Сергей Медведев: Война в Украине и западные санкции нанесли серьезные удары по российской медицине. Дефицит лекарств и медицинских изделий, эмиграция ведущих специалистов, призыв врачей в зону боевых действий, наплыв раненых в госпитали и больницы. Как справится со всем этим российское здравоохранение?
С нами врач-травматолог, ортопед Андрей Волна и врач-эндокринолог, бывший старший научный сотрудник Национального медицинского исследовательского центра эндокринологии Игорь Скляник.
Видеоверсия программы
Корреспондент: После начала войны пострадала и система здравоохранения: рост цен на ряд лекарств, а то и вовсе прекращение поставок, эмиграция специалистов и проблемы с импортозамещением западного медицинского оборудования и комплектующих. Появились сложности с логистикой, выросло время доставки лекарств, а многие российские препараты производятся из импортного сырья, что уже спровоцировало рост цен и на них. Российские врачи столкнулись с приостановлением членства в международных организациях, с проблемами обмена опытом, общения с зарубежными специалистами. Еще одним вызовом для российской медицины стал наплыв раненых в больницы на оккупированных Россией территориях, местные жители сообщают о проблемах с приемом гражданских из-за загруженности врачей и отсутствия койко-мест.
Война в Украине и западные санкции нанесли серьезные удары по российской медицине
Сергей Медведев: Андрей, российское здравоохранение – это гигантская машина, которая строилась еще в советское время под различные мобилизационные задачи. Она в целом оказалась готова к войне: к наплыву раненых, призыву врачей на фронт? Она работает как некая слаженная бюрократическая административная машина?
Андрей Волна: Если сказать однозначно, то – да. В эпоху пандемии врачи и больничный менеджмент научились перераспределять ресурсы, манипулировать койками, открывать одни виды помощи, приостанавливать оказание других. Но и в довоенное, и в доковидное время система здравоохранения России напоминала и по сей день напоминает лоскутное одеяло. Ведь у нас есть не только гражданские и военные госпитали, развита система корпоративных госпиталей, когда банки имеют свои больницы, а также строительные организации, авиаторы, РЖД. Особняком здесь стоит система Федерального медико-биологического агентства. Это и не военная, и уже не гражданская структура.
Сергей Медведев: ФМБА вне структуры Министерства здравоохранения? Как я понимаю, его сотрудники связаны гораздо более жесткой дисциплиной.
Андрей Волна: Да, они едут на оккупированные территории, когда им приказывают. Я знаю врачей, которые вынуждены были уволиться, потому что не хотели туда ехать, понимая, что это прямое нарушение любых международных пактов. Это очень своеобразная система, но она хорошо вписывается во все современные российские гибридные вещи, когда, с одной стороны, это не война, а с другой стороны – война, с одной стороны, это государственная медицина, а с другой стороны – не государственная.
Сергей Медведев: Игорь, вам доводилось сталкиваться с мобилизацией врачей в России, с отправкой их в зону боевых действий?
Игорь Скляник: Приходилось. Я покинул Россию в конце сентября, но остался в медицинских чатах, и там то и дело еще до мобилизации всплывали сообщения, что требуются те или иные специалисты с достаточно высокой оплатой на занимаемой Россией территории. А во время мобилизации в мом окружении почти никто из тех врачей, кому пришла повестка, даже не пошли в военкоматы.
Нельзя сказать, что, поскольку врачи должны быть более гуманными, они меньше поддерживают происходящее
Сергей Медведев: В целом можно ли как-то оценить, каково отношение врачей к войне?
Игорь Скляник: Отношение очень разное. Я бы, к сожалению, сказал, что оно приближено к общественному разделению мнений. Нельзя сказать, что, поскольку врачи должны быть более гуманными, они меньше поддерживают происходящее.
Сергей Медведев: Я слышал, что поддержка достаточно велика, врачи готовы ехать в прифронтовую зону.
Андрей Волна: Я перестал удивляться еще в 2014 году, когда значительная часть моих коллег радовались аннексии Крыма. Меня не удивило и нынешнее отношение, которое примерно соответствует отношению в обществе в целом. Но это во многом связано с элементарной боязнью. Айтишник может увезти с собой свое рабочее место, врачу же, особенно если это хирург, чем выше его квалификация, тем сложнