Несколько миллионов человек за эти дни покинули Украину. У каждого из них своя живая, кричащая история. Война не дает человеку подготовиться, опомниться. Вещи в охапку, документы, деньги на первое время – и беги! Человек перед лицом беды. Что и кто помогает ему спасти себя и близких? Как удается добежать до островка, до укрытия, до мирной полосы? Об этом – в подкаст-сериале Радио Свобода "Гуманитарный коридор". Его авторы Иван Толстой и Игорь Померанцев считают это своим журналистским долгом – помочь горю обрести голос.
Сегодня с нами в студии Олеся Серженко и ее сын Тимофей, десяти лет.
Иван Толстой: Олеся, два слова о себе. Чем вы в жизни занимаетесь?
Олеся Серженко: Я музыкант. Родилась и выросла в Севастополе, училась там в музыкальной школе, в хоре пела, затем, когда мне было 15 лет, переехала в Киев, поступила в Киевскую среднюю музыкальную школу имени Лысенко, а затем в Консерваторию и закончила её по классу альта. Там встретила свою любовь и осталась в Киеве.
Иван Толстой: У вас трое детей. Тимофей, ты самый старший? Ты любишь своих младших?
Тимофей: Ну, как сказать. Когда как. Когда они более послушные, то да, а когда нет, то нет.
Иван Толстой: А они тебя?
Тимофей: У них спросить надо.
Иван Толстой: Олеся, расскажите, пожалуйста, как для вас началась война и в каком городе это произошло?
Уже были очереди, уже не работал терминал, уже была паника
Олеся Серженко: Мы проживали в Буче, это в пригороде столицы. Было 6.15 утра, мне позвонила подруга из Киева и сказала очень скорбным голосом: "Олеся, Харьков бомбят". У меня мурашки по телу пошли, я до конца не могла поверить, что это возможно. И она говорит, что в Киеве тоже слышны взрывы. Я сразу подумала о том, что нужно запастись водой и продуктами, встала, села в машину поехала в магазин на улице Вокзальной, который впоследствии разбомбили, потому что там проходила российская колонна. Я там закупилась продуктами. Там уже были люди, уже были очереди, уже не работал терминал, уже была паника. Потом я поехала срочно заправиться. Уже были длиннющие очереди буквально в 8 утра, я заправиться не могла, у меня было только четверть бака. Я подумала: всё, я никуда не могу выехать. И мне нужно было поменять деньги, а всё было закрыто.
Это было такое суматошное утро, но я старалась как-то собраться с мыслями и понять, что делать. Нужно было принять эту реальность, которая вдруг наступила: Харьков бомбят, в Киеве слышны взрывы, уже вдалеке виден дым какой-то. У нас таунхаус, три этажа, с третьего этажа очень хорошо видно линию горизонта, и когда в Гостомеле шли бои, нам было все хорошо видно.
Иван Толстой: Тимофей, ты помнишь это утро 24-го числа? Что ты делал?
Тимофей: Да помню. Я сказал, что если убьют, значит, моя доля такая.
Иван Толстой: Какие у тебя роковые настроения! Почему? В детстве хочется жить.
Тимофей: В детстве-то хочется жить, но что сделаешь, если такая у тебя судьба?
Иван Толстой: У тебя приятели говорили о войне с тобой до войны?
Тимофей: До войны – нет.
Иван Толстой: А в школе учитель намекал?
Тимофей: Он намекал, что может такое быть, нам даже какие-то правила рассказывали, если придется куда-то эвакуироваться со школой. Там подвал у нас есть, надо залезть в этот школьный подвал и там сидеть тихо. И забрать все необходимые вещи с собой.
Игорь Померанцев: Олеся, вы родились и выросли в Севастополе, вы русская или украинка?
Олеся Серженко: Я наполовину, потому что папа у меня из Казахстана, но он русский, а мама из Винницкой области, она украинка.
Игорь Померанцев: Вы в детстве любили военные российские корабли и моряков?
Олеся Серженко: Честно говоря, я на них просто не обращала внимания.
Игорь Померанцев: Севастополь – город с пророссийскими настроениями. А у вас было какое-то отношение к России?
