Итальянская пианистка Вера Лотар вместе со своим мужем, инженером Владимиром Шевченко приехала в 1939 году в СССР. В 1942 году ее арестовали, и она провела 13 лет в сталинских лагерях.

16 марта 2021 года в Новосибирской филармонии, где Вера Лотар-Шевченко работала, прошел концерт к 120-летию со дня ее рождения.

Пианист Тимофей Казанцев исполнил сонату Бетховена, а потом предложил зрителям собрать подписи в защиту активистки Яны Дробноход.

Дробноход находится под арестом по уголовному делу по так называемой "дадинской статье" – о неоднократном нарушении закона о митингах. У Дробноход трое детей. Она принимала участие в акциях в поддержку экс-губернатора Хабаровского края Сергея Фургала, политзаключенных и журналистов.

"Мне кажется, на таком мероприятии логично сказать о том, что в России сейчас действует масштабная машина политических репрессий", – заявил со сцены Казанцев.

Об этом выступлении и своей политической биографии музыкант рассказал Радио Свобода.

– Тимофей, ваше выступление обсуждают не только в Новосибирске, и это характеризует наше время, когда любая нелояльность и публичное выражение собственного мнения кажется событием. Можно ли вас назвать политическим активистом?

– Я начал проявлять гражданскую активность только в этом году. Записался наблюдателем на местные выборы. У нас в этом году была большая кампания от "Коалиции-2020", которые взяли пять мандатов, и я рад, что в этом поучаствовал. Хотя в нашем округе, к сожалению, остался депутат от "Единой России" Сергей Бондаренко, вы могли его видеть в расследовании Алексея Навального.

Это нездоровая ситуация, когда не противоречащее законодательству Российской Федерации выступление вызывает столько вопросов. И нездоровая ситуация с Яной Дробноход, потому что уголовное преследование не соответствует законодательству Российской Федерации. Яна незаконно сидит в СИЗО уже больше месяца, и завтра у нее будет суд, мы пытаемся к этому суду собрать подписи, которые не смогли собрать на концерте.

– Вы знакомы с ней?

– Нет, но знаю, что Яна Дробноход уже больше полугода протестует – в основном в одиночных пикетах. Это очень хорошая женщина, у нее есть дети, муж. И она умудрилась насобирать три административных вердикта, в связи с чем сейчас завели уголовное дело по статье 212.1. Эта статья не должна применяться в таком виде, в каком она применяется к Яне, потому что Конституционный суд постановил, что должны быть особые обстоятельства: применено насилие, причинена угроза обществу или личности. Этого в деле Яны нет. Многие суды в России эту статью не принимают как основание для возбуждения дела, прекращают производство до суда. Поэтому мы пытаемся что-то сделать. Я надеялся, что мы соберем подписи в зале Филармонии, но, к сожалению, это сделать не удалось. К Филармонии у меня претензий нет, я их понимаю. Я не понимаю ситуацию, которая не позволяет Филармонии оставить подписные листы до конца концерта, чтобы люди в них расписались.

– А что произошло за кулисами после того, как некий человек пытался прервать ваше выступление? И кто он?

– Это мой хороший друг и коллега Дмитрий Карпов, мы с ним, видимо, расходимся в политических взглядах, и он решил мое выступление прервать. Ну, мы немножко поругались. Мы когда-то были коллегами по Филармонии, а сейчас мы просто музыканты, друзья, учились у одного профессора. Сегодня с утра я поговорил с художественным руководителем Филармонии. Не знаю, как будут продолжаться наши взаимоотношения. Будем пытаться выходить из этой ситуации, чтобы минимизировать ущерб для Филармонии. Это замечательная организация, которая к этому не имеет никакого отношения, это была моя личная инициатива.

– И это был особый концерт…

– Да, вы правы. Я давно знаком с историей Лотар-Шевченко, но когда прочитал анонс на сайте Филармонии, там говорилось о том, что с ней происходило, и это отозвалось во мне. С 1942 по 1955 год она сидела, и сейчас точно такую же мать ни за что пытаются посадить на срок до пяти лет! Для кого-то это, может быть, не одно и то же, но я не могу с этим жить. Мы продолжаем сбор подписей. Одна часть ведомостей с письмом лежит в штабе нашей "Коалиции-2020", они согласились у себя их пособирать, а вторую часть я держу у себя на работе, недалеко от Центрального районного суда города Новосибирска, где будет проходить заседание по делу Яны. Обязательно к нам заглянут завтра перед судом те, кто придет ее поддерживать.

– Вас ведь тоже недавно задержали после митинга.

– Нас задержали 23-го числа, я попал в автозак с депутатом Горсовета Антоном Картавиным, мы посидели в ОВД, вместе с автозаком получается больше шести часов. Поскольку я был неопытен в этом деле, я не написал претензию, что в протоколе записали другое время, поэтому сейчас даже не могу оспорить то, что меня удерживали дольше, чем положено. Не могу сказать, что это что-то изменило в моей жизни. Я больше боялся до того, как попал в автозак, в автозаке уже все спокойно оказалось. Но то, что ты просто ходил по улице, а тебя повязали и отняли шесть часов жизни, и ты потом оказываешься на другом конце города, из которого тебе надо выбирать в 11 вечера, это неприятно.

