Искусство не знает национальных границ, художник – гражданин мира... Но это в теории. Советский Союз всегда стремился запереть художника на замок. И тогда, и сейчас Россия ревниво относится к успеху своих бывших подданных и стремится их вернуть, если не при жизни, то в виде останков. Самые большие и знаменитые возвращаются по собственной воле по обратному адресу, который они никогда не забывали. Предлагаем вашему вниманию новый, шестой эпизод подкаста "Обратный адрес".
Композитор Игорь Стравинский переехал в США в сентябре 1939 года в ореоле европейской славы. Но американскую славу ему ещё предстояло стяжать. Вскоре со Стравинским произошло одно из самых необычных событий в его жизни: он приехал с концертами в Лос-Анджелес и получил странное приглашение. Знаменитый мультипликатор Уолт Дисней просил русского композитора пожаловать к нему в студию.
Стравинский в недоумении. Он отправился на встречу вместе со своим другом балетмейстером Джорджем Баланчиным, который в это время работал в Голливуде. Оказывается, Дисней задумал полнометражную анимацию на классическую музыку. Одним из семи авторов этой музыки, и единственным живым, должен был стать Стравинский. Дисней был в восторге от своей идеи. Но Стравинского этот замысел поверг в ужас.
Лучше всех эту встречу изобразил драматург Фредерик Строппел в пьесе "Мир тесен".
Это вымышленный, но очень похожий на правду диалог (русский перевод Ольги Варшавер и Татьяны Тульчинской):
ДИСНЕЙ: Господин Стравинский! Очень рад!
СТРАВИНСКИЙ: Мое почтение, господин Дисней!
ДИСНЕЙ: Давайте сразу по имени! Уолтер. Можно Уолт.
СТРАВИНСКИЙ: Но ведь мы так мало знакомы... Впрочем, как вам угодно... м-м-м... Вальтер.
ДИСНЕЙ: Хлебнёте чего-нибудь? Кофе? Водки? Давайте вашу шубу.
СТРАВИНСКИЙ: Увольте. Не дам. И не... хлебну.
ДИСНЕЙ: Ну сядьте хотя бы (указывает на заголовок в лежащей на столе газете). Что скажете о вторжении немцев в Польшу?
СТРАВИНСКИЙ: Весьма прискорбное событие.
ДИСНЕЙ: Ну вы же сами подписали Пакт о ненападении с Гитлером! Не работает ваш договорчик...
СТРАВИНСКИЙ: Лично я ничего не подписывал.
ДИСНЕЙ: Вас понял. Мы художники, а значит – граждане мира, верно? У меня правило – в политику не вникаю. Грязное дело... Короче – рад, что вы заглянули. У вас тут гастроли?
СТРАВИНСКИЙ: Да.
ДИСНЕЙ: По всей Америке?
СТРАВИНСКИЙ: Да.
ДИСНЕЙ: Нравится наша Америка? Я всю её объездил, от Тихого океана до Атлантики. Такого повидал – не поверите! Великая страна, лучшая на свете!
СТРАВИНСКИЙ: Позвольте узнать: в каких еще странах вы бывали?
ДИСНЕЙ: Да почти во всех! Обожаю путешествовать. И знаете, что я заметил? Люди-то везде одинаковы. Болтают на разных наречиях, а над моим утенком Дональдом хохочут все. Анимация – это всемирный язык. (Стравинский рассеянно кивает.) Вы, значит, в Голливуде концерт даете?
СТРАВИНСКИЙ: Дирижирую. Исполняем мои произведения: "Фантастическое скерцо", "Аполлон Мусагет" и сюита из "Жар-птицы".
ДИСНЕЙ: Обожаю вашу "Жар-птицу"!
СТРАВИНСКИЙ: Кажется, ещё остались билеты.
ДИСНЕЙ: Я бы из неё сделал шикарный фильм!
СТРАВИНСКИЙ: Занятная мысль...
ДИСНЕЙ: Так давайте обсудим!
СТРАВИНСКИЙ: Возможно, когда-нибудь...
ДИСНЕЙ: Прямо сейчас! Слушайте, я человек дела. Если вгрызусь – мёртвая хватка… А вот – "Петя и волк"! Тоже вышел бы потрясающий фильм!
СТРАВИНСКИЙ: Вы находите?
ДИСНЕЙ: Персонажи, музыка – всё здорово. Напрасно там у вас гибнет утка, но мы это обсудим.
