Острая форма шпиономании началась в России в 2012–2014 годах, и никому не нужно напоминать, что это было за время: массовые протесты на Болотной площади и проспекте Сахарова, риторика холодной войны, затем Крым, Донбасс и санкции. Нам постоянно твердят, что мы живём в военное время: Россия должна вооружаться, весь мир против нас, кругом враги. А враги бывают не только внешние, но и внутренние. Вот милитаристская риторика и создает в обществе настроения, которые приводят к лихорадочному поиску этих врагов – госизменников и шпионов. И если раньше по статье о государственной измене выносилось два-три приговора в год, то теперь до пятнадцати, в пять раз больше. Учитывая тяжесть статьи, это колоссальный скачок.
За поиск внутренних врагов отвечает ФСБ. У ведомства есть план, который нужно выполнять, а лучше перевыполнять, чтобы получать награды, звания и должности за выявленных врагов Отечества. На этом кормятся не только следователи и оперативники, но и прокурорские сотрудники, которые стремительно взлетают по карьерной лестнице. А что делать, если реальных врагов нет? Их надо придумать. При нашем законодательстве для этого вообще большого ума не надо, тем более что в 2012 году 275-ю статью “Государственная измена” сильно “улучшили”.
Например, расширили круг лиц, которым передаются сведения: раньше были только иностранное государство и иностранная организация, а теперь появилась ещё и международная организация. Подробнее расписали термин “помощь”, уточнив, что помощь может быть финансовой, материально-технической, консультативной и любой иной, чтобы у ФСБ не было сомнений, что под статью можно подвести всё, что душе угодно. Убрали слова “враждебной деятельности в ущерб внешней безопасности РФ” и теперь речь идёт просто о “деятельности, направленной против безопасности РФ”. То есть и здесь по сути смысл тоже расширили.
В общем, статья стала настолько универсальной, что её можно примерять если не на каждого встречного, то на очень многих.
В группе риска по статье о госизмене те, кто оперируют информацией и контактируют с зарубежными организациями и коллегами. В первую очередь – учёные, причём чаще всего пожилые люди, имеющие проблемы со здоровьем. Например, у Виктора Кудрявцева был рак лёгких, у Валерия Митько три инфаркта, у Анатолия Губанова онкология, Валерий Голубкин перенёс серьёзную операцию. Видимо, следствие считает, что с такими обвиняемыми проще работать, их легче запугать и сломать. И вот научный сотрудник, всю жизнь просидевший за кабинетной работой и вращавшийся в академических кругах, оказывается в строжайшем изоляторе Лефортово, а следователь говорит ему: “По твоей статье – до двадцати лет строгого режима”. А потом добавляет: “Но если будешь меня слушаться, то восемь”. Многие подписывают всё, что им подсовывают, соглашаются на защитника, назначенного следователем, который удобен следствию и нередко действует во вред подзащитному. В итоге страна лишается очередного учёного, научное сообщество пугается, кто-то уходит из науки, кто-то эмигрирует, а кто-то, в другом ведомстве, получает звёзды на погоны и повышение по службе.
То, что с 2012 года в пять раз выросло и число дел о государственной измене, и число учёных, уезжающих из России, уверен, не совпадение. Но спецслужбы даже не задумываются о том, что своими действиями обескровливают науку. Или правда считают, что учёные полезнее в тюремных швейных мастерских или на лесоповале, чем в лабораториях и исследовательских институтах. Им нужно создать атмосферу страха, и плевать, что это идёт в ущерб интересам государства в целом.
Военные, чиновники, топ-менеджеры госкомпаний, да и сами бывшие сотрудники специальных ведомств тоже, в силу рода своих занятий, лёгкая мишень для ФСБ. При этом обвинения против них абсурдны, а обвинители даже не утруждают себя в поиске кого-то, хотя бы отдалённо напоминающего настоящего шпиона или предателя. Например, радиоинженер Геннадий Кравцов, который работал в ГРУ, сел на 6 лет только за то, что отправил своё резюме в Швецию.
Журналистская деятельность – это неисчерпаемый источник претендентов на роль обвиняемых в госизмене
Журналисты, безусловно, тоже в группе риска. Согласно формулировкам статей Уголовного кодекса, госизмена в форме шпионажа формально заключается в собирании или передаче определенной информации представителям иностранного государства или иностранной организации. Если перевести журналистскую деятельность на язык ФСБ, то она как раз и будет выглядеть как собирание и передача информации, это в чистом виде формулировки из “шпионских” статей. Встреча с иностранным коллегой, каким-нибудь зарубежным корреспондентом, работающим в России, может быть интерпретирована как вербовка, вопросы, полученные в мессенджере, можно истолковать как шпионское задание, а уж найти гостайну в ответах на вопросы – дело техники. У нас под гостайну можно подтянуть любую информацию, уж об этом точно не стоит беспокоиться. Получается, для чекистов журналистская деятельность, особенно в чувствительной сфере, связанной с ВПК, ВТС, космической отраслью, международными отношениями, – это неисчерпаемый источник претендентов на роль обвиняемых в госизмене. Да и границы чувствительности расширены до такой степени, что уже и мирные темы – энергетика, экология, правительственная и парламентская деятельность – могут попасть под подозрение.
Третья группа риска – географическая. В ней все жители Крыма, а также территорий, находящихся рядом с зонами военных конфликтов. В российских изоляторах немало так называемых “украинских шпионов”, разных пенсионеров, моряков, бизнесменов, футболистов и других случайных людей, оказавшихся “в неправильное время в неправильном месте”. Отторжение Крыма от одного государства другому повлекло юридические последствия для всех жителей полуострова. Ещё вчера они были гражданами другой страны, с которой были связаны вся жизнь, личные связи, работа, учёба, и это не могло исчезнуть за один день. Учитывая отношения России и Украины, все крымчане сейчас, в общем, так или иначе в зоне риска, и любой может быть привлеченным к уголовной ответственности по статьям 275 или 276 УК РФ.
По статье о госизмене обвинялись и многодетная мать Светлана Давыдова, и продавщица из хлебного магазина Оксана Севастиди, и Аник Кесян, которая лепила пельмени и вареники на продажу. Обычные женщины, никогда не имевшие дела с государственной тайной и далёкие от проблем госбезопасности. Правда, есть нюанс: все они находились неподалеку от военных конфликтов с Украиной или Грузией и, случайно увидев военную технику, идущую через город, или услышав в маршрутке разговор военнослужащего о переброске его части в Донбасс, сообщили своим знакомым, живущим по ту сторону границы. За 2013–2016 годы только в Краснодарском крае не менее 10 человек осудили за государственную измену и шпионаж, а это почти четверть от всех приговоров по таким делам в России!
Вообще за 25 лет адвокатской работы я так и не увидел ни одного настоящего шпиона. Это не значит, конечно, что их нет. Только никто и ничто не мешает им работать, потому что настоящих шпионов у нас никто не ищет. Это ведь сложно. Зачем утруждать себя, если можно придумать дело, отправить человека за решётку и хорошо продвинуться по службе.
Иван Павлов – санкт-петербургский адвокат
Мнения, выраженные в рубрике "Право автора", могут не совпадать с точкой зрения редакции
