На каких серьезных союзников сейчас может рассчитывать Кремль, после начала Владимиром Путиным в ночь с 23 на 24 февраля военной операции в Украине и ввода в Украину российских войск, что вызвало бурю негодования в мире? Речь, разумеется, не о позициях Венесуэлы, Беларуси или сирийского диктатора Башара Асада, с которыми все понятно. Всем интересно, как поведет себя Китай.
Пока Пекин действует предсказуемо, то есть делает очень общие и нейтральные заявления. При этом КНР официально все последние годы не считает Крым частью российской территории. А также, например, не признает Абхазию и Южную Осетию суверенными государствами.
"Китайская сторона внимательно следит за последним развитием событий, мы призываем все стороны проявить сдержанность и предотвратить выход ситуации из-под контроля", – заявила утром 24 февраля официальный представитель МИД КНР Хуа Чуньин. Ранее в телефонном разговоре с госсекретарем США Энтони Блинкеном министр иностранных дел Китая Ван И заявил, что позиция КНР в отношении конфликта России и Украины последовательна: "Следует уважать безопасность любой страны и соблюдать принципы Устава ООН". А постоянный представитель КНР при ООН Чжан Цзюнь отметил, что все участники конфликта должны продолжить диалог и что "нужно найти разумное решение для того, чтобы учесть обеспокоенность всех на основе равенства и взаимного уважения".
О чем, прячась за всеми этими демонстративно расплывчатыми фразами, могут сейчас на самом деле размышлять в Пекине в связи с российско-украинским вооруженным конфликтом? Насколько Китаю в этой ситуации важно сохранить хорошие отношения с Москвой, а насколько – с Западом и вообще с подавляющей частью мирового сообщества? Как российско-украинский конфликт может повлиять на решения Компартии Китая в отношении одной из главных собственно китайских проблем – будущего Тайваня? Насколько внимательно в этой связи Пекин следит за тем, какие международные санкции введут против России, и примеряет ли их на себя?
Обо всем этом в беседе с Радио Свобода рассуждает китаист Алексей Маслов, директор Института Дальнего Востока Российской академии наук:
– Пекин пока предсказуемо реагирует на все последние события, связанные с атакой России против Украины и с признанием Москвой "ДНР" и "ЛНР"? До сих пор, несмотря на все теплые слова, сказанные Владимиром Путиным и Си Цзиньпином друг другу за последние годы, Китай вполне твердо не признавал ни эти самопровозглашенные сепаратистские образования, ни аннексию Россией Крыма.
От Пекина в Москве многие почему-то ожидали того, на что Пекин даже и не намекал
– Самое удивительное для меня то, что от Пекина в Москве многие почему-то ждут того, на что Пекин даже и не намекал. Разные российские комментаторы почему-то уверены, что Пекин должен стопроцентно поддержать Россию, причем в письменном виде – либо через ООН, либо подписав какую-то совместную декларацию, прямо между Путиным и Си. Но это всё, что называется, стандартные "хотелки". КНР никого не обманывала – повторю, она даже не намекала на то, что будет такое делать.
Китайская реакция сейчас вполне укладывается в рамки обычного поведения Пекина касательно всех подобных вещей. Да, Чжан Цзюнь призвал все стороны проявлять сдержанность, да, Ван И выразил озабоченность. И при этом Китай опять воздержался от формулирования своей четкой позиции по поводу России и Украины.
Но Ван И еще все же тонко отметил, это важно, что КНР обеспокоена меняющейся ситуацией в Украине и что "озабоченность каждой стороны по этому вопросу должна постоянно возрастать и увеличиваться". Ван И добавил, что кризис в Украине перешел на новый этап, и напомнил, что все это произошло из-за нереализации Минских соглашений. Вроде бы стандартная констатация фактов.
Китай, прекрасно понимая, что у него есть своя "Украина" под названием Тайвань, не хочет ничего четко формулировать, чтобы не ухудшить собственное положение
И это говорит вот о чем: на самом деле, Китай, с одной стороны, прекрасно понимая, что у него есть своя "Украина" под названием Тайвань, не хочет ничего четко формулировать, чтобы не ухудшить собственное положение и не помешать собственным планам. С другой стороны, вообще долгое время для Китая Украина не была каким-то предметом рассуждений и тем, что называется "частью политического нарратива". О конфликте в КНР знали, но не обсуждали, СМИ молчали. И вдруг внезапно, буквально накануне Олимпиады и до сей минуты, в Китае вылетело просто колоссальное количество публикаций обо всем, что связано с Украиной. Если их внимательно почитать, несмотря на их большую численность, ничего там существенного не найдем, то есть позиция не формулируется. Но само событие стало частью политической повестки.
