Коктейль Black Russian был изобретён в 1948 году. За пару лет до этого завершилась Вторая мировая и началась холодная война. В состав коктейля входила водка, так он стал "русским", а кофейный ликер сделал этого русского "чёрным". Через два неполных десятилетия – после оттепели в СССР, визита Никиты Хрущева в США и признания нецелесообразности тотального ядерного конфликта – появился коктейль White Russian. Его популярность резко возросла на волне следующего увлечения "хорошими русскими" в конце XX века, это был любимый коктейль Чувака/Дюди из фильма братьев Коэн "Большой Лебовски" (1998). В качестве вариаций "белого" (не путать со сленгом наркоманов) в барных картах разных стран до недавнего времени фигурировали также Gay Russian (при желании переводится как "весёлый русский") и Dirty Russian (вместо сливок – шоколадное молоко).
Пока что поведение России как минимум за минувшие полгода делает последнее название наиболее адекватным. Тогда как чёрно-белое деление на "своих" и "чужих" всё резче проступает в картине мира самих россиян. Уехавшие обвиняют оставшихся, оставшиеся – уехавших. У обеих сторон, как правило, "неоспоримые" аргументы. Мало кто оказывается способен приложить усилия, чтобы войти в положение другого, не говоря уже о том, чтобы уступить. Это объяснимо: власть не одно десятилетие высмеивала диалогические горизонтальные отношения, оказывая тем самым если не прямое, то косвенное влияние даже на самостоятельно мыслящих граждан. Плюс застарелые травмы, презрение к рефлексии и культ деловитости, "конкретности" (даже если человек – интеллигент, обожающий отвлеченные беседы) сделали своё дело.
Представление о компромиссе всё ещё остаётся на уровне, описанном Сергеем Довлатовым во второй части мемуаров "Ремесло" (1985). Там рассказано о попытках эмигрантов "третьей волны", недавних обитателей СССР, основать в Нью-Йорке новую газету. "Баскин и Мокер сильно враждовали. Я пытался быть миротворцем. Я говорил Баскину: "Эрик! Необходим компромисс. То есть система взаимных уступок ради общего дела". Он перебивал меня: "Я знаю, что такое компромисс. Мой компромисс таков. Мокер становится на колени и при всех обещает честно работать. Тогда я его, может быть, и прощу..."
В сложившейся ситуации, конечно, нужно планировать переговоры и пути взаимного сближения людей, разделённых сейчас идеями, эмоциями и другими силами. Но раньше, чем Украина так или иначе победит в освободительной войне ту Россию, что на неё напала, – имперскую, вертикальную, равнодушную, бесчеловечную, – не стоит ждать перезагрузки отношений людей, покинувших страну, и людей, по тем или иным причинам в ней оставшихся.
Мне довелось уже не раз убедиться на своём и чужом опыте общения в соцсетях, сколько раздражения вызывают реакции новых эмигрантов на посты жителей России ("Вам там хорошо и безопасно? Вот и оставьте нас в покое!") или нейтрально настроенных россиян – на политически заряженную прослойку в русском зарубежье ("Ба, да это же трусливые бенефициары нефтегазовых денег, всё ещё не свергнувшие Путина!"). Это болезненно, чаще всего несправедливо и в итоге бесполезно. Но к такой форме гражданской войны следует, по моему мнению, относиться как к шансу, который повезло реализовать Российской Федерации в начале своего постсоветского существования. То есть избежать кровопролития в потенциально "горячих точках".
Россия вступает в период национального строительства, в котором будут принимать участие все непримиримо конфликтующие сейчас носители русского языка
Гибридная, если угодно, гражданская война, чьи систематические признаки начались волнениями в Нагорном Карабахе в 1988 году, растянулась до нынешнего вторжения России в Украину. Никакие "демократические реформы", что бы они на самом деле ни значили, не отменяли решающей роли России в столкновениях в Приднестровье и неутихавших кавказских конфликтах. Провозглашая себя, когда это было почему-либо выгодно, "правопреемницей СССР", Россия постоянно "наводила порядок" на своей территории и периодически – за её пределами. Вторжение в Украину стало финальным аккордом длинной партии, которую Кремль разыгрывал как ради утоления геополитических амбиций, так и в целях удержания своей власти, поскольку лишь война с её мобилизацией ресурсов способна сплотить народ даже вокруг самого бездарного и зашедшего в тупик правительства. Оппозиционно настроенные граждане выбрали определённую этическую нишу, но их позиция никоим образом не может встретить понимания у тех, кто нашёл возможность покинуть территорию агрессора, пока развязанная им война не обратилась вовнутрь. Чтобы этого не случилось, и надо думать о примирении. Не с Украиной, которая не простит, а друг с другом.