Какая-то женщина повернулась и сказала, что украинская мова – это "бычий язык", что на нем разговаривают только недоразвитые люди
Олеся Серженко: В детстве я этого полностью не могла осознать, потому что я так была занята музыкой, хором, кружками, что осознание этого не приходило. Но я помню такой случай. Я ехала с мамой в троллейбусе, а у нас в школе преподавали украинский язык и русский. Нам задали учить какой-то стих, я маме в троллейбусе решила его рассказать, чтобы продемонстрировать, что я выучила, и какая-то женщина сразу повернулась и сказала, что украинская мова – это "бычий язык", что на нём разговаривают только недоразвитые люди. Она достаточно оскорбительным тоном с нами пообщалась, и я это запомнила. Не то что я на неё злюсь, но я помню, что у меня мама тоже очень расстроилась, потому что ей было это неприятно. Какой-то был легонький, миленький, простой стишок, я была тогда в первом классе, и почему-то эта женщина отреагировала именно так.
Игорь Померанцев: Кем вы работали в Буче?
Олеся Серженко: Я домохозяйка и в декрете с детьми, но у меня бывали и подработки, я могла поиграть в ресторанах, подработать в оркестре.
Игорь Померанцев: Вы уехали 9 марта, это значит, что вы были свидетелем горячей фазы операции. 27 февраля в Буче были уличные бои. Что вы видели?
Олеся Серженко: И слышали, и боялись, и варили суп.
Игорь Померанцев: Вы выглядывали из окна?
Олеся Серженко: К своей небрежности – да. Я прямо прильнула к окну и смотрела на тот дым, который идет на перпендикулярной улице. Там улица Вокзальная, а наша Яблонская, перпендикулярная. Там до Вокзальной еще ехать и ехать, но так близко все звучало и бабахало, что окна у нас тряслись. Но мы их успели вовремя заклеить. Я каждый раз думала: хорошо, а если к нам прилетит, то как же я буду тушить пожар и что мне делать? И куда потом с детьми спасаться?
Игорь Померанцев: Вы знаете, что по Вокзальной улице шла российская колонна и что её забрасывали бутылками с зажигательной смесью?
Олеся Серженко: Насчёт бутылок не знаю, но когда бой к вечеру закончился, какой-то мужчина, очевидец событий, снял видео и выложил в YouTube – там, конечно, нецензурная лексика, но я просто увидела, во что превратилась эта колонна. Это был ужас – груда металла, всё горит, всё дымится. Жесть!
Игорь Померанцев: У вас в городе на центральной площади был постамент, а на постаменте был памятник воинам-афганцам. Это был памятник в образе танка БРД, и я читал, что российские войска, когда занимали Бучу, приняли его за боевой танк и расстреляли.
Олеся Серженко: Да, такая история тоже есть.
Иван Толстой: Я вижу, Тимофей смеется.
Тимофей: Памятник-танк выиграл!
Иван Толстой: Тимофей, а мама отгоняла вас от окон? И ты тайком пытался смотреть?
Тимофей: Да, было. Но я, когда в туалет ходил, из окна посмотрел, но там танков не было, не видел.
Это очень нехорошо со стороны России, потому что нужно было это обсудить не войной, а каким-нибудь советом
Иван Толстой: В целом, вот ты видел войну, как ты теперь можешь сказать?
Тимофей: Я могу сказать, что это плохо и что это очень нехорошо со стороны России, потому что нужно было это обсудить не войной, а каким-нибудь советом.
Игорь Померанцев: Тимофей, до войны ты играл с другими детьми в войну?
Тимофей: Нет. Мы играли в догонялки, в квача, еще много во что, в прятки.
Игорь Померанцев: Ты учишься в украинской школе?
Тимофей: Конечно!
Игорь Померанцев: Дома вы говорите по-русски?
Тимофей: Когда как. Когда не знаем, как сказать какое-то русское слово, говорим по-украински.
Игорь Померанцев: Олеся, вы покинули Бучу 9 марта. Между тем 3 марта из Бучи вывезли полторы тысячи мирных жителей. Почему вы не попали в этот зелёный коридор?