В Пекине теперь много говорят об ухудшении перспектив общеевропейской безопасности, о том, что все больше и больше стран втягивают в конфликт – и это абсолютно очевидный намек! На то, что "уважаемые китайские граждане, а посмотрите, в дальнейшем та же самая история будет и у нас с Тайванем". В КНР государственные медиа упирают на то, что, вот мол, сейчас США продают оружие Тайваню и вообще усиливают с Тайванем взаимодействие – и это подается практически как зеркальная ситуация того, что творилось с Украиной. Поэтому для Китая российско-украинский конфликт, который Пекин уже не может не замечать, но, с другой стороны, точно не хочет никак оценивать – это просто еще один повод, чтобы обсудить ситуацию вокруг собственных, китайских проблем.
– Какие еще важные дипломатические заявления Пекина, возможно, с двойным подтекстом, вы, как специалист, вообще отметили в последнее время? Несколько дней назад в Мюнхене закончилась очередная конференция по безопасности, и там глава китайского МИДа Ван И выступал довольно долго. Но опять стандартно, обо всем – и ни о чем. Это всегда, вы сами это упомянули, носит характер "заповедей Конфуция". То есть, с одной стороны, не согласиться со всем, к чему призывает Пекин, вроде бы нельзя, а с другой – сформулировано все это крайне расплывчато. Чтобы удовлетворить всех – и не обязать к чему бы то ни было ни одну из сторон.
– Китайская позиция, вообще по самым разным событиям в мире, в последнее время постоянно меняется. Несмотря на то что Китай очень активно модернизировал внутреннюю экономику, менял политические лозунги внутри страны, снаружи до недавних пор все было по-прежнему очень спокойно и неизменно. Есть вечная китайская, абсолютно жесткая формулировка: все события и все конфликты должны решаться только дипломатическим и политическим путем. Эту формулу, буквально как мантру, Пекин выдает по каждому поводу.
ЦК КПК стало понятно, особенно с 2020 года, что КНР больше не дают отсидеться
Но в конце концов ЦК КПК стало понятно, особенно с 2020 года, что КНР больше не дают отсидеться. И прежняя стандартная стратегия, когда Китай всем на мировой арене напоминал "хитрую обезьяну, которая смотрит за схваткой двух тигров", уже не срабатывает. Как следствие, Пекин начинает действовать по-новому. С одной стороны, в Китае появилось свежее поколение дипломатов, которых даже называют "волками", научившихся быстро и очень жестко отвечать. Например, и тот же Чжан Цзюнь. Раньше для китайской дипломатии такое вообще было несвойственно.
А с другой стороны, в официальных заявлениях Китай еще больше пытается угодить всем. Например, на той же последней Мюнхенской конференции министр иностранных дел КНР Ван И заявил (это очень важная, на мой взгляд, фраза): "Суверенитет, независимость и территориальная целостность всех государств должны быть защищены". Включая, естественно, Украину. Казалось бы, в чем заинтересованность Пекина? Что, тогда, получается, ему и с Тайванем не хочется решать что-то?
Нет-нет, Тайвань для КНР – совсем другая история! Потому что Тайвань изначально, в глазах Пекина, является исконной территорией одного единого большого Китая. Поэтому поведение Тайваня для Китая – это сепаратизм в чистом виде, и это должно быть "преодолено". Но вроде как Китай, как вежливая страна, пытается решить вопрос спокойно, надежно, долгосрочно. И при этом конфликт России с Украиной, вопрос "ЛНР" и "ДНР" – это для Китая вещь, с тайваньскими делами сравнимая "наоборот". В Пекине очень отметили видение ситуации Путиным, то, что российский президент сказал в своем выступлении 21 февраля: что "эти территории были ошибочно, или в нарушение некой "исторической справедливости", отданы соседнему государству". И так все поворачивается, что российская позиция по Донбассу и китайская позиция по Тайваню удивительным образом совпадают!
