- Почему наемникам из ЧВК "Вагнер" сходят с рук демонстративные убийства.
- В Самаре дали реальные сроки полицейским, сфабриковавшим почти два десятка уголовных дел.
Видеоверсия программы
КУВАЛДОЙ ПО ПРАВОСУДИЮ
Следственный комитет проверяет видео, запечатлевшее убийство Евгения Нужина, бывшего заключенного, завербованного ЧВК "Вагнер" для войны в Украине и, как утверждается, добровольно перешедшего на сторону ВСУ. На видео, опубликованном в Telegram 12 ноября, Нужин после слов о совершаемой над ним казни получает удары кувалдой по голове. Это не первый, но, пожалуй, самый известный пример внесудебной расправы наемников из ЧВК "Вагнер" над участником войны в Украине с российской стороны.
С нами адвокат Илья Новиков и руководитель юридической службы Центра защиты прав человека "Мемориал" Наталия Секретарёва.
Насколько я понимаю, сначала основатель ЧВК "Вагнер" Евгений Пригожин комментировал видео с убийством человека ударом кувалдой по голове словами "собаке – собачья смерть". Но уже в среду на этой неделе в Сети начали распространять текст его заявления, якобы поданного в Генпрокуратуру, где Пригожин уже просит проверить это видео и указывает на возможную причастность к его производству спецслужб США. Илья, чем можно объяснить такую смену риторики?
Илья Новиков: В 2017 году аналогичным способом убили человека в Сирии – именно "вагнеровца", именно кувалдой, именно под запись на видеокамеру, для того чтобы потом этим хвастаться. Это практически их фирменный стиль. А вникать в какие-то их внутренние мотивы, тем более Пригожина, почему он сначала говорил одно, а потом другое, мне кажется совершенно лишним. Ну, это такая структура, такие люди, такой человек.
В 2017 году аналогичным способом убили человека в Сирии – именно "вагнеровца", именно кувалдой
Марьяна Торочешникова: Тогда поговорим о Следственном комитете РФ. Вы уже упомянули эту историю, когда вы по просьбе "Мемориала" обращались в СК от имени брата сирийца Мухаммеда Эльисмаила. Ему "вагнеровцы" в 2017 году под видеозапись ломали кувалдой ноги, потом отрезали голову, причем фотография с этими наемниками, которые не прячут лиц, и с отрезанной головой есть в Сети. Российский закон обязывает представителей государства расследовать преступления российских граждан, совершенные за границей, но СК отказался возбуждать дело – почему?
Илья Новиков: Первый раз, когда мы обратились, они даже не стали ничего отвечать. Заявление, которое подписал брат Мухаммеда Эльисмаила, просто кануло, как камень в болото.
В 2017 году появилась видеозапись, на которой "вагнеровцы" с закрытыми лицами убивают человека кувалдой, пытают его, а потом отрезают ему голову. Но это был публичный вариант записи. Через некоторое время появился вариант, видимо, изначально не предназначенный для публикации, где те же самые люди были уже с открытыми лицами (то есть они позировали для какого-то "дембельского альбома" или домашнего архива). И вот уже на этой второй записи одного человека удалось идентифицировать предположительно, а одного – практически наверняка: это Дычко, житель Ростовской области, про которого известно, что он служил в этой структуре "Вагнер" и бывал в Сирии.
Брат убитого подал заявление в Следственный комитет, была справка от сирийского юриста о том, что там это дело не рассматривалось судом. СК занял такую позицию: "это чужая территория, не наша ответственность, так что мы не будем возбуждать уголовное дело". Но мы прекрасно знаем, что они умеют возбуждать уголовные дела по поводу происходящего на чужой территории ("ужасные преступления украинской военщины в Украине").
Мы понимали: даже если дело возбудят, расследовать будут все равно лишь в порядке имитации. Но нашей задачей было обеспечить почву для того, чтобы это дело могло поступить в Европейский суд. "Мемориалу" удалось направить туда эту жалобу до того, как Россия окончательно вышла из ЕСПЧ. Но "вагнеровцы" фактически получили от российской судебной системы и от СК РФ зеленый свет на будущее. В 2017 году была подготовлена почва для убийства 2022-го. Им сказали: "делайте что хотите, вам ничего не будет".
