают, со всех сторон на нас нападают тем или иным способом, экономическими санкциями, политическими, устраивают демонстрации в Москве и в других городах. Это общий единый враг, за ним стоит Америка, за ним стоит Запад. Такая пропаганда. В какой-то мере она эффективна, хотя в последнее время все меньше и меньше. Сами военные начальники тоже считают, что все здорово. Есть недостатки, нужно гораздо больше денег, но в целом задачи мы готовы выполнить. В Европе мы превосходим НАТО. Действительно превосходим раз в 10-20, во всяком случае на линии разделения, в Прибалтике, в Польше, где прямое соприкосновение, стоят друг против друга западные и наши военные. И по возможности наращивания сил у нас динамика гораздо лучше, как проверено на многих маневрах. А у них все далеко, больших сил поблизости нет. Но качественный разрыв в действительности нарастает, поэтому воевать с Западом лучше не надо. Хотя некоторые шапкозакидательские заявления от наших военных высших исходят. Надеюсь, что они больше рисуются, а может быть и вправду думают, что они готовы воевать современную войну с современным противником. Боюсь, что это не совсем так.
Елена Фанайлова: Кто более здраво смотрит на нынешнюю геополитическую ситуацию? Геннадий Гудков считает, что военные, отстаивая свои интересы, могут быть более агрессивны, чем нужно, давать советы политической верхушке по использованию вооруженной силы. У меня было представление, что какие-то здравые люди в генералитете могут ограничивать иллюзии политиков, что можно быстро победить в какой-то маленькой победоносной войне.
Павел Фельгенгауэр: Есть директивные документы, они по большей части секретные, но кое-какие высказывания в том числе официальных лиц есть. Нынешняя ситуация прогнозировалась Генеральным штабом давно. Есть документ "План обороны Российской Федерации", он секретный, особой важности, был принят в первом варианте в январе 2013 года. Потом об этом высказывался на конференциях неоднократно начальник Генерального штаба Герасимов, говорил, что угроза войны нарастает, а особенно она будет нарастать к середине 2020-х годов. То есть сейчас большая война кажется если не неизбежной, то высоковероятной, либо глобальная ядерная война где-то до 2025 года, либо война региональная, но тоже большая, либо в Европе, либо в Азии, либо они потом сливаются в одну большую. Поэтому надо тратить громадные деньги, триллион долларов, похоже, истратили на то, что нужно срочно подготовиться, потому что на нас нападут со всех сторон. По-видимому, они сумели убедить в этом высшее политическое руководство, военные, спецслужбы. Военные имеют свои собственные спецслужбы – военную разведку, она определяет военные угрозы, что угрозы ужасные, война на пороге, надо тратить деньги. Это называется “балансировать на грани войны”. Так делали в советское время, Генеральный штаб обманывал по сути политическое руководство, политбюро, рассказывая им страшные сказки о будущей страшной войне, которая вот-вот сейчас произойдет. В 1983 году чуть до войны так не довели, потом отползли как-то. Надеюсь, что в этот раз тоже отползут. Большого смысла воевать с Западом нет, а Запад нападать на нас совершенно не собирается, у них на границе сил для этого просто нет. Поэтому можно надеяться, что как-то обойдется, а может, и не обойдется – это мы узнаем в ближайшие несколько лет. Угроза войны действительно нарастает, возможны стычки, возможны столкновения самолетов, кораблей в Черном море, в Балтийском море. Недавно российское посольство в Вашингтоне заявило официально, что американскому флоту нечего делать на Черном море, они должны оттуда убираться в свои территориальные воды Америки и там только плавать.
Елена Фанайлова: Опрос на улицах Москвы: кого, от чего и где армия защищает?
Елена Фанайлова: Последний молодой человек отвечает примерно так, как ответили нам 85% опрошенных в Твиттере, что армия защищает не народ от каких-то мифических захватчиков, а она защищает власть от народа. Я хотела вернуться к тому, что говорил Геннадий Гудков – это армия и народ. Не дай бог, если протестная волна, которая проявила себя недавно, потребует вмешательства силовых структур в большей степени, чем был использован ОМОН, будет ли в это вмешиваться армия? Это, конечно, катастрофический сценарий, но история показывала нам вмешательства военных, в том числе военные захватывали политическую власть. Чего мы можем ждать от современной армии?