Российская позиция по Донбассу и китайская позиция по Тайваню удивительным образом совпадают
Поэтому в целом следует понимать, что сейчас КНР делает такие очень "округлые" заявления затем, чтобы никому не мешать, и точно, чтобы не навредить самой себе, потому что "мало ли, что дальше будет". Это взгляд на Россию как на экспериментальный образец: а что будет против нее предпринимать Запад? Потому что Китай видит, что многие санкции, которые принимаются против России, потом, с той или иной степенью сходства, накладываются и на него самого. Россия – это пробный шар для китайской политики.
– Вы говорите, что китайские дипломаты стали позволять себе хлесткие эмоциональные заявления. Но я полагал, что извечный китайский спокойный, деловитый прагматизм – это фундамент любой речи любого китайского дипломата. Отсюда вопрос: а как в целом работает современная китайская дипломатия? Есть ли какие-то базовые принципы, на которых она строится десятилетиями, а может быть, веками, тысячелетиями, раз уж в Пекине так чтут преемственность, и в их представлении Китай как был, так и остался одним и тем же государством за последние 5 тысяч лет?
– Для китайцев да, конечно, Китай всегда оставался одним и тем же государством. В котором есть традиционная, устойчивая внешнеполитическая культура. Когда-то об этом активно писал Люсьен Пай, известный американский синолог, обозначивший некие базовые принципы, определяющие китайскую политическую культуру – как внешнюю, то есть как Китай с другими странами общается, так и внутреннюю, то есть как китайский правитель общается со своим народом. И по мнению многих других специалистов, например Ричарда Соломона, эти принципы не изменились. Изменился лишь облик и, конечно, лексикон, подача материала. Однако базовая идея очень проста: Китай всегда устанавливает правила игры. Да, не все соглашаются с Китаем, и не всегда у Китая хватает рычагов для того, чтобы заставить другие страны играть по своим правилам, но это лишь дело времени. Поэтому нам в Пекине нужно все время, буквально в прямом смысле, долбить в одну точку, делать правильные заявления, и мы добьемся успеха.
Базовая идея очень проста: Китай всегда устанавливает правила игры. Но сейчас Китай научился подбирать более правильный дипломатический язык общения с другими странами
Важно, что сейчас Китай научился подбирать более правильный дипломатический язык общения с другими странами. Особенно по сравнению с прошлыми десятилетиями. Многие китаисты обращают внимание на то, что, когда вы читаете, например, переведенные на русский или на английский языки статьи на сайтах китайских информационных агентств, то делать это, иногда без смеха или без грусти, невозможно. Потому что изначально всё это рассчитано только на внутреннего потребителя, и для внешнего мира их следовало адаптировать. Но долгое время Китай даже не заботился о том, чтобы адаптировать свои лозунги, собственно то, что мы называем политическим нарративом, для всех иностранцев. Все-таки публика западной культуры и традиций мыслит не лозунгами, а совсем другим – концепциями, методологиями и так далее. Но сейчас мы видим, что Китай действительно этим озаботился. В Китае появились грамотные рерайтеры, которые переписывают многие политические статьи на другие языки. Появились новые СМИ – пускай они являются все такими же пропагандистскими, но они хотя бы пытаются подобрать правильный лексикон. К примеру, важная газета Global Times, да и все одноименное агентство.
Смысл этой глобальной стратегии во внешней политике и дипломатии заключается в том, что исторически Китай, как только его внутренний ВВП возрастал выше определенного уровня (а для каждой эпохи это был свой уровень) автоматически начинал расширяться. Если раньше расширение шло стандартным образом, то есть Китай захватывал близлежащие царства, либо они переподчинялись ему как вассалы и данники, то сегодня, конечно, такое расширение территории невозможно, по десятку причин. Но тенденция переноса своего влияния на другие страны в момент роста осталась – изменилась лишь форма реализации.
Например, Китай начал выносить свои предприятия в другие страны мира – в Латинскую Америку, в Африку, в Юго-Восточную Азию. Стал крупнейшим инвестором – буквально за последний год огромные суммы были им вложены, к примеру, в Сингапур, в Индонезию, в Таиланд. Если раньше Пекин вкладывал деньги просто во что придется, в любые "пустые ячейки", то сейчас он выстроил стратегию вложений в других государствах только, например, в фармакологический сектор, или только в сектора высоких технологий, или обработки или добычи редкоземельных металлов вроде лития, и так далее. То есть планы расширения и стремление к решению за счет этого расширения своих внутренних проблем, которые сформировались столетия, и даже тысячелетия назад, остались неизменны.