СТРАВИНСКИЙ: Обсудить, разумеется, можно. Но позвольте заметить: "Петя и волк" – сочинение Прокофьева.
"После моего фильма вас узнает весь мир!"
ДИСНЕЙ: Точно? Ну, вам виднее, свою музыку небось отличаете… Чёрт, я был уверен, что ваша!
СТРАВИНСКИЙ: Даже стиль не мой.
ДИСНЕЙ: Не скромничайте, Игорь, вы у нас талантище! Ладно, отложим этот разговор на будущее.
СТРАВИНСКИЙ: В будущем это всё равно будет Прокофьев.
ДИСНЕЙ: Да вы упрямец!
СТРАВИНСКИЙ: Итак, к делу… Вы взяли мою "Весну священную"...
ДИСНЕЙ: Музыка – высший сорт!
СТРАВИНСКИЙ: Благодарю покорно...
ДИСНЕЙ: У меня от нее прямо мурашки. Особенно это место… как там? "Танец Земли"? Ух, крепко забацали! Мы под вашу музыку конфетку сделаем!
СТРАВИНСКИЙ: Конфетку?..
ДИСНЕЙ: Вы у нас станете знаменитостью! То есть вы и так знаменитость, но в узких кругах. Нормальные люди о вас ни сном ни духом. После моего фильма о вас узнает весь мир! Мы вас раскрутим, провезем по стране – Нью-Йорк, Чикаго… Слушайте, давайте отщелкаем вас со Стоки! Сейчас гляну расписание… (роется в бумагах на столе).
СТРАВИНСКИЙ: Что такое Стоки?
ДИСНЕЙ: Леопольд Стоковский. Наш дирижер. Вы наверняка его знаете.
СТРАВИНСКИЙ (кисло): Имею удовольствие...
ДИСНЕЙ: Мы зовем его Стоки. У нас по-простому, без церемоний. Потусуетесь в Голливуде – будем звать вас... Игги!
СТРАВИНСКИЙ: Не предвижу возможности путо... пусто…соваться.
ДИСНЕЙ (проверяет по бумажке): Эх, Стоки будет только в среду. Он у нас орёл – всю музыку для фильма подобрал! Бетховен, Чайковский, Мусоргский, Шуберт... И вы!
СТРАВИНСКИЙ: Великие покойники и я! Сбылись мечтания.
ДИСНЕЙ: Никаких мечтаний! Полный реализм – такой анимации еще никто не делал. Поверьте: когда на вас ринутся динозавры, вы из штанов выпрыгнете!
СТРАВИНСКИЙ: Простите, как вы сказали? Динозавры? Вероятно, я ослышался...
ДИСНЕЙ: Не ослышались! Мы провели целое расследование. Привлекли экспертов, палеонтологов, чёрта лысого... Так что динозавры у нас – высший сорт! От настоящих не отличите! Придумали роскошную сцену: битва королевского тираннозавра со стегозавром. Это, скажу я вам, вещь!
СТРАВИНСКИЙ: Позвольте... Минуточку... Битва динозавров?
ДИСНЕЙ: Битва динозавров!
СТРАВИНСКИЙ: Под мою "Весну священную"?
ДИСНЕЙ: Ну да! Красотища! Мы с ребятами слушали вашу музыку, эти безумные, дикие ритмы, и вдруг меня осенило: подадим эту историю вот под таким соусом – да, внезапным! да, неожиданным! И всё сошлось! Ведь ваша музыка – о сотворении мира. А у нас – динозавры! Доисторические времена! Начало начал!
СТРАВИНСКИЙ: Господин Дисней! При всем уважении – в моей музыке уже имеется, как вы изволили выразиться, соус. Это история о древних обрядах и ритуалах языческой Руси. Хочу подчеркнуть – речь идет о людях. Не о динозаврах.
ДИСНЕЙ: Знаю, знаю... Я ваше либретто до дыр зачитал! Здорово закручено. Но для фильма нужно что-то простое и понятное.
СТРАВИНСКИЙ: Название "Фантазия" – вы, разумеется, сами измыслили?
ДИСНЕЙ: Стоки придумал. Отличное, правда? Тут вам и тайна, и чудо. И звучит по-умному. Хотим интеллектуалов тоже зацепить. А что, плохое название?
СТРАВИНСКИЙ: Удовлетворительное. Учитывая, что его придумал господин Стоковский.