Олеся Серженко: Я всё ещё надеялась, что всё как-то закончится и решится. Там же шли переговоры, особенно после этого боя. Когда я просматривала всякие видео, что наша армия молодец, такой дает отпор, такая была надежда, казалось, что ещё немножко, неделя-две – и все закончится. Хотя мне буквально уже 24-го числа стали звонить знакомые и родственники: давай уезжай. Кто-то говорит оставаться, кто-то говорит ехать. А муж у меня в это время находился в Мексике, он не успел вернуться, потому что он работал на корабле музыкантом. Я с детьми была одна, и мне нужно было понять, правильное ли будет моё решение, что я сейчас сажусь в машину и куда-то мы едем. Уже были свидетельства о том, что кого-то расстреливают, что могут быть мародеры на дорогах. Папа мне звонит и пугает, что вашим там раздали оружие и теперь всё, бандиты там будут мародерить, и оружие не деревянное, как он сначала говорил, а настоящее.
Иван Толстой: Тимофей, какие самые главные вещи ты взял в дорогу?
Тимофей: Для школы я не брал ничего, мне мама сказала не брать, здесь я сейчас учусь по онлайн-учебникам. Я взял одежду, машинку Лего-техник, всякие мелочи, магниты достаточно мощные, ботинки.
Иван Толстой: А у тебя есть любимая книжка?
Тимофей: Гарри Поттер, вторая часть – "Тайная комната". Но она у меня не влезла. Я теперь нашел "Узника Азкабана".
Иван Толстой: Ты переписываешься со школьными друзьями?
Тимофей: У меня кнопочный телефон, и у меня сим-карты чешской нет. Но они мне звонят.
С приходом российских войск у нас сразу пропали свет, газ, вода, связь
Игорь Померанцев: Олеся, 6 марта Буча была обстреляна российской артиллерией, пострадало много мирных жителей. Вы знали об этом?
Олеся Серженко: Вообще с приходом российских войск у нас сразу пропали свет, газ, вода, связь, мы видели, как они обстреляли вышку связи, водонапорную башню, стеклозавод – это на нашей улице всё происходило. Потом два или три снаряда попали в жилой дом девятиэтажный.
Игорь Померанцев: Где вы прятались и что вы ели?
Олеся Серженко: Мы прятались на первом этаже, у нас есть туалет без окон и дверей, и так как я подумала, что это самое безопасное место, оно под лестницей, у меня дети вторую неделю войны спали просто в туалете. Я спала в коридоре, а они в туалете. Там мы прятались и от налёта авиации, и просто от бомбежек.
Иван Толстой: Олеся, каким был ваш маршрут из Бучи?
Олеся Серженко: Сначала мы ехали по одной дороге, потому что это шла колонна, она шла мимо Ворзеля, чуть мимо Ирпеня и в сторону Дмитровки. Все это уже было оккупировано российскими солдатами. Мы проехали четыре блокпоста российских.
Иван Толстой: Какие-то были к вам вопросы?
Олеся Серженко: Были вопросы по поводу моих инструментов, они же в чехле, я за это очень переживала. Они попросили показать. Но, слава богу, что в этот момент управляла машиной не я, а к нам 3 марта приехал друг мужа. Он был в Ворзеле, у них там давно не было света, газа и воды, а у нас еще до 3 марта она была, и я ему сказала, чтобы он к нам приезжал. Но, только он приехал, сразу же вошли российские солдаты и у нас все тоже пропало.
Игорь Померанцев: Вы что-нибудь знаете о том, что на территории вашей церкви вырыта братская могила и что там похоронены 67 мирных жителей? Это захоронение было 10 марта.
Олеся Серженко: Я об этом ничего не слышала.
Игорь Померанцев: Вы приехали в Киев. Из Киева было трудно добираться до границы?
Олеся Серженко: Мы из Киева поехали в Васильков, там взяли ещё людей, и уже двумя машинами поехали в сторону Хмельницкого. Но дело в том, что в день выезда из Василькова стали бомбить по складам, и мы подумали: Господи, неужели мы не уедем отсюда? Прямо видно из окна, что все в дыму. Они попали в здание, где хранились боеприпасы, потому что это всё стало взрываться. Мы подумали, что это уличные перестрелки, но потом знакомая позвонила в территориальную оборону, и сказали, что это попали в склад боеприпасов, но дорога чистая и мы можем ехать. И вот дым идет, еще неизвестно, будут бомбить или нет, и мы просто на свой страх и риск решили ехать.
Игорь Померанцев: Олеся, Буча прославилась тем, что там шли уличные бои. Вы видели врагов?