Внутри КНР сегодня очень много проблем. Ни одна из них сама по себе не способна обрушить Китай – но вместе они составляют взрывоопасную критическую массу
Внутри КНР сегодня очень много проблем. Они стандартны, это не кризис, это болезнь быстрого роста. Например, увеличение количества нетрудоспособного населения, проще говоря, все больше стариков. Падение коэффициента эффективности труда, потому что нужно больше платить зарплаты и пенсии и выплачивать все большую социалку. Это проблемы огромного, растущего внутреннего долга. Ни одна из этих проблем сама по себе не способна обрушить Китай – но вместе они составляют взрывоопасную критическую массу. Пекин рассчитывал на то, что за счет реализации своей программы "Сделано в Китае – 2025", то есть программы технологического лидерства, сможет выйти с новыми супертехнологиями во внешний мир, в том числе и на рынки США, Великобритании, многих других стран. Но – не удалось. Практически программа эта была заблокирована. Но промышленность уже начала под нее перестраиваться, это как птица, подбитая на взлете.
Поэтому Китай начал быстро вводить паллиативные решения, так называемую "систему двойной циркуляции" (опять-таки, называя вещи попроще, больше опираться на внутренний рынок). Это включает в себя даже увеличение импорта – если раньше попасть и закрепиться со своим товаром в Китае было очень сложно, то сейчас Китай, наоборот, широко для этого открылся. Но это всё решения временные. Пекин ждал, когда после пандемии вновь откроются мировые рынки – но, оказывается, что, да, в конце концов рынки открываются, но очевидно, что теперь Китай не везде и не всегда будут на них пускать. У КНР сильно ухудшились отношения не только с США, но и с некоторыми странами Центральной и Восточной Европы, есть напряжение и в отношениях с Западной Европой, а это же крупнейшие торговые партнеры Китая. Я напомню: если у России с Китаем объемы взаимного торгового оборота – 146 миллиардов долларов, то с США эта сумма превышает 740 миллиардов долларов, а с ЕС почти достигает 800 миллиардов долларов.
Если у России с Китаем объемы взаимного торгового оборота – 146 миллиардов долларов, то с США эта сумма превышает 740 миллиардов долларов, а с ЕС почти достигает 800 миллиардов долларов
Так вот если это всё не будет расти, то Китаю придется искать новые формы расширения и стабилизации. Поэтому-то как раз сейчас Пекин очень быстро и меняет модель своего внешнего поведения. И тут – появляются многие новые кризисы, и украинский, и, безусловно, накал страстей вокруг Тайваня. А они очень КНР мешают, сбивают эту китайскую модель с рельсов. Поэтому Китай, честно говоря, не очень много внимания обращает конкретно на военную ситуацию в Донбассе и в Украине, это не очень важно для него. Для КНР в целом крайне важно, что вообще в мире дестабилизируется обстановка. Потому что вся модель развития Китая предназначена для развития в условиях мира и открытости всех торговых границ. А сейчас этого не происходит.
– Пекин хорошо помнит, как он на протяжении веков общался с внешним миром? С кем, когда, почему установил дипломатические отношения, куда и когда засылал посольства, кто и когда первым приходил сам к нему издалека? Мне вспоминается посольство лорда Джона Макартни, это 1792–1794 годы, конец XVIII века – первое британское и вообще первое официальное западное посольство, которое за всю историю допустили в Пекин.
– Мы должны разделить всю гигантскую историю Китая на два абсолютно неравномерных периода. Один период – это когда Китай сам посылал свои посольства за рубеж. Но при этом они были, скорее, "посольствами для осмотра потенциально подчиненных в будущем Китаю территорий". То есть, конечно, сами эти страны в подавляющем большинстве не считали себя ни тогда, ни в будущем частями Поднебесной, однако Китай туда отправлял своих посланцев именно в такой целью. Приезжали, в том числе, такие посольства и в Россию, в частности, ко двору Петра III они ездили. Но это были вообще не официальные посольства, в нашем сегодняшнем представлении. А дипломатические отношения других стран с Китаем – это совсем короткий второй период. Первое китайское посольство (опять-таки, как мы это понимаем сегодня) поехало в мир в 1860 году, то есть после опиумных войн, после нарушения китайского суверенитета.