ДИСНЕЙ: Вот оно что! Стоковского, значит, не любите!
СТРАВИНСКИЙ: Не скажу, что он мой любимый интерпретатор современной музыки. А также романтической. И любой иной. В особенности – моей!
ДИСНЕЙ: А он о вас очень хорошо отзывается.
СТРАВИНСКИЙ: Естественно. Он на моей музыке карьеру сделал. Но мы несколько отклонились от темы... Прошу вас уяснить простую вещь: "Весна священная" – балет с очень конкретным сюжетом, с ним связана каждая нота! Это единое целое.
ДИСНЕЙ: Разве я спорю, Игорь? Вы великий композитор! Вы сочинили шикарную музыку на шикарный сюжет. Мы просто прибавим довесочек. Визуальный! И в этом вся фишка!
СТРАВИНСКИЙ: Довесочек?? Фишка??
ДИСНЕЙ: Ну да. Одна картинка дороже тысячи слов. А у нас 24 картинки в секунду. Вообразите: звучит ваша музыка – "та-да-та-да-бум"! Как это называется?
СТРАВИНСКИЙ: "Та-да-та-да-бум"? Глиссандо.
Разговор продолжался в том же духе. Стравинскому нужны были деньги, а Дисней предлагал 5 тысяч долларов, прекрасно зная, что музыка, написанная в 1913 году в Швейцарии, не защищена копирайтом в Америке, и он может использовать ее даром. В декабре 1939-го Стравинский приехал в студию Диснея на просмотр "Фантазии". Он остался в шоке от увиденного и услышанного и рассказывал об этом так:
"Помню, кто-то предлагает мне ноты, я говорю, что у меня есть свои, а мне говорят: "Так всё же поменяли". Так и оказалось. Инструментовку снабдили разными фокусами – так, например, глиссандо духовых звучало октавой выше. Порядок частей перемешали, хотя это не спасло исполнение, которое было омерзительным. Об изобразительном ряде мне нечего сказать – не хочу критиковать беспомощный идиотизм".
У Диснея остались совершенно другие воспоминания. По его словам, композитор был "заметно тронут" и даже будто бы воскликнул: "Это именно то, что я хотел выразить своей музыкой!"
Они ещё много ссорились, Стравинский капризничал, но в итоге не устоял под напором Диснея и смирился, убежденный, что картину ждет неминуемый провал. У картины непростая прокатная судьба, но в конечном счете она собрала в 36 с половиной раз больше средств, чем в нее было вложено, а вложено было чуть больше двух миллионов с четвертью. Но главное – "Фантазия" прославила Стравинского, сделала "Весну священную" американским шлягером, узнаваемым с первых тактов.
Впоследствии голливудские продюсеры ещё несколько раз заказывали Стравинскому музыку для игровых фильмов, но из-за его строптивого характера эти сочинения не вошли ни в один. Он не терпел диктата продюсеров, не хотел укладываться в голливудский формат, да и музыка его казалась слишком сложной для кино. И всё-таки произведения Стравинского покорили Голливуд: согласно базе imdb.com, они звучат в 133 фильмах, не считая бесчисленных подражаний.
С кем Стравинский действительно работал душа в душу – так это с Джорджем Баланчином. Два выходца из России познакомились во Франции, но по-настоящему нашли друг друга на американской земле. Баланчин был так влюблен в музыку Стравинского, что ставил балеты даже на его инструментальные сочинения, не предназначенные для балетной сцены.
Мой друг Роберт Майорано, ученик Баланчина и солист его труппы New York City Ballet, танцевал в нескольких балетах Стравинского и близко наблюдал совместную работу двух маэстро.
– Скажи, у них было то, что называется в Америке "персональной химией", а по-русски "родством душ"?
– У Баланчина и Стравинского? Без сомнения.
По словам Роберта, Баланчин был прирожденным музыкантом. Он никогда не приспосабливал музыку к своей хореографии.
– Музыка давала ему идеи. Он не шёл к композитору со своими идеями. Он слушал музыку Стравинского, которая влекла его, и сочинял балет. Первый их балет, какой я знаю, – "Аполлон".