Олеся Серженко: Я видела самих русских солдат на танках, которые проезжали по нашей улице. С нами были друг мужа Руслан, большое ему спасибо, что он нас поддержал в тот сложный момент, и он больше наблюдал, что происходит, а мы с детьми сидели внизу. И он пришел с такими стеклянными глазами, говорит, что вот тут русская техника, русские танки, и что самое первое, что они сделали, когда въехали на нашу улицу, они подстрелили машину, которая просто стояла около забора, там никого не было, но они решили, что это белый враг, поэтому его нужно подстрелить. Это 3 марта.
Игорь Померанцев: А вы что либо знаете о том, разговаривали ли ваши земляки с российскими солдатами?
В первый день мы решили, что нужно оборонять свой дом, не пустить их ни в коем случае
Олеся Серженко: Мы с ними говорили, потому что русские солдаты хотели влезть в наш дом. У нас таунхаусы, они стоят перпендикулярно к дороге, рядом. И буквально в первый день, когда русская армия вошла на нашу улицу, они стали лазить по домам. Слава богу, к нам они сначала не полезли, но в первый день Руслан, который наблюдал эту картину и даже снимал на телефон, сказал, что они мимо нашего забора проходят. И в первый день мы решили, что нужно оборонять свой дом, не пускать их ни в коем случае. Но мы не подумали о том, что там у них оружие, экипировка у них совсем другая, а у нас только ножи, и всё. И почему-то в первый день были такие мысли, что мы их не пустим, что бы там ни было, но на второй день они они всё-таки к нам влезли.
Сначала мы услышали, как они влезли в соседний таунхаус, вот они ходят за стенкой, переговариваются, мы ухо к стене приложили и слушаем. И страшно, всех трясет. А потом мы подумали, что мы сейчас сидим и прячемся в этом туалете, но они же к нам всё равно придут. И до этого Руслан наблюдал, что они выводят наших соседей с поднятыми за головой руками и, когда выводили соседей, там были мужчина, женщина и бабушка старенькая. И у этой бабушки от страха подкосились ноги. И русский солдат её пнул. Это мы не придумываем, чтобы осквернить честь русского мундира, а так оно и было.
Игорь Померанцев: А что они искали - яйца, масло?
"Будь ласка, не стреляйте, тут дите, дите, дите!" Три раза повторил
Олеся Серженко: Я думаю, что они просто хотели занять чужие дома, возможно, помародерить, а, возможно, сделать там какой-то свой штаб. В итоге, потом они сделали штаб в каком-то другом месте. И так же напротив нас они вывели соседей на улицу и посадили около своей техники, но это уже было на другой день, 4 марта, когда они уже к нам пришли. Они выбили у нас окно прикладом ружья. В это время мы с детьми уже стали собирать вещи, мы подумали, что раз людей выводят, значит, нас тоже выведут, значит, нам нужно дособирать вещи, которые мы ещё когда-то собрали 24-го числа на всякий случай. И вот они выбили это окно, сразу Руслан подошел и сказал: "Будь ласка, не стреляйте, тут дите, дите, дите!" Три раза повторил. Слава богу, никто не стрелял, просто они заглянули, посмотрели.
Игорь Померанцев: Вы, должно быть, видели много фильмов про войну, и у вас есть образ оккупанта. Эти люди в униформе российской были похожи на оккупантов из фильмов, они были чужие?
Олеся Серженко: Ну, естественно. Когда они таким образом заходят, конечно, они чужие. Это, наверное, благодарность богу, что нам повезло, что нас не вывели. Когда они в первый раз открыли окно так резко, Руслан крикнул: "Не стреляйте, тут дети". И потом крикнул: "Пять хвилин – и мы выходим". То есть мы сами были согласны выходить, чтобы нас никто не выводил под дулом автомата. И закрыл перед его носом окно. И через пять минут опять открыли таким же образом окно, в это время подошла уже я, в тот момент я не испытывала какого-то страха, я просто посмотрела в глаза этому человеку, увидела у него на шлеме эту георгиевскую ленточку, убедилась, что это не переодетый "нацисто-фашист и бендеровец", как там нас называют, посмотрела ему в глаза, сказала: "У нас трое детей". И пауза. Он такой: "Хорошо, оставайтесь".
Игорь Померанцев: Руслан не боялся с ними говорить по-украински?
Олеся Серженко: Нет. Я думаю, что у него это на подсознании.