Первое китайское посольство в современом понимании поехало в мир лишь в 1860 году
Но сами иностранцы приезжали туда раньше. Действительно, миссия лорда Макартни – это вообще первое официальное иностранное посольство, которое прибыло в Китай. Но миссия успехом не увенчалась, они не договорились почти ни о чем. По многим причинам, но главная из них, если описать эту историю одной фразой – потому что Китай вообще не воспринимал в тот момент никакие другие страны как стороны, ему равные для каких-то переговоров. Если вы хотите торговать – здесь нет никаких проблем. Но признавать значимость Британской империи равной значимости Китая было невозможно.
Макартни принимали как посланца варварского государства, и по этикету считалось, что он является не более чем данником китайского императора. Хотя, разумеется, самому Лондону тогда идея выплаты какой-либо дани кому угодно могла показаться дурной шуткой, возникла, однако, пикантная ситуация: некоторые дары, которые Макартни привез к китайскому двору, стандартные дипломатические подарки, китайцами были восприняты прежде всего как подобающая дань их императору.
Поэтому очень многие договоры с Китаем стимулировались не переговорами, а, к сожалению, войнами. Именно после таких войн родился и первый договор между Россией и Китаем, который потом неоднократно уточнялся, в том числе и Кяхтинский договор о торговле. Китай, что главное, вообще вошел в эпоху современных международных отношений очень поздно, это уже XVIII–XIX века. А в середине XIX века уже случился крах Китая как самостоятельной империи. В целом, тут видна колоссальная трансформация Китая за пару-тройку веков. Смена представлений о себе даже не как о центральной, а как о единственно возможной империи – на полуколониальное существование. А потом, на сегодняшний день – превращение в одну из главных фигур на мировой арене. Но не единственную, равноправную с другими ведущими державами.
– На этой неделе исполняется 50 лет важнейшему, без преувеличения, историческому событию – первому в истории визиту в Китай американского президента, ярого антикоммуниста Ричарда Никсона, и его почти недельным переговорам с Мао Цзэдуном. Тогда даже метафора появилась, "Никсон едет в Китай" – как синоним того, что вчера казалось невозможным. Когда США признали материковый Китай, то есть Китайскую Народную Республику, мир стал выглядеть совсем иначе. Считается, что все это было большой игрой между Советским Союзом, Соединенными Штатами и КНР и что основная заслуга в этом перевороте в мировой дипломатии принадлежала американцам. Или нет?
– Это было обоюдное движение навстречу, просто каждая сторона очень по-своему воспринимала выгоды, которые можно было получить. Для США восстановить нормальные отношения с таким важным и неожиданным, в данном случае, партнером, как Китай, было очень важно, особенно лично для Никсона, после крайне неудачной войны во Вьетнаме. Когда Ричард Никсон приезжает в 1972 году в КНР и встречается с Мао Цзэдуном, когда фотографии пожилого, крайне уже нездорового Мао и бодрого, сияющего Никсона облетают газеты и заголовки всех СМИ мира – конечно, это работало во многом на Никсона.
А сам Китай в тот момент был практически изолирован от внешнего мира, хотя это была во многом самоизоляция. И тогда не только Генри Киссинджер (бывший советник президента США по национальной безопасности и государственный секретарь. – РС) по своим каналам искал взаимодействия с китайским руководством, а именно с Чжоу Эньлаем (бывший 1-й премьер Госсовета КНР. – РС), но и само китайское руководство также тонко пыталось намекнуть, что они готовы на такой шаг. Однако Пекин использовал для этого не лучшие рычаги, потому что также не очень понимал, как начать устанавливать хорошие отношения с США. В качестве, например, этакого посланца доброй воли и "мудрости Китая" ЦК КПК выбрал Эдгара Сноу, очень известного пожилого американского журналиста, человека, написавшего первую книгу про Мао Цзэдуна еще в 1936 году, ставшую бестселлером, – "Красная звезда над Китаем". Эдгар Сноу превратился на многие годы в личного друга Мао. Но результатов это не приносило.