"Аполлон" Стравинского – Баланчина. Аполлон – Жак д'Амбруаз, Терпсихора – Диана Адамс, Каллиопа – Джиллана, Полигимния – Франсия Расселл. Канадская вещательная корпорация, 1960 год
– Ни одна балерина ни разу не сказала Баланчину: "Мне не нравится эта музыка". Потому что они все хотели танцевать в балетах Баланчина, какого бы композитора он ни выбрал. Какая-нибудь могла сказать: "С ума сойти, что за музыка!" А Баланчин отвечал: "Именно! Вот ты и будешь у меня танцевать ее как сумасшедшая".
Первый балет Стравинского, в котором танцевал Роберт, – "Агон". Этим словом греки и римляне называли спортивное состязание. У Стравинского и Баланчина это состязание танцовщиков.
Баланчин чувствует смирение только перед Богом и Стравинским
– "Агон" не был написан Стравинским. В том смысле, что не было такого, что Баланчин услышал музыку "Агона" и сказал: "О, я хочу это поставить!" Это балет, над которым они действительно работали вместе. Баланчин говорил Стравинскому: "Напишите мне па-де-де, чтобы оно длилось меньше пяти минут". И Стравинский писал. "Напишите мне соло вот для этого танцовщика". И Стравинский писал. Они разговаривали.
При этом Стравинский не терпел приблизительности. Когда Баланчин просил его сочинить сцену "в одну-две минуты", он отвечал: "Я должен знать точно. Если минута – это будет одна музыка, если две – совсем другая. Может быть, это будет минута и тридцать секунд?"
Стравинский и Баланчин работают над балетом "Вариации памяти Олдоса Хаксли" (1966 год). Ещё один пример музыки, изначально не предназначенной для балета. Солистка – Сьюзен Фаррелл
– А мог Стравинский, например, не согласиться с кастингом Баланчина?
– То есть мог ли он сказать: "Мне не нравится этот солист" – и Баланчин менял солиста? Нет. Так же как Баланчин не подвергал сомнению решения Стравинского, Стравинский не позволял себе этого по отношению к Баланчину. Иной раз Стравинский смотрел на сцену с удивлением, что вполне естественно. Но он никогда не предлагал что-нибудь изменить.
Это был исключительно плодотворный творческий союз. Они создали вместе 29 балетов. Ни с каким другим композитором Баланчин не работал так много.
– Они оба опередили свое время. Не знаю, когда впервые и какую именно музыку Стравинского услышал Баланчин – он мне не говорил, а я не спрашивал. Но я просто знаю, что они оба одинаково уважали друг друга и восхищались друг другом.
А основатель New York City Ballet Линкольн Кирштейн говорил, что Баланчин чувствует смирение только перед двумя личностями – Богом и Стравинским.
Трейлер программы "Баланчин и Стравинский" Датского королевского балета. 2012 год
В октябре 1962 года труппа New York City Ballet, в том числе и 16-летний Роберт, приехала на гастроли в Советский Союз. В аэропорту Баланчина встречали с необыкновенной помпой.
– Я там был, когда русский журналист сказал: "Добро пожаловать в Россию – страну классического балета!" А Баланчин говорит: "Нет, вы – романтический балет. Теперь классический балет в Нью-Йорке".
Это произошло не только потому, что в Школе американского балета преподавали многие артисты дягилевской труппы, но и благодаря Стравинскому и его неоклассическому стилю.
– И мы танцевали "Агон". А большинство русских музыкантов никогда не слышали Стравинского. Помню, когда мы танцевали "Агон", Роберт Ирвинг, дирижёр, в какой-то момент был вынужден постучать палочкой по пульту и остановить оркестр, потому что музыканты играли неправильно и слишком быстро. Ты когда-нибудь видел, чтобы дирижёр останавливал оркестр во время спектакля? Двое танцовщиков танцуют и вдруг слышат вместо музыки... (стучит карандашом по столу).
New York City Ballet прилетел в Москву 6 октября, а 15 днями прежде, 21 сентября того же года, в Москве встречали Стравинского. У этого визита долгая предыстория.
Строго говоря, Стравинский никогда не эмигрировал из России. Он с семьей оказался в Швейцарии, когда началась Первая мировая война. Он с энтузиазмом воспринял Февральскую революцию, но в большевистскую Россию возвращаться не хотел. Его музыку продолжали исполнять на родине, а в 1925 году Анатолию Луначарскому пришло в голову пригласить Стравинского в СССР. 21 июля вопрос обсуждался на Политбюро. Постановили: "Не возражать против приезда Стравинского, Прокофьева и Боровского" (очевидно, пианиста Александра Боровского).