В этом смысле показательны решения о приостановке выдачи виз, принятые в конце июля Эстонией и Латвией. Возмущение, которым встретили эту новость россияне, психологически понятно. Особенно, конечно, страдают граждане РФ, которые уже поступили, например, в университеты этих стран, но теперь не смогут учиться. Почему вместе с туристическими визами, ограничение выдачи которых – вопрос этически бесспорный, под раздачу попадают люди иного статуса и с иной мотивацией, объясняется неподдельным страхом балтийских стран за свою идентичность. Эстония и Латвия видят войну в Украине несколько иначе, чем её видит, например, Мексика или Перу. Эта война – причина глубоких изменений в экономике, политике и обществе соседних с Россией стран. И они не могут не пытаться проводить в жизнь самую жесткую повестку в адрес граждан России после того, как несколько месяцев оставались пассивным коридором для их перекачки в Западную Европу. Авиасообщение со страной-агрессором было перекрыто быстро, но заблокировать автомобильные поездки невозможно. И что делать странам, непосредственно граничащим с Россией в этой ситуации, чтобы по крайней мере перевести дух, было непонятно.
В осуждении стран Балтии россияне привыкли ставить в пример "истинных" или "старых" европейцев типа Франции, благодарной за подражание себе, и Германии, которая сумела извлечь уроки из своей истории. Они-де понимают, что к чему. Не то что эти разобиженные "вчерашние совки", из которых теперь лезет их истинная природа! Донорам европейской экономики, её базовым государствам легче проявлять широту и гибкость, особенно в некотором отдалении от театра военных действий и не имея общих границ с их участниками. Ведь и Финляндия, имеющая самую длинную среди стран ЕС границу с Россией, пошла на более мягкие меры, лишь сократив выдачу виз россиянам. Оно и понятно: страна чувствует себя более уверенно в силу своих размеров, численности населения и экономического положения в Северной Европе. У Финляндии, в конце концов, был положительный опыт войны с Иосифом Сталиным. И Владимир Путин, пусть и крайне выборочно увлечённый отечественной историей, это тоже помнит.
Казалось бы, русскоязычные жители Эстонии и Латвии могли бы занять солидарную со своими правительствами позицию и разъяснить носителям русского языка, возмущённым несправедливостью, причины этого "перекоса". Но ничуть не бывало! Наоборот: местные русские в ярости от того, что власти балтийских стран сносят дорогие их сердцу советские монументы и проявляют свою, как многие кричат, "фашистскую сущность". Художественный руководитель русского театра в Таллине, собравшийся вернуться в Россию, сравнил своё положение в стране с положением евреев в Третьем рейхе. Видимо, ему намекнули, что контракт осенью не продлят, а набрать очки перед въездом в "страну Z" не помешает. Конечно, такая температура по больнице говорит о запущенности "русской политики" в балтийских странах, о недопонимании иноязычных сообществ. Как следствие, сознание балтийских русских часто заполнено путинской пропагандой даже более плотно, чем сознание россиян, сталкивающихся с реальными проблемами у себя дома. Хотя это и не равно готовности ехать в Россию и разделять удел тех, кто там остался во время войны…
Отгородившиеся по интересам русскоязычные люди на пространстве бывшего СССР оказались народом в рассеянии. Даже если человек живет в России, то он чувствует тесную связь с государством, только занимая бюджетную должность типа чиновника или военного. Все, кто живут трудом и/или дают работу небольшим рабочим коллективам, живут мимо государства, как писал об этом начиная с 1990-х годов Симон Кордонский. Все сами по себе – и это агрегатное состояние общества. Поэтому неважно, где сейчас русскоязычный человек. Если вторжение Российского государства завершило процесс формирования нации в Украине, то оно же пока поставило на паузу попытки перезапустить аналогичный процесс в России. Никакой идентичности на руинах советского проекта в России не возникло, за исключением ряда национальных автономий, которые за постсоветские десятилетия сумели укрепить свое самосознание (Татарстан, Якутия, тот же Северный Кавказ). Опять-таки, в прямом или косвенном противостоянии имперской централизации.
Вне зависимости от исхода войны в Украине и попыток тянуться на восток в статусе изгоя, Россия вступает в период национального строительства, в котором будут принимать участие все непримиримо конфликтующие сейчас носители русского языка – жители РФ, эмигранты со стажем и новоприбывшие, обитатели бывших имперских лимитрофов типа "патриотов России" из балтийских стран и даже иностранцы, которые с тревожным упорством продолжают учить русский язык. На недавно прошедшем в Вильнюсе Форуме свободной России экс-депутат Госдумы Дмитрий Гудков спросил бывшего башкирского чиновника Ростислава Мурзагулова, как заграничная оппозиция будет "раскалывать элиты" в России. На что политтехнолог, ставший в августе ведущим канала "Открытые медиа", финансируемого Михаилом Ходорковским, ответил: "Надо для начала перестать ругать тех, кто переходит на другую сторону". Несомненно, он имел в виду себя, но и в универсальном приложении это очень дельный совет.
Ян Левченко – журналист и культуролог
Высказанные в рубрике "Блоги" мнения могут не совпадать с точкой зрения редакции
