Художник Янина Болдырева живет и работает в Новосибирске, а ее выставка “Черный календарь” открылась в Москве, в галерее “Триумф”. Галерея – в двух шагах от Красной площади. На прилегающих улицах многолюдно. В теплый летний вечер все расслаблены, и никто никуда не спешит. В многочисленных кафе не найти свободных столиков. У Исторического музея припаркованы автозаки. Тут же наготове – комплект металлических заграждений. Обыденные удовольствия повседневной жизни и угроза репрессий – в привычном соседстве, и уже никого не удивляют. Выставка Янины Болдыревой – метафорическое переосмысление событий сегодняшнего дня. Незадолго до вернисажа автор проекта написала:
– Эта выставка делалась очень быстро, буквально сразу, как только шок после начала войны стал отступать, и пальцы, онемевшие от бесконечного скролинга новостей, боязливо потянулись к карандашам.
Все мы знаем, почему календарь стал чёрным. Чёрным, как ночь перед авиаударом, как подвал без электричества, как сгоревшие пашни, как нефть и как нечто, что маячит впереди.
Большая часть работ выставки выполнена на непроницаемо черной, покрытой битумом бумаге. Фактура похожа одновременно на шкуру какого-нибудь тюленя и на грязь хлюпающего болота. Примет цивилизации на этих толстых листах мало. Скорее, жалкие обломки. Голые беззащитные человечки пытаются приспособиться к хаосу Конца времен, но их убежища призрачны. Леса тоже исчезли, остались только мертвые белесые пни с вывороченными корнями. Единственное, что неподвластно распаду, – это колючая проволока.
Слово “календарь” в названии выставки "Черный календарь" не должно вводить в заблуждение. У работ Янины Болдыревой нет конкретной привязки к числам, месяцам и смене времен года. По ее ощущениям, теперь наступило другое исчисление:
– Отправной точкой было 24 февраля. От этой даты мы теперь привыкаем отсчитывать дни, словно отрываем листки календаря. Все работы навеяны войной. Эта серия, в принципе, могла родиться и год назад. У меня были какие-то подобные сюжеты, но сейчас мы оказались в стадии квинтэссенции.
– То, что сейчас происходит в Украине, – это самая крупная в Европе война после Второй мировой. Несмотря на то что происходят события глобального масштаба, наше внимание цепляют отдельные судьбы. Тех, кто пострадал в Украине, тех, кто с российской стороны занимает ту или иную позицию. Внимание фиксируется именно на персоналиях. Тем не менее в ваших работах нет портретного сходства ни с кем. Почему ваши персонажи обезличены?
Я обрываю края листов, где-то делаю отверстия, прожигаю паяльником что-то, то есть материал стал гораздо больше страдать
– Да, но это такой взгляд не то чтобы совсем со стороны, но, скорее, на процессы. Там нет конкретных героев, а есть какие-то действия. Например, есть работа, на которой люди разматывают колючую проволоку. Они делают это бесконечно, бесконечно, бесконечно, как бы ограждая, укрепляя себя. Тут важны именно действия, а кто это делает – и так понятно. Мне хотелось, чтобы это была галерея разных состояний: что сейчас происходит, как люди выстраивают коммуникацию, как они прячутся от мира или, наоборот, пытаются что-то построить на этом зыбком непонятном болоте. Это все про ситуации скорее, чем про конкретных героев.
К технике, в которой сделаны работы, я и раньше прибегала, но она была немножко в другом виде, не так тотально выражена. А теперь у меня появилось такое разрушение материала. Я обрываю края листов, где-то делаю отверстия, прожигаю паяльником что-то, то есть материал стал гораздо больше страдать. И вот это насилие... В принципе, как будто материал вытащили откуда-то из-под руин, что-то с ним такое произошло нехорошее. Мне хотелось, чтобы это так выглядело, чтобы это были какие-то куски, обрывки. Я добивалась того, чтобы это была такая очень негладкая история. Чтобы выглядело не благостно, где все в рамочках, в паспарту – нет, это все какое-то затоптанное, рваное, болезненное.
- Тем не менее, наряду с этим проектом, вы создали серию, про которую говорите, что она “духоподъемная”. Что это за работы?
- В них максимальная привязка к московской реальности или к реальности мегаполиса, потому что в Новосибирске происходило то же самое. Тут есть борьба и тут есть разгон митингов. Постоянный мотив – загончики. Они как символ какого-то постоянного закукливания, отгораживания власти от народа и то, как люди себя ведут. Одни выстраивают эти заборы, другие их рушат. Если работы из серии “Черный календарь” весьма меланхоличные (господи, как все ужасно!), то здесь немножко тонизирующая нота. Мне кажется, что тут очень сложно прикопаться. Я долго думала о составе преступления. Ну, нарисовала человека, похожего на полицейского, который стоит около забора. Тут все достаточно метафорично. Собственно, искусство сейчас - единственный язык для самовыражения. Потому что если ты пишешь черным по белому слова, то это состав. На это есть новый закон о дискредитации, а вот на это пока закона нет. Мы еще не достигли такого совсем советского дна, когда за “упадническое искусство” или какое-нибудь “очернение современности” тебя сразу – хлобысть! – и фабрикуют дело. Впрочем, не знаю, может быть, я сейчас это говорю, а завтра все так и будет.