В августе Стравинский получил письмо от Надежды Яковлевны Брюсовой, сестры поэта, проректора Московской консерватории и чиновницы Наркомпроса по совместительству. Она писала ему по поручению Луначарского:
"Правительство согласно на Ваше возвращение в Россию. Оно согласно дать Вам полную амнистию за все прежде совершенные проступки, если даже таковые имели место. Само собой разумеется, гарантии неприкосновенности в случае какого бы то ни было контрреволюционного поведения в будущем Правительство дать не может".
Стравинский ответил холодно и по-французски, ссылаясь на отсутствие машинки с русским шрифтом:
"Мадам, я был очень удивлен, получив Ваше любезное письмо, посланное 10 августа, так как я никогда не обращался с подобными просьбами..."
От приглашения он отказался ввиду большой занятости. При Сталине Стравинского уже не приглашали. В советской критике он превратился в ярого реакционера и антисоветчика. Вот пара характерных цитат. 1952 год, рецензия на оперу "Похождения повесы":
"Среди космополитствующих дельцов музыкального модернизма первое место занимает мрачная фигура Игоря Стравинского, верноподданного трумэновской Америки. Открыто провозглашая себя врагом идейности искусства, противником народности и реализма, Стравинский фабрикует десятки произведений, отмеченных каиновой печатью аморального индивидуализма человека без родины".
1958 год, опус под названием "Священная какофония":
"Жутко об этом думать...""Самое тягостное в этой музыке – её намеренное, насильственное бездушие, усердное выхолащивание всего хотя бы отдаленно напоминающего живую, естественную мелодию. Сколько стараний должен был применить композитор, чтобы вытравить из своей музыки логику, мысль, эмоцию и не дать возможности слушателю уловить хотя бы проблески человечности!"
И вдруг отношение к нему резко меняется. В июне 1961 года на музыкальный фестиваль в Лос-Анджелесе приезжает советская делегация во главе с первым секретарем Союза композиторов СССР Тихоном Хренниковым. Стравинский приглашает делегацию к себе домой и получает от Хренникова неожиданное приглашение справить 80-летний юбилей на родине. Стравинский в растерянности. На следующий день он из вежливости идёт на концерт советской музыки и пишет своему другу Петру Сувчинскому в Париж, что это "хлам невероятный". Но что же делать с приглашением? Советская делегация раззвонила о нём газетам и радио. Ясно, что Хренников действовал не по собственному почину, вопрос согласован на самом верху. Стравинский говорит, что ему "жутко об этом думать, жутко заглядывать в 80-летие, жутка музыкальная действительность России... жутка мысль, что придется улыбаться, когда хочется рвать... Я не подготовлен к этому, я не имею веры в то, что приглашение меня есть искреннее раскаяние и бесповоротная перемена ко мне и моей музыке".
Сувчинский советует принять приглашение, но Стравинский ещё долго колеблется. Его уговаривает его страстная поклонница пианистка Мария Юдина, ему пишет из Ленинграда племянница Ксения, которую он никогда не видел, – оказывается, её семья живет в том же доме на Крюковом канале, где вырос Стравинский:
"Кстати, дом, где ты провел многие годы, совсем не был разрушен (тебя неправильно информировали), и наша семья в нём так до сих пор и живет. В него, правда, во время войны попало несколько снарядов, но эти разрушения были вскоре восстановлены. Выходящее к нашему дому крыло Мариинского театра было разрушено бомбой, но его отстроили уже в 1944 году. Я половину блокады прожила в Ленинграде, и всё это происходило на моих глазах. Парикмахерская, откуда ты в детстве наблюдал приезд шаха персидского, до сих пор тут же и находится, и мы все ею пользуемся".
Сердце Игоря Федоровича дрогнуло, он решился ехать. В августе 1962 года в монреальском аэропорту он встретился с дирижёром Геннадием Рождественским и сказал ему утвердительно, что собирается приехать в сентябре. Рождественский записал беседу на магнитофон. Всесоюзное радио поставило запись в эфир. Оркестры в Москве и Ленинграде разучивали сочинения Стравинского. А он, в ответ на письмо Юдиной, в котором она сообщала, с каким нетерпением на родине ждут его в гости, написал:
"Как странно – "в гости" на "Родину". Это и есть наша трагедия, что мы на эту "Родину" можем быть приглашены лишь в гости..."