Мы понимали: даже если дело возбудят, расследовать будут все равно лишь в порядке имитации
Марьяна Торочешникова: В последнее время от политологов и юристов все чаще можно слышать: государство само добровольно лишает себя монополии на насилие, и это может привести к катастрофе. Вы с этим согласны?
Илья Новиков: Не очень. В нормальном государстве монополия на насилие – это что-то хорошее. А качество российского государства таково, что даже если бы эта монополия оставалась у него, нам с вами все равно хватило бы о чем говорить, потому что это государство руками своих официальных служащих прекрасно умеет убивать и пытать.
Марьяна Торочешникова: 16 ноября советник главы Офиса украинского президента Михаил Подоляк заявил, что заключенный Евгений Нужин, который был завербован ЧВК "Вагнер", а потом сдался в плен украинским военнослужащим, добровольно согласился вернуться в Россию в ходе обмена пленными. Точнее, он сначала дал показания, в том числе о вербовке заключенных российских колоний в ЧВК, а потом подписал собственноручное согласие на обмен пленными. В рамках этого обмена его и отдали в распоряжение российских властей. С точки зрения гуманитарного права, можно ли было выдавать Нужина для обмена, даже если он подписывал какие-то добровольные согласия?
Наталия Секретарёва: Это довольно темная ситуация. Мы не понимаем, действительно ли он что-то подписывал, хотел ли он вернуться в Россию, а главное, кому его передали. Мы все-таки презюмируем, что люди, присутствующие на видео, бойцы ЧВК "Вагнер" не являются официальными агентами государства.
В международном гуманитарном праве есть такие понятия, как "агент государства" и "контроль государства над вооруженной группировкой". С высокой вероятностью можно говорить о том, что Россия контролирует действия ЧВК "Вагнер". Но даже по официальным протоколам ни одного государства мира – ни России, ни Украины – передавать пленного в руки... Его же явно передали не Вооруженным Силам РФ, а кому-то еще, у кого нет вообще никакого звания, позиции. По российскому закону, ЧВК "Вагнер" – незаконная организация.
Марьяна Торочешникова: Нам неизвестно, передали ли ВСУ Нужина "Вагнеру". Но с точки зрения формального права, можно было кому-то передавать, обменивать человека, чьи показания, причем снятые на видео, широко распространялись и украинскими, и международными СМИ?
Наталия Секретарёва: Здесь встает вопрос скорее старого доброго международного права – прав человека. Есть статья 3 Европейской конвенции о запрете пыток. Эта статья распространяется на случаи, когда выдача и депортация в третью страну с высокой вероятностью повлечет применение к человеку пыток. Статья 2 запрещает выдачу, высылку, депортацию человека в третью страну, где его могут убить, как случилось в России.
С высокой вероятностью можно говорить о том, что Россия контролирует действия ЧВК "Вагнер"
Марьяна Торочешникова: Но мы опять же не знаем, случилось ли это в России. Пригожин вообще утверждает, что это все дело ЦРУ. Должно ли следствие выяснять, кто фигурирует на видеозаписи, кто там был, кроме жертвы, кто был оператором, кто распространял эти записи, откуда они появились в известном Telegram-канале, и давать этому какую-то правовую оценку?
Наталия Секретарёва: Да, конечно. Даже если это произошло не на территории России, это было совершено российскими гражданами и с высокой вероятностью агентами государства. Поэтому у правоохранительных органов России все равно есть обязанность расследовать заявление о преступлении и факты.
Марьяна Торочешникова: Кстати, это видео до сих пор не запрещено, не заблокировано Роскомнадзором, не внесено судом в перечень нежелательных видео. Как будто все в порядке.
Илья, какие продиктованные этой войной изменения просто необходимо вносить в систему международного права? Или пока ведутся военные действия, можно в принципе забыть о любом праве?
Илья Новиков: Право прекрасно тем, что его точка зрения не зависит от того, кто где находится, по какую сторону войны. Но я не уверен, что в такую трудноизменяемую материю, как международное гуманитарное право, можно оперативно внести какие-то изменения. Начиная со Второй мировой войны, абсолютное большинство войн, в том числе с миллионными жертвами, проходят без объявления войны. Право войны стало настолько зарегулированным, что государства крайне неохотно на это идут. Вот почему сейчас Россия не объявляет войну на Украине? Одна группа причин, наверное, лежит в плоскости пиара: Путину с самого начала хотелось быть скорее миротворцем. Даже когда он разрушает города и убивает людей десятками тысяч, все еще приятнее делать это под лозунгом "мы не убиваем, а освобождаем".