Игорь Померанцев: Он не хотел говорить на языке врага.
Олеся Серженко: Не хотел. И когда человек уже привык говорить на украинском, он будет на украинском говорить.
Иван Толстой: Тимофей, ты человек наблюдательный, что тебе запомнилось больше всего во всей этой истории, что тебя впечатлило?
Тимофей: Меня впечатлило, что российские оккупанты заходили в чужие дома и просто выводили оттуда людей и ставили их под живой щит, чтобы в них не стреляли. И ещё меня поразило, что Россия орет, что вы нас встретите с хлебом-солью, а я не заметил, чтобы мы их встречали с хлебом и солью. И просто как-то странно немного с их стороны брать и завоевывать себе, как они говорят, "свою территорию", когда Советский Союз уже, между прочим, распался.
Иван Толстой: Ты говоришь, что у тебя любимая книга "Гарри Поттер". У меня такое впечатление, что у тебя любимые книги – по истории. Тебе десять лет, а ты уже мудрец. Олеся, Тимофей с детства был такой рассудительный?
Олеся Серженко: В чём-то да. Вообще, я ему много чего рассказываю, объясняю какие-то вещи по той же истории, мы на эти темы рассуждаем.
Иван Толстой: Тимофей, а что бы ты рассказал оставшимся дома, что ты пережил в пути? Что самое интересное ты видел, каких интересных людей ты встретил?
Тимофей: Во-первых, когда мы уже были в Киеве, там было так, что беженцев наши кормили, давали гречку, я такую вкусную никогда не ел, и давали йогурт, чай. Я просто не понимаю, насколько добрые эти люди. Вот это меня очень поразило. И ещё одно. Россия тоже любит говорить, что над их пленными мы издеваемся, но это всё наоборот. Ну, конечно, мы их не бьем, но, так сказать, допрашиваем, потому что нашим хотелось знать, как пленные себя ощущали в боевых действиях.
Иван Толстой: И вот ты в Праге. Чем ты занят?
Тимофей: В баскетбол, в футбол играю, уроки делаю. Команды ещё нет, может, завтра пойду на футбол, на первую тренировку, приду, посмотрю и, может, поиграю. Два мяча есть, волейбольный и футбольной, нам дали хозяева.
Игорь Померанцев: Олеся, почему и как вы оказались в Праге?
Олеся Серженко: Благодаря своей знакомой Наталье, которая сюда приехала ранее, потому что у нее здесь знакомый с женой и с ребенком. Она мне с первых дней войны говорила: "Поезжай на вокзал и уезжай". А я говорю: "Как я поеду с чемоданами, с детьми, если не на машине, в поездах такие давки, очереди, я этого не перенесу". И всё-таки она меня смогла уговорить. В Киеве мы думали ехать на Западную Украину, чтобы там посидеть, но всё меняется, вот недавно бомбили Львов, по Ивано-Франковску прилетало, каждые полчаса может что-то произойти, поэтому я приняла решение ехать с детьми в безопасное место. Наташа сказала, что с жильем нам смогут помочь.
Игорь Померанцев: Вы – музыкант, это популярная профессия, вы собираетесь искать работу музыканта?
Олеся Серженко: Я хочу. Дай бог, найду работу в оркестре, подруга уже работает в филармонии чешской, она прошла конкурс.
Иван Толстой: Скрипка доехала благополучно? Вы брали её за эти дни?
Олеся Серженко: Один раз. Но после военных действий у меня небольшая дрожь в руках присутствует, какая-то зажатость. Нестабильное нервное состояние.
Иван Толстой: Что бы вы сейчас первое сыграли?
Олеся Серженко: "Мелодию" Скорика. Она была написана к фильму, советский фильм ещё. Сейчас этой мелодией озвучивают всякие грустные видео о том, как разбомблены наши города.
Иван Толстой: Тимофей, а ты кем хочешь быть в жизни?
Тимофей: Фермером.
Иван Толстой: Ты любишь животных?
Тимофей: Не только. И растения тоже.
Слушайте и подписывайтесь на нас в Apple Podcasts, Google Podcasts, Spotify, Яндекс.Музыка, YouTube и в других подкаст-приложениях. Оставляйте комментарии и делитесь с друзьями."Гуманитарный коридор" – моментальные истории жизни.