И СССР, и КНР претендовали на одну и ту же позицию в мире – истинных лидеров коммунистического движения
Сам же Киссинджер пытался по-своему выстроить игру с КНР, и здесь была одна тонкость. Когда Пекин обвинял в чем-то Вашингтон на тот момент, он лишь как бы раз за разом констатировал тот факт, что США являются империалистической капиталистической державой. Дескать, и что с них взять? В то же время с Советским Союзом уже имелись гораздо более принципиальные противоречия, потому что и СССР, и КНР претендовали на одну и ту же позицию в мире – истинных лидеров коммунистического движения. Поэтому оказалось, что и для Генри Киссинджера, и для Чжоу Эньлая (двух, безусловно, неординарных политиков ХХ столетия) это была, пожалуй, самая важная встреча в их карьере.
Киссинджер очень тщательно выискивал того, кто сможет все-таки передать Китаю американское послание о готовности к переговорам. В конце концов оказалось, что это возможно было сделать только через посла Пакистана в Пекине. Потому что добрые отношения с Исламабадом сохранялись и у США, и у Китая. Само собой, в итоге эта встреча Никсона и Мао стала колоссальным прорывом, причем каждый на этой встрече думал, что выиграл. Никсон полагал (как потом писал сам Киссинджер в мемуарах), что теперь КНР станет большой частью американской торговой политики – и ведь так долгое время и оставалось, практически до самого последнего времени. А Чжоу Эньлай и, я думаю, Мао Цзэдун считали, что выиграли они, потому что прорвали международную блокаду, при этом не поступившись никакими политическими коммунистическими принципами. Но при этом сразу же начала расти внешняя торговля Китая. Так что каждый там думал о своем.
– Кто в современном Китае становится дипломатом? И насколько это, возможно, похоже на то, как это всё было устроено в Советском Союзе? Наверняка в Китае есть подобие Московского государственного института международных отношений, кстати?
– Безусловно, в Китае есть свой Институт международных отношений, расположенный в Пекине. Есть и второй, чуть поменьше, но не менее значимый, в Шанхае. И там, и там обучаются карьерные дипломаты. Есть и свои большие отличия – например, они заключаются в том, что на дипломатическую работу в КНР сегодня, и довольно внезапно, стало приходить очень много женщин, даже юных девушек. Это вообще новое лицо китайской дипломатии. И, на мой взгляд, они значительно более жестки, чем мужчины-дипломаты, потому что хотят доказать всем, что их сломить невозможно. Пекинский Институт международных отношений начинает отбор кадров очень рано. При нем есть целый ряд средних школ, где читаются нужные лекции и где отбираются наиболее талантливые девочки и мальчики, которые потом по китайскому ЕГЭ идут поступать в эти два вуза.
На дипломатическую работу в КНР сегодня стало приходить очень много молодых женщин
Конечно, мне не раз приходилось выступать в этом пекинском институте. И, скажу честно, если сравнивать те лекции, которые я читал там лет десять назад, и те, которые я читал совсем недавно, до пандемии – я вижу сейчас абсолютно другое поколение будущих дипломатов. Это совсем другие китайцы. Они отлично говорят на иностранных языках, но, главное, они не боятся задавать жесткие и злые вопросы. Они не просто, как раньше было, тихо сидят и меня слушают – нет, они, например, напористо интересуются, почему многие китайские лозунги не оказывают влияния и не откликаются в сердцах западных людей. То есть это новый тип людей, которые, действительно, хотят прорваться во внешний мир – и агрессивно постулировать там интересы Китая. Они жестко закодированы – на продвижение национальных интересов.
– В таком случае очень интересно, а насколько самостоятельны китайские дипломаты, особенно молодые, в своих действиях? То есть у меня есть представление, что, вообще-то, это должны быть покорные слуги ЦК КПК и лично товарища Си Цзиньпина.
– Конечно, в Китае, и не только в дипломатии, а во всей внешней политике, например, во внешней торговле и во многих других вещах, все определяет ЦК Компартии. Есть идеологический отдел ЦК, где принимаются соответствующие решения, есть свой партком в Министерстве иностранных дел Китая, и даже и во всех китайских посольствах за границей есть свои парткомы, о чем не следует забывать, хотя сам Пекин об этом громко никому не говорит. Прежде всего, определяется генеральная идеологическая линия, которую каждый дипломат должен реализовывать. Задача китайского дипломата – быть рычагом КПК для продвижения во внешний мир идеологической линии, которая была выработана не ими. Но каждый дипломат должен подбирать для этого свои методы, в зависимости от особенностей той страны, где он работает.