Вторая группа причин заключается в том, что когда у вас официальный статус объявленной войны, вам гораздо сложнее, например, получать военные материалы из-за границы, там уже включаются все правила поставок военной продукции из нейтральных или невоюющих стран. То есть по итогам Второй мировой войны попытки ввести в международное право регулирование, которое сделало бы такие ужасные войны невозможными, привели к тому, что ужасные войны происходят, но так, чтобы не подпадать под это регулирование. Рецепты ХХ века в XXI уже не очень хорошо работают.
Марьяна Торочешникова: Наталия, работают ли сейчас какие-то механизмы принуждения государств к выполнению норм международного гуманитарного права?
"Вагнеровцы" фактически получили зеленый свет на будущее: "делайте что хотите, вам ничего не будет"
Наталия Секретарёва: Никаких механизмов принуждения в нынешней ситуации нет. Есть отдельные вопросы международного гуманитарного права, есть вопросы, регулирующие правомерность применения силы и так далее. Вопросы международного гуманитарного права – это когда все плохое уже случилось, это просто правила ведения войны, и они действуют вне зависимости от объявления войны. Но есть еще архитектура по поддержанию мира и безопасности, и она совершенно не работает, потому что завязана на действия Совета безопасности ООН, одним из постоянных членов которого с правом вето является Россия.
30 ЛЕТ НА ШЕСТЕРЫХ
На этой неделе суд в Самаре приговорил к реальным срокам лишения свободы шестерых бывших оперативников, которые на протяжении нескольких лет подбрасывали наркотики, выбивали признания, фальсифицировали доказательства – и все ради фабрикации уголовных дел. "Самарское дело" стало, пожалуй, самым масштабным в России последних лет процессом против полицейских и их помощников – "штатных" понятных. Потерпевшими признаны 17 человек, которых стараниями теперешних осужденных приговорили к реальным срокам по антинаркотическим статьям. Важно подчеркнуть, что в качестве "жертв" полицейские выбирали наркозависимых.
Люди осуждены, они больше не будут работать в органах правопорядка и заниматься фальсификациями дел
У нас на связи руководитель юридической практики Фонда "Общественный вердикт" Дмитрий Егошин и адвокат, сотрудничающий с Фондом "Общественный вердикт", Эльдар Гароз.
Дмитрий, вы довольны таким приговором бывшим оперативникам?
Дмитрий Егошин: Если учитывать, что они сделали и как потерпели от их действий люди, получавшие гораздо большие сроки, то, конечно, здесь есть несоразмерность. Тем не менее, эти люди осуждены, они больше не будут работать в органах правопорядка и заниматься фальсификациями дел, поэтому в целом мы довольны приговором.
Марьяна Торочешникова: Эльдар, суд не увидел никакого предварительного преступного сговора между осужденными. Получается, каждый действовал сам по себе?
Эльдар Гароз: Нет. Мы все понимаем, что предварительный сговор имел место. Это целая система конкретно в этом отделе. В ходе следствия и судебного следствия стало ясно, что это именно такой конвейер.
Марьяна Торочешникова: Помимо этих 6-и бывших оперативников есть еще 14 человек – это так называемые "понятые на зарплате" и какие-то закупщики, также участвовавшие в этих преступных схемах. За исключением двух из них, которые получили условные сроки, остальным все фактически сошло с рук за истечением сроков давности?
Эльдар Гароз: Да, по составу "фальсификация" сроки давности прошли. И не только у "понятых" и закупщиков, но и у бывших сотрудников тоже менялись составы, и было прекращено уголовное преследование именно в этой части.
Марьяна Торочешникова: В качестве жертв, насколько я понимаю, полицейские выбирали в основном наркозависимых людей. А как наркозависимые могли употреблять наркотики, не нарушая при этом закона?