Стравинский провел в Москве и Ленинграде три недели: смотрел спектакли на свою музыку, дирижировал своими сочинениями, бывал в местах, которые не видел 40 лет, встречался с коллегами, журналистами, поклонниками, родственниками. Была у него и встреча с Никитой Хрущевым. Программа визита была заполнена до отказа. Рассказать о нём я попросил Анастасию Козаченко-Стравинскую, основателя и президента Фонда семьи И. Ф. Стравинского и его сыновей. Игорю Стравинскому она приходится праправнучатой племянницей.
– Настя, для начала объясните свое родство с Игорем Фёдоровичем.
– У Игоря Фёдоровича было трое братьев. Старший брат Роман, который, к сожалению, скончался в раннем возрасте, не оставил после себя никого. Затем второй брат по старшинству Юрий Федорович Стравинский, который был архитектором, затем Игорь и Гурий. Юрий Фёдорович является моим прямым прапрадедушкой. Как я сказала, Игорь Фёдорович был очень близок со своим братом, об этом свидетельствуют многочисленные совместные фотографии. Это очень любопытные, очень творческие потрясающие фотографии в их имениях, где семья проводила лето, также воспоминания, письма. Но, к сожалению, в 1907 году туберкулез, тяжелая форма... Этой же болезнью была поражена первая жена Игоря Фёдоровича Екатерина, из-за чего семья все лето в Устилуге, а лето в проводила в Швейцарии. Это, конечно, такой рок Стравинских, потому что именно туберкулез выкосил часть этой семьи.
Устилуг в Волынской губернии на Украине - имение первой жены Стравинского Екатерины Носенко. Юрий Стравинский скончался в мае 1941 года. Четвертый брат Гурий стал оперным певцом, пел в частной опере и Мариинском театре. В 1914 году он был призван в армию и умер на Южном фронте от тифа.
– У Юрия Фёдоровича было две дочери, я так понимаю?
– Две дочери. Ксения Юрьевна, которая как раз хлопотала по поводу приезда Игоря Фёдоровича, и Татьяна. Ксения Юрьевна была архитектором по стопам отца, Татьяна Юрьевна была художницей. У Татьяны Юрьевны был сын Роман, он мой дедушка.
– О визите хлопотали многие, но одну из решающих ролей сыграл, кажется, дирижер Геннадий Рождественский. Он растрогал Стравинского тем, что подарил – точнее, вернул ему – первое издание прелюдий Дебюсси с дарственной надписью Стравинскому. Этот раритет Рождественский, будучи студентом Московской консерватории, купил за 20 копеек в букинистическом магазине.
– В архивах фонда сохранилась машинописная расшифровка интервью Геннадия Рождественского с Игорем Федоровичем, если не ошибаюсь, в августе 1962 года в аэропорту в Канаде. Геннадий Николаеввич спрашивает Игоря Федоровича: "Насколько решен вопрос с вашей поездкой в Советский Союз?" Игорь Федорович отвечает: "Видите ли, я вообще ничего решать не могу, столько всяких вещей может случиться до этой поездки. Что я могу сделать – это желать. Я, конечно, очень желаю этого. Я надеюсь, что осуществлю эту поездку. Я хотел поехать в Россию в июне месяце или в мае. Приезжали русские музыканты, композиторы из Союза русских композиторов, Хренников и другие, нанесли мне очень милый визит. Я был очень рад с ними познакомиться. Они меня попросили и им отплатить визитом. Я сказал, что с радостью. Они сказали: "Как вам стукнет 80 лет, пускай стукнет это в России и никогда в другом месте". Я говорю, что с наслаждением, если только буду в состоянии осуществить. Но оказалось, у меня больше препятствий в смысле различных других мероприятий в июне, я решил отложить это и сообщил, что с удовольствием приеду. Теперь я собираюсь поехать в сентябре. Надеюсь, что ничего мне не помешает, у меня нет других ангажементов в это время, единственное, что помешает, если бы я заболел".
– Известно о напряженных, сложных отношениях между Стравинским и Дмитрием Шостаковичем. Но именно Шостакович стал – или попытался стать – связующим звеном между Стравинским и его родственниками в Советском Союзе.