Геннадий Гудков: Конечно, никто на нас нападать не собирается, самоубийц и сумасшедших мы не наблюдаем в политическом руководстве ведущих стран. Обратите внимание, никто не может тронуть и никто не собирается трогать даже совершенно обезумевшую Северную Корею, потому что у нее, возможно, есть одна-две или даже три ядерных бомбы. Российский ядерный потенциал способен уничтожить значительную часть человеческой цивилизации. Поэтому никто даже в страшном сне не собирается нападать на Россию, политическое руководство России это понимает, знает. А все это "враги кругом", новые виды вооружения – это для того, чтобы пугать Запад, чтобы они не пытались изменить соотношение сил внутри страны. То есть они очень боятся, что их народ свергнет при поддержке Запада, санкции и так далее, для того, чтобы избежать такого сценария, они постоянно пугают Запад, нагнетают градус военной истерики внутри страны, чтобы люди сплачивались, когда они видят, что да, завтра грянет война. Какая война? 2300 ядерных стратегических боеприпасов, способных долететь до любой точки мира. Кто же рискнет? Что, совсем люди сумасшедшие? Тогда просто нужно закопаться сразу на кладбище и все, на этом закончить всю войну. Совершенно понятно, что никто никогда на Россию при таком ядерном потенциале не нападет. Вся остальная ядерная риторика, весь этот оборонный комплекс – это исключительно для внутренней сцены, для укрепления власти, для нагнетания военного психоза, для попыток заставить народ сплотиться, для подавления инакомыслия, такое создание военной обстановки, режима осажденной крепости. И на всякий случай, чтобы считались. В Сирии можете решить без нас проблему, господа американцы? Не можете. Почему? Потому что там наши войска. А в Африке можете? Не можете. А на Ближнем Востоке можете? Не можете. Вот, видите, какая мы крутая страна, вам придется с нами договариваться. Значит придется договариваться с той властью, которая есть, укрепляя ее. Вот, собственно говоря, вся военная доктрина в авторитарной стране, обладающей огромным ядерным потенциалом. Поэтому надо говорить о том, какая роль будет армии. Подавить народ силами спецслужб, ОМОНом, СОБРом нет проблем, огромные силы накоплены. В полиции 700 тысяч, в Росгвардии 300 с лишним тысяч, в ФСБ 100 тысяч и так далее. То есть миллион вооруженных людей с лишним стоит против народа безоружного. Теперь вопрос. Идет отрицательная селекция в спецслужбах, нормальные вменяемые люди увольняются, выдавливаются, уходят, а набираются те, которые способны выполнять любой приказ, любой преступный приказ. Армия подвергается такой селекции отрицательной? Пока нет. Армия как бы за скобками. Сама армия в лице офицеров Генерального штаба способна на какие-то самостоятельные политические действия? Нет. Но в критической ситуации часть офицерского состава, увидев избиение народа в том числе с помощью огнестрельного оружия этими спецслужбами, спецсредствами, спецкомандами, правоохранительными органами, они могут вступиться. От офицеров сегодняшних, капитанов, майоров, подполковников зависит, вступит ли Россия в гражданскую войну, мы же видим, что идет поляризация в стране, две политические силы образовались, одна за пока еще мирный уличный протест и жесткое давление на власть, а другая – это Путин и его окружение, за жесткое подавление любого протеста, в том числе абсолютно незаконными способами. Это политическое противостояние, эти полюса могут вступить между собой в смертельную схватку. Здесь очень важно, на какой стороне окажется часть офицерства, потому что армия может остановить вползание страны в гражданскую войну. Вопрос только, хватит ли духу, офицерской доблести, совести, понимания, что происходит со страной, хватит ли понимания ущербности и криминальности действующей власти, хватит ли у этих офицеров сегодняшних на это все, чтобы остановить сползание страны к гражданскому побоищу. А то, что к гражданскому побоищу власть готовится, мы видим. Репрессии расширяются, вооружение увеличивается, его мощность, различные типы вооружений. Росгвардия закупает 20 тысяч наступательных боевых гранат. Ответьте, зачем Росгвардии 17 или 18 тысяч новых наступательных гранат? Они с кем воевать собираются этими гранатами, куда они их собираются бросать, в какого врага? Это только один из примеров.
Елена Фанайлова: Александр, возвращаясь к Чечне, к вашей работе там, вы много встречались с людьми. Стала ли армия для вас более прозрачной, более понятной в этом наблюдении?