Сегодня это могут быть наркоманы, завтра – активисты, а послезавтра – обычные люди, не имеющие отношения к криминалу
Эльдар Гароз: Есть хранение для личных целей, и есть сбыт. Вменяли именно сбыт, поэтому там и сроки очень большие, около десяти лет. Мы настаивали на том, что у них на самом деле и хранения не было. Пусть они наркозависимые люди, но именно в тот момент, когда их задерживали, сотрудники полиции подкидывали им наркотические средства. Когда вступит в законную силу приговор в отношении полицейских, нужно будет инициировать процедуру пересмотра в отношении потерпевших. Мы так и предполагали, что им оставят хранение, то есть сбыт уберут, переквалифицируют, и наверное, за отсиженным выйдут те, кто еще не вышел (ведь если их полностью оправдывают, это огромные компенсации от государства).
Марьяна Торочешникова: 17 человек официально признаны потерпевшими, а сколько из них до сих пор лишены свободы?
Эльдар Гароз: Под стражей остались два или три человека. Кто-то ушел по УДО, кто-то ушел на ограничение свободы.
Марьяна Торочешникова: Вот эти 17 человек – это только те, кого удалось установить? С каким размахом работал этот конвейер?
Эльдар Гароз: По нашему субъективному мнению, потерпевших гораздо больше.
Марьяна Торочешникова: Дмитрий, под нашими видео и текстами на сайте Радио Свобода встречались и такие комментарии: "Ладно, когда совсем невиновным людям подбрасывают наркотики, а это же наркоманы". Кто-то из оперативников говорил: "Да, может быть, ровно в тот момент они и не делали ничего незаконного, но мы-то знаем, что они нарушали закон, мы не сажали совсем невиновных людей".
Такая фальсификация уголовных дел – массовое явление
Дмитрий Егошин: Это очень порочная практика. На примере этого дела видно несовершенство Уголовно-процессуального кодекса: сегодня это могут быть наркоманы, завтра – активисты, а послезавтра – обычные люди, обыватели, вообще не имеющие отношения к криминалу. Берутся три человека, один из них – закупщик, два – понятые. Закупщику дается денежная купюра, их фотографируют, составляется протокол изъятия денег, оформляются какие-то материалы оперативно-розыскной деятельности, оперативники пишут: "мы вели наружное наблюдение, у нас есть информация". Откуда эта информация – никому не интересно. Дальше наркотик отправляется на экспертизу, экспертиза подтверждает, что это наркотик, и дело уходит в суд. Любой человек может оказаться на этом месте.
Марьяна Торочешникова: А что было не так с самарскими полицейскими, почему их разоблачили?
Дмитрий Егошин: Осужденные, которым они подбрасывали наркотики, писали жалобы. Видимо, в какой-то момент такой информации накопилось достаточно много, и этому делу решили дать ход. Там было еще несколько эпизодов, когда один из оперативников (это прозвучало в ходе судебного заседания) занимался продажей наркотиков. Один из его подельников из числа понятых приезжал к нему на работу и брал у него наркотики. Смешная ситуация: за этим понятым было уже установлено наблюдение со стороны главка. Его взяли с этими наркотиками. По непонятным нам причинам этот эпизод не вошел в обвинение.
Марьяна Торочешникова: Эльдар, по вашим наблюдениям, как много дел, связанных с обвинениями по антинаркотическим статьям, в России доходило до суда по самарскому сценарию?
Эльдар Гароз: Такая фальсификация уголовных дел – массовое явление. Один из подсудимых полицейских сказал, что руководство отдела обязывало их оформлять два сбыта в неделю. Он сам сказал в суде при допросе, что это нереально сделать честным путем. И не может быть так, что это не практикуется по всей стране – планы, палки и так далее, а только в самарском отделе. Сотрудники сами становятся заложниками этой системы: надо либо увольняться, либо выполнять этот план.
Один из подсудимых полицейских сказал, что руководство отдела обязывало их оформлять два сбыта в неделю
Марьяна Торочешникова: При таком раскладе им совершенно невыгодно ловить крупных поставщиков: поймают, посадят, и тогда на чем же делать остальной план?
Эльдар Гароз: Здесь же нет никакой борьбы с наркотиками. Сфабриковали – и человек уехал в колонию.
Дмитрий Егошин: Я думаю, в каждом городе, в каждой столице субъекта РФ каждое второе уголовное дело, связанное с незаконным оборотом наркотиков, должно пересматриваться. Таких дел просто огромное количество!