– После войны в 1945 году жена Юрия, старшего брата, Елена Николаевна попыталась восстановить связь с Игорем Фёдоровичем, к сожалению, безуспешно. Она написала письмо Шостаковичу с просьбой найти для нее адрес Игоря Фёдоровича. Сохранилось это письмо, ответ с адресом она получила. Письмо очень интересное. Но, видимо, в своем письме она обращается к композитору "товарищ Шостакович", потому что в ответ он пишет: "Зовут меня Дмитрий Дмитриевич". Вряд ли Елена Николаевна не знала его имени, скорее, это было связано с всеобъемлющим страхом. Елена Николаевна потом написала Игорю Фёдоровичу в феврале 1947 года, но ответ не получила, вскоре она умерла от инсульта, переписка опять оборвалась. Началась холодная война, поэтому концы немножко пропали. Интересно, что именно Шостакович оказался такой фигурой между ними при всей сложности отношений.
– Кошка между ними пробежала позднее...
Нельзя было сказать о том, что это коммунальная квартира, поэтому были устроены своеобразные декорации
– В записках Ксении Юрьевны есть воспоминания про отношения Игоря Федоровича Стравинского с Шостаковичем. Она упоминает, что после банкета у Фурцевой, на котором был Шостакович, она спросила своего дядю, как он относится к Шостаковичу. Говорит, что дядя был очень серьезным, как-то посмурнел, потемнел и сказал, что у нас очень сложные отношения. Видимо, имелось в виду то обстоятельство, что в Америке Игорь Федорович высказался довольно неблагоприятно о Дмитрии Шостаковиче, тот об этом узнал. Это было как раз в тот момент после гонений Шостаковича на него в 1949–50-х годах. Он был в США, из осторожности отказался встречаться со Стравинским в том числе.
Это Стравинский отказался встречаться с Шостаковичем. Шостакович был кумиром Америки, а Стравинскому его музыка не нравилась, и он не скрывал этого. В марте 1949 года в США ждали делегацию советских деятелей культуры, в составе которой был и Шостакович. Это была сенсация, потому что совсем недавно Шостакович подвергся разгромной партийной критике в числе других так называемых "формалистов". Музыкальный критик New York Times Олин Даунс предложил Стравинскому подписать коллективный приветственный адрес, Стравинский телеграфировал: "Все мои этические и эстетические убеждения противоречат подобному жесту". Этот ответ был опубликован. Спустя несколько дней Стравинского спросили в интервью, намерен ли он встречаться с Шостаковичем. Стравинский ответил: "Как можно говорить с ними? Они несвободны. Невозможна дискуссия с людьми, которые несвободны".
По-моему, это гораздо честнее того, что учинил публично композитор Николай Набоков. Он спросил Шостаковича, как он относится к критике Стравинского, Хиндемита и Шёнберга в газете "Правда". Это была чистой воды провокация, и Шостакович ответил на неё точно так же, как Ахматова английским студентам, спросившим её, как она относится к критике в свой адрес в постановлении ЦК КПСС. Оба сказали, что согласны с критикой.
- Из записок Ксении Юрьевны Стравинской известно, что встреча с родными была очень теплой, он побывал в доме на Крюковом канале, где сам жил когда-то. Настя, расскажите об этом посещении, наверняка об этом сохранилось семейное предание.
– Он родился в Ораниенбауме, ныне город Ломоносов. В эту квартиру его привезли после рождения. В этой квартире он провел свое детство, прямо напротив Мариинского театра. В этой квартире оставалась жить вся семья, сначала мать Анна Кирилловна до того, как она уехала во Францию в 1922 году, потом брат Игоря Фёдоровича Юрий со своей семьей, а после смерти Юрия в квартире оставалась его младшая дочь Ксения со своей семьей. Конечно, квартира уплотнялась, ещё в 20-е годы она стала коммуналкой, но Стравинскому никто не хотел об этом говорить. По сути в этой квартире размещалось пять человек, две семьи. Нельзя было сказать о том, что это коммунальная квартира, поэтому были устроены своеобразные декорации. Соседи на время посещения Игоря Фёдоровича были выдворены из дома, все их комнаты были заперты. В записках Ксении Юрьевны они назывались: "ой, там у нас детская, там у нас спальня, поэтому давайте мы останемся именно в этих комнатах". Это были те самые комнаты, которые в реальности принадлежали семье Ксении Юрьевны, из них была организована столовая, гостиная... Игорь Фёдорович был, по свидетельствам, очень тронут приемом. Моя бабушка готовила небольшие пирожки к бульону, о которых он тоже отзывался очень хорошо.