– В Новосибирске так же сурово закручивают гайки, как в Москве, или более вольная атмосфера?

– Когда находишься внутри, об этом очень сложно судить, потому что с тобой происходят более-менее ожидаемые вещи и даже не такие суровые, как ты ожидал. С другой стороны, когда про это пишут, скажем, "ОВД-Инфо", ты это воспринимаешь уже по-другому. Видимо, в Москве полиция более натренированная, особенно 23-го числа чувствовалось, что наш ОМОН не очень представляет, что со всем этим делать. 31-го они уже представляли: нас разбивали на кучки, мы с ними играли в догоняшки, под конец собрались большой колонной, которая более-менее мирно прошла. Тем не менее были задержания и на центральной площади, и в Первомайском сквере. Но я собирался 31-го не лезть на рожон, потому что вечером мы ходили на спектакль – "Паяцы" в Оперном театре, не хотелось его пропустить.

– Вы упоминали "Коалицию-2020". После "умного голосования", когда были избраны оппозиционные кандидаты, чувствуется, что во власти появилась небольшая группа оппозиционеров?

– Есть изменения в публичной сфере. Небольшая группа муниципальных депутатов может обеспечить публичность политическому процессу, и это невероятно важно. Они организовывают трансляции, они их комментируют, они выпускают открытые письма, говорят на публичной политической площадке. Кроме того, есть ряд депутатских инициатив, которые тем или иным способом претворяются в жизнь. Я, скорее, доволен тем, как развиваются дела. Было бы неплохо, если бы была полноценная фракция, но в целом сейчас интересно наблюдать за политикой в Новосибирске, от этого чего-то ждешь.

– А вы не думаете участвовать в выборах в качестве кандидата?

– До местных выборов таких мыслей вообще не возникало, а потом оказалось, что мой хороший знакомый, выпускник нашей Новосибирской консерватории кларнетист Евгений Лукьянчук стал муниципальным депутатом Томска, при этом остался солистом Томской филармонии. Глядя на то, как он замечательно совмещает эти два дела, я подумал, что, может быть, стоит попробовать. Но сейчас не вижу каких-то органов, в которые можно было бы баллотироваться. В Госдуму – нет, я не настолько важная фигура в жизни Новосибирска. На муниципальных выборах – может быть. Посмотрим.

– А есть какие-то идеи в рамках "умного голосования" на выборах в Госдуму?

– Я не в штабе, и у меня мало информации по этому поводу. Вообще, структуры Навального отличаются тем, что они очень точно подгадывают время, чтобы что-то рассказать о себе. В то же время те, кто поддерживают и штаб Навального, и "Коалицию" в Новосибирске, пристально следят за всем, что происходит в штабе, и когда появляются какие-то предложения, на них активно откликаются. Даже взять сегодняшнее дело: ночью я предложил продолжить сбор на площадке штаба, штаб ответил "да", и сегодня с утра уже люди говорят: приедем, только держите у себя.

– Я смотрел ваше выступление в телеграм-канале новосибирского штаба Навального. Там слышны аплодисменты, но не видна реакция всего зала. Вас все поддержали или кто-то осудил?

– Я не могу сказать в процентном соотношении, но были и возгласы против, и достаточно активная поддержка. Многие говорят, что у нас аморфная публика, неактивный народ. Нет. Когда мы выходили 23-го числа, я с удивлением обнаружил, что половина моих однокурсников, половина нынешних студентов консерватории там присутствовала, и преподаватели тоже. И не только музыкальная часть. Вообще, филармоническая публика разношерстная. Филармония очень хорошо умеет работать с аудиторией. На концерты приходят люди разных профессий. В общем, это достаточно репрезентативная выборка. И то, что вдруг оказалось, что в этом зале есть люди, которые готовы это слушать и как-то сами действовать, это для меня не является чем-то неожиданным.

– В советские времена музыкантам, которые делали политические заявления, не давали выступать. Вы не боитесь каких-то последствий для себя?

– На государственном уровне последствия могут быть любые. Не из-за моего выступления, а в принципе. Сейчас был ужасный закон о просветительской деятельности, и я, как начинающий лектор, тоже переживаю. А вот конкретно по моему выступлению… какие-то последствия, возможно, будут. Возможно, Филармония посчитает меня токсичным, и я ее пойму. С другой стороны, у нас много площадок в Новосибирске с роялями, и некоторые не только закрывают глаза на то, что я говорю на своих концертах, но чувствуют что-то важное. Поэтому я не думаю, что останусь без сцены. В конце концов, если даже я останусь без новосибирской сцены, у нас есть большущий интернет, который готов слушать. Последствия для одного сейчас не кажутся такими неотвратимыми и страшными, как последствия для общества в целом, если не делать ничего. И те, кто что-то делает (это очень хорошо чувствуется на выборах и в благотворительности), конечно, сейчас у нас рискуют. Зато они делают стране добрую услугу, двигаясь в сторону гуманизма и либеральных реформ.