Иногда китайская дипломатия нам кажется неожиданной и непривычной
Именно поэтому иногда китайская дипломатия нам кажется неожиданной и непривычной. Например, когда в нарушение всех писаных и неписаных законов китайские дипломаты внезапно пытаются прочитать пропагандистскую идеологическую лекцию в зарубежных университетах, или начинают рекламировать труды Си Цзиньпина даже и в средних школах, в других странах мира. И когда им говорят: "Позвольте, ну, у нас так не принято, да, в общем, никто и не будет вас слушать", они не отступаются. Причем я не думаю, что сами по себе эти дипломаты – люди столь твердолобые и недалекие. Всё они прекрасно понимают, в основном это очень хорошо образованные люди. Но просто есть установка ЦК КПК, и они обязаны делать то, что им сказали. И даже не важно, что эти установки не всегда вообще грамотно сформулированы – признаюсь честно, временами мне кажется, что китайские дипломаты, все прекрасно осознавая, что называется, "отрабатывают номер". Им сказано сделать – они делают, и не очень думают о результате. Потому что им нужно отчитаться перед партией.
– А как тогда строится в КНР сегодня система международной экспертизы? Что доносят до ЦК КПК? Насколько эта система идеологизированная, могут аналитики и дипломаты, пусть нехотя, но подгонять факты под линию партии?
– Уже нет. Китайская система внешнеполитической экспертизы сильно изменилась и находится сегодня на очень высоком уровне. Если раньше в основном такой экспертизой занималась, например, Академия общественных наук КНР, то сейчас стало понятно, что это очень устаревшая структура, и по своей форме, и по содержанию, по сути работы, которой они там занимаются. Поэтому в Китае с 2010 года начали создаваться формально частные (или, как китайцы говорят, "публичные") аналитические центры, аналоги западных think tanks. В основном там работают бывшие дипломаты или ученые, которым деньги выделяются из различных государственных фондов. И сегодня пять-шесть таких крупных организаций и стали главными поставщиками политического анализа руководству.
Сегодня Китай более чем грамотно оценивает, что происходит во внешнем мире. Но готов ли он реагировать грамотно?
Они издают журналы, хорошо проводят закрытые и открытые семинары, очень часто приглашают, сейчас в онлайне, зарубежных экспертов, имеют целый ряд филиалов в других регионах и странах мира. Например, один такой шанхайский институт открыл свои филиалы по всей Юго-Восточной Азии и даже организовал небольшую исследовательскую группу в США. Сбор информации идет повсеместно и активно. По моей оценке, те их доклады, которые опубликованы в открытом доступе и которые доносятся до ЦК КПК (может быть, в гораздо более полном виде), – это очень профессиональные труды, с хорошими расчетами, с анализом больших баз данных. А самое главное то, что между этими аналитическими центрами развилась конкуренция! Они соревнуются перед партией – кто точнее оценит и подаст более верную информацию. Поэтому как раз сегодня Китай более чем грамотно оценивает, что происходит во внешнем мире. Но остается другой важнейший вопрос: а готов ли он реагировать грамотно?
– Насколько авторитетная и самостоятельная, хотя бы относительно, фигура – нынешний министр иностранных дел КНР Ван И?
– Ван И – настоящий политик, а не просто карьерный дипломат, хотя долгое время, практически всю взрослую жизнь, он проработал в МИДе, прошел путь от референта до советника-посланника в Японии, а потом был директором Департамента Азии китайского МИДа. Пост министра иностранных дел он занимает с 2013 года. Ван И очень аккуратно может формулировать мысли. Многие китаисты полагают, что как раз он, наверное, последний из наиболее взвешенных дипломатов Китая. Не исключено, что ему на смену придут люди из плеяды этих "дипломатов-волков", более злые, жесткие. Которые, возможно, будут делать значительно более острые заявления. Но вообще Ван И, конечно, подчинен Постоянному комитету Политбюро ЦК КПК. И внешняя политика Китая определяется не в Министерстве иностранных дел, а, конечно же, на 95 процентов Политбюро. А он – лишь инструмент для выполнения его решений. Я лично считаю, что Ван И – это, может быть, самая оптимальная сейчас фигура для Китая на внешней арене, в нынешней ситуации.