– То есть без потемкинской деревни не обошлось...
Из записок Ксении Стравинской:
"Можно себе представить, что у нас только творилось дома в этот день! В комнатах, где жила наша семья, что-то переставлялось, выносилось, что-то доставалось из глубин буфета и сундука. На кухне было не меньше дел – еда должна быть сугубо домашняя. Ведь наш дом был единственный в России частный дом, который посетили Стравинские. Итак – пирожки с капустой, пирог с яблоками, домашнее варенье и, конечно, вино, водка и всякие закуски. Все должно было радовать Игоря Федоровича, должно было предстать перед ним наилучшим образом. Сохранились кое-какие вещи – бронза, книжные шкафы, фарфор, портреты и др., – которые принадлежали его родителям и которые ему, без сомнения, приятно будет увидеть как напоминание о детских и юношеских годах... Стоя у окна, Игорь Федорович разглядывал жилой дом и Дворец культуры имени Первой пятилетки, выстроенные на другой стороне Крюкова канала, на месте, где раньше были тюрьма "Литовский замок" и Литовский рынок. Всё совсем не то, и вместе с тем это – Крюков канал со знакомой решеткой..."
Игорь Стравинский в СССР. Монтаж кинохроники
– В последний день визита, перед самым отъездом, когда Стравинские уже сидели на чемоданах, Хренников повис на телефоне и все же добился аудиенции у Хрущева. Она состоялась 11 октября. Об этой беседе существует много легенд, но нет ни одного свидетельства из первых уст. Настя, что нам доподлинно известно о разговоре Игоря Фёдоровича с Хрущевым?
– О встрече Игоря Фёдоровича с Хрущевым нет никаких личных отзывов, я говорю именно о записях Ксении Юрьевны. Во-первых, это связано с тем, что визит к Хрущеву состоялся непосредственно перед самым отлетом Игоря Фёдоровича из Советского Союза, он просто не мог поделиться своими впечатлениями с племянницей. Во-вторых, не думаю, что это имело такое уж значение для Игоря Фёдоровича. Тем не менее, сохранились некоторые вырезки из статей того времени, которые хранила Ксения Юрьевна.
Мою музыку лучше всего понимают дети и животные
Например, в статье от 12 октября говорится, что встреча длилась 38 минут, в присутствии Хренникова, в присутствии Веры Артуровны Стравинской, второй супруги Игоря Фёдоровича, Роберта Крафта, его неизменного секретаря. В основном они говорили о музыке советских композиторов и некоторой возможности продолжения популяризации музыки Стравинского в Советском Союзе. Но опять же это не личное воспоминание. В переписке между Ксенией Юрьевной, Верой Артуровной и Робертом Крафтом можно найти небольшую информацию. Например, есть такая цитата, пишет Вера Артуровна Ксении Юрьевне: "Разговаривая с Хрущевым, Игорь Фёдорович дошел до того, что забыл, что он музыкант". Беседа, по её словам, была очень сердечной. В связи с чем это написано, почему так разнятся мнения? Думаю, тут имела место самоцензура в том числе. Вера Артуровна сообщает Ксении Юрьевне, что Хрущев говорил о замечательных вещах во время этой встречи, что были планы развития Советского Союза, что на Стравинского это произвело большое впечатление. Он говорил с Хрущевым как с большим художником, на разные темы, которые интересовали их обоих. Эта информация такая... очень сложная.
В заключение послушаем голос Игоря Стравинского. С этим словом он обратился к публике Большого зала Ленинградской филармонии 8 октября 1962 года перед тем, как встать за дирижерский пульт.
Игорь Стравинский прожил на свете ещё восемь с половиной лет, но в Россию больше не возвращался. Однако его единственный приезд снял цензурные запреты не только с его собственной музыки, но и с музыки других выдающихся западных композиторов, прорубил окно в "железном занавесе" и впустил свежий воздух в советские концертные залы и на оперные и балетные подмостки. "Время не проходит, проходим только мы", – сказал он однажды. А ещё сказал так: "Мою музыку лучше всего понимают дети и животные".
Подписывайтесь на подкаст "Обратный адрес" на сайте Радио Свобода
Слушайте наc на APPLE PODCASTS – GOOGLE PODCAST – YANDEX MUSIC
Семейные фотографии и факсимиле письма Дмитрия Шостаковича предоставлены Фондом семьи И.Ф. Стравинского и его сыновей