Александр Черкасов: Есть некоторая иллюзия, что армия была более прозрачной 30 лет назад. Просто сейчас мы лучше понимаем, что мало видим. А в каком-нибудь благостном 1992 году, когда демократическая Россия вроде бы отсоединилась от всех войн, в ней все было прекрасно, разве мы знали, что российская армия, не только российская армия, но и отряды Шамиля Басаева, действующие при же тогда, до Абхазии, действуют на азербайджанской стороне, системно поддерживая азербайджанские силы в войне в Нагорном Карабахе? Полковник Шаманов участвует в планировании действий азербайджанских сил. Не знали. Знали ли мы про то, что в Абхазии воюют не добровольцы, а за их спинами вполне себе профессионалы, их готовят, вооружают? Знали ли мы про Приднестровье? Что-то знали, что-то знали про Южную Осетию. А то, что новый старый режим до сих пор существующий Эмомали Рахмонова устанавливался в Таджикистане силами какого-то Северного альянса, который возник, когда там вошла и растворилась 15 отдельная бригада спецназа ГРУ полковника Квачкова? Мы этого не знали или не хотели знать, что в 1992 году российская армия, по крайней мере, какие-то ее структуры вели в горячих точках бывшего Советского Союза некоторую системную политику, то, что можно назвать управляемой дестабилизацией и контроля через это. Это одна сторона дела. Другая сторона дела, так уж получилось, что в 90-х мы занимались поиском пропавших без вести, пленных, много работали с военными. Мазать военных одной краской неправильно, есть очень разные люди, есть офицеры ответственные. Что такое офицер? Это человек, который умеет принимать решения и умеет нести за них ответственность. Такие были, вспомним генерала Лебедя. Все помнят, как он закончил первую чеченскую войну, мало кто знает, что он ее возобновил. То есть приход Лебедя как секретаря Совета безопасности был под условие, что ему дадут стать покорителем Кавказа. В июле 1996 года Лебедь дал карт-бланш своему заму по Приднестровью Тихомирову, на тот момент старшему армейскому офицеру в Чечне, возобновить боевые действия. Но тот же Лебедь в августе, когда чеченцы заняли Грозный, война вернулась к своему началу по сути, явился на место, оценил обстановку и принял решение, закончил войну. Люди, умеющие нести ответственность и принимать решения, есть ли они среди офицеров, среди генералов? Знаете, есть. Есть, безусловно, те, которые даже в очень жестких условиях умеют вести себя ответственно, в том числе по отношению к гражданскому населению на вверенных им территориях.
Елена Фанайлова: Хочу обратиться к Александру Мельману, кино- и телеобозревателю. Каким языком говорит кино и телевидение сейчас об армии? Есть ли героизация, или критика, как это было в 90-е годы и начале нулевых?
Александр Мельман: Сейчас такой критики уже нет. Телевидение и кинематография соответствуют сегодняшнему дню – это то, как видит высшая власть то, что называется пропаганда, в данном случае пропаганда российской армии и пропаганда политики. Политика наступательная, политика патриотическая или героическая. Соответственно, кино идет таким же образом, по заказу. Другое дело, что можно подразделять. Я, например, вспоминаю фильм очень хорошего режиссера Федора Бондарчука "Сталинград", фильм, мне кажется, был ужасный, там, кроме компьютерной графики, ничего не было, не было человека и не было души. Вот такой был фильм о войне, который очень хорошо смотрелся сегодняшним зрителем. Был показан на Первом канале фильм "Калашников". Я, честно говоря, ожидал гораздо худшего. Нет, такой образ человеческий. Просто я лично воспитан совсем другим кино, наверное, как и вы, и большинство наших зрителей. Например, мой самый важный фильм о войне – это фильм Ларисы Шепитько "Восхождение", это фильм Чухрая "Баллада о солдате". Таких фильмов в советское время было много. Кстати, интересный феномен за последнее время, каким образом фильм "Офицеры" стал культовым для российского зрителя, в советское время все-таки этого не было. Автор сценария Борис Васильев, замечательный писатель, фронтовик, один из важнейших фильмов о войне по его сценарию "А зори здесь тихие". Фильм "Офицеры" несколько другой, более схематичный. Через контекст сегодняшнего дня, может быть, через личность Василия Ланового, через то, что происходит и в чем-то нагнетается, я не оцениваю коннотацию, этот фильм стал культовым через 50 лет. Это довольно интересно. А есть такие подделки, которые я просто смотреть не могу. Я все время сравниваю с советским кино о войне, естественно, это не идет ни в какое сравнение. Может быть, какие-то отдельные фильмы, как фильм "Звезда", по-своему сильный фильм.
