Маршал Жуков, со дня рождения которого 1 декабря исполняется 110 лет, провел опальные годы на маршальской пенсии, дожив даже до шумного успеха своих мемуаров. Но маршальская пенсия – мечта генерала. Для Жукова же, в 61 год полного сил, отставка (1958–1974) была позором и провалом. Вокруг опальных героев всегда возникают завихрения фронды. Жуков и его микродвор ждали, надеялись, что позовут обратно. Позвали же после двухлетней опалы Суворова драться с французами. Однако в 68-м с Чехословакией справились без Жукова. Войска всего еще раз вытянулись перед ним по стойке «смирно» – но он этого уже не увидел.
Одно из отчетливо публицистических стихотворений Иосифа Бродского – «На смерть Жукова» – начинается так: «Вижу колонны замерших внуков, / гроб на лафете, лошади круп. / Ветер сюда не доносит мне звуков / русских военных плачущих труб. / Вижу в регалии убранный труп: / в смерть уезжает пламенный Жуков». И кончается: «Бей, барабан, и военная флейта, / громко свисти, на манер снегиря».
Уже звучит то имя, которое вслух не называет Бродский. Размер стихотворения, его маршевый ритм, снегирь, запорхнувший в последнюю строчку – прямые указания. В 1800 году на смерть великого русского полководца написал стихи Державин: «Что ты заводишь песню военну, флейте подобно, милый снигирь?» (у Державина птица – через "и").
Бродский сравнивает Жукова с Суворовым.
Стихи были написаны в Голландии, где Бродский прочел о смерти маршала в газетах. На вопрос о побудительных мотивах поэт сказал: «Там не так много тех, о ком можно стишок написать».
За 174 года, прошедших между двумя смертями, изменилось многое: русская поэзия, положение поэта в обществе, сама война и отношение к войне. Но как много осталось неизменным! Генералиссимус Державина и маршал Бродского могут поменяться местами. О ком написано в «Снигире»: «Скиптры давая, зваться рабом»? Это же те скипетры, которые сохранил Жуков для Сталина и Хрущева и за это был отправлен в Одесский округ в 46-м и в отставку в 58-м. Не сходное ли русское имя вписано в историю подавления Польского восстания 1794 года и Венгерского восстания 1956 года? После победного шествия по покоренной Варшаве Суворов получил фельдмаршала, Жуков в 56-м вошел в Политбюро. Что не помешало одного – через три, другого – через два года убрать от дел. А это о ком из них: «Смело входили в чужие столицы, / но возвращались в страхе в свою»?
Многое похоже. Но есть огромное различие: Суворов знал, что его достойно воспоют, Жуков – нет.
Суворов дружил с Державиным и за несколько дней до смерти спросил: «Какую же ты мне напишешь эпитафию? – По-моему, много слов не нужно, – отвечал Державин. – Довольно сказать: Здесь лежит Суворов. – Помилуй Бог, как хорошо! – произнес герой».
Жуков же не мог предполагать, что в какой-то Голландии, которую он одной дивизией смахнул бы с карты, о его смерти прочет в иностранной газете советский отщепенец с судимостью за тунеядство. И что тогда он, страшный и знаменитый человек, победоносный полководец, займет особое, высокое место в литературе – станет персонажем.
Суворов знал, что о нем напишет поэт. Жуков – не знал. Поэтому умирали они по-разному. Впрочем, вскоре все стало на места, потому что дело всегда не в маршалах, а в поэтах.
Одно из отчетливо публицистических стихотворений Иосифа Бродского – «На смерть Жукова» – начинается так: «Вижу колонны замерших внуков, / гроб на лафете, лошади круп. / Ветер сюда не доносит мне звуков / русских военных плачущих труб. / Вижу в регалии убранный труп: / в смерть уезжает пламенный Жуков». И кончается: «Бей, барабан, и военная флейта, / громко свисти, на манер снегиря».
Уже звучит то имя, которое вслух не называет Бродский. Размер стихотворения, его маршевый ритм, снегирь, запорхнувший в последнюю строчку – прямые указания. В 1800 году на смерть великого русского полководца написал стихи Державин: «Что ты заводишь песню военну, флейте подобно, милый снигирь?» (у Державина птица – через "и").
Бродский сравнивает Жукова с Суворовым.
Стихи были написаны в Голландии, где Бродский прочел о смерти маршала в газетах. На вопрос о побудительных мотивах поэт сказал: «Там не так много тех, о ком можно стишок написать».
За 174 года, прошедших между двумя смертями, изменилось многое: русская поэзия, положение поэта в обществе, сама война и отношение к войне. Но как много осталось неизменным! Генералиссимус Державина и маршал Бродского могут поменяться местами. О ком написано в «Снигире»: «Скиптры давая, зваться рабом»? Это же те скипетры, которые сохранил Жуков для Сталина и Хрущева и за это был отправлен в Одесский округ в 46-м и в отставку в 58-м. Не сходное ли русское имя вписано в историю подавления Польского восстания 1794 года и Венгерского восстания 1956 года? После победного шествия по покоренной Варшаве Суворов получил фельдмаршала, Жуков в 56-м вошел в Политбюро. Что не помешало одного – через три, другого – через два года убрать от дел. А это о ком из них: «Смело входили в чужие столицы, / но возвращались в страхе в свою»?
Многое похоже. Но есть огромное различие: Суворов знал, что его достойно воспоют, Жуков – нет.
Суворов дружил с Державиным и за несколько дней до смерти спросил: «Какую же ты мне напишешь эпитафию? – По-моему, много слов не нужно, – отвечал Державин. – Довольно сказать: Здесь лежит Суворов. – Помилуй Бог, как хорошо! – произнес герой».
Жуков же не мог предполагать, что в какой-то Голландии, которую он одной дивизией смахнул бы с карты, о его смерти прочет в иностранной газете советский отщепенец с судимостью за тунеядство. И что тогда он, страшный и знаменитый человек, победоносный полководец, займет особое, высокое место в литературе – станет персонажем.
Суворов знал, что о нем напишет поэт. Жуков – не знал. Поэтому умирали они по-разному. Впрочем, вскоре все стало на места, потому что дело всегда не в маршалах, а в поэтах.