Но, может быть, искусство еще мало кого интересует из властных структур. Они просто его не знают, не любят, не понимают, поэтому они в этом месте даже и напрягаются. Чтобы понять этот антивоенный мессендж, нужно обладать каким-то интеллектом, воображением и, главное, нужно иметь опыт. Люди, которые со стороны, подумают – ну, какие-то чуваки, что-то они там бегают. Наверное, эти рисунки про митинг, но это их не заденет, а вот нас задевает, потому что мы в этой ситуации оказались. Эта условная форма как будто ограждает меня.
– У Новосибирска противоречивая репутация. С одной стороны, все вспоминают мэра – правоверного коммуниста по фамилии Локоть и говорят, что у нас даже не мэр, а только часть тела. А с другой стороны, в городе есть очень сильная генерация современных, по большей части, молодых художников. По вашим личным ощущениям, какие настроения в городе преобладают – за войну или против?
народ просто пытается делать вид, что ничего не происходит
– Сложно сказать. Мне кажется, что в основном люди абсолютно индифферентны, полное равнодушие. Я иду по улице, смотрю, прислушиваюсь к разговорам, потому что у меня у самой очень узкий круг общения в Новосибирске. Конечно, все мои друзья и знакомые, кого я знаю, либо уже свалили, либо активно против, но они в подавленном состоянии. Мы делали фестиваль художественного самиздата в апреле. Все, кто к нам приходил, – это все были люди против войны. Но, знаете, это был даже не фестиваль, а какие-то вечера объятий и слез, потому что люди приходили просто посмотреть, отвлечься или, наоборот, приходили за утешением, в том числе поговорить. Очень много было разговоров. Были люди, которые рассказывали мне, как рушатся семьи. Допустим, мать звонит и говорит: "Привет, бандеровец!" или "Ну, что, как там твоя разведка поживает?", намекая на американскую разведку. Реально родители настроены против детей. Дети пытались что-то объяснить мамам-папам, а те просто начинают кричать: "Ты предатель родины, не хочу тебя видеть!" Такие ситуации реально на моих глазах случаются. Мне кажется, что в основном народ просто пытается делать вид, что ничего не происходит. Есть какой-то узкий круг интеллигенции городской, которая все понимает, но, Господи, что же… А в основном так: Москва далеко, Киев еще дальше, Мариуполь – что это, где это? Конечно, есть люди, у которых родственники в Украине. И у них тоже “не все так однозначно”. Люди стараются максимально от этого отгородиться, и, мне кажется, это вообще самое страшное. Потому что если ты имеешь четкую позицию, но ты смотришь события, вникаешь, то у тебя больше шансов, на самом деле, переменить свою позицию. Не знаю, может быть, я ошибаюсь. А когда просто – не лезьте ко мне со своими сообщениями, делайте, что хотите, но без меня! – это фактически поощрение всего, чего угодно. Главное, что такого человека очень сложно вытащить из этого кокона. Это такая позиция, я так понимаю, сложившаяся уже давно для нашего общества, типа когда политика – это что-то грязное, неприятное, чем занимаются только всякие уроды, а мы все белые и пушистые, мы вне политики. И теперь мы получили кучу людей, которым все равно, даже тогда, когда их страна бомбит другую страну. Это, как мне кажется, то, что сейчас происходит в Новосибирске.
– Есть что-то, что внушает вам оптимизм? Или все так, как на ваших работах в главном зале? Находите ли вы в чем-то эмоциональную поддержку?
Сейчас одна из задач и искусства - поддерживать имеющийся тонкий слой здравомыслия и душевной адекватности
– Наверное, это социальные связи. Я понимаю, что есть куча людей, которые понимают, что происходит. В данной ситуации это уже какая-то поддержка. Таких людей, на самом деле, много. И те, которые уехали, и те, которые остались, живут сейчас в перманентном напряжении. Сейчас, мне кажется, одна из задач и искусства, в том числе, - поддерживать имеющийся тонкий слой здравомыслия и душевной адекватности, чтобы мы не зачерствели и в то же время не убили себя, чтобы был какой-то баланс. Случилась катастрофа, но ты все равно должен жить даже при таких обстоятельствах, жить и в то же время давать жить другим. Сохранение экосистемы человеческих отношений сейчас самое важное. Я чувствую, что нужно на это работать, - говорит Янина Болдырева.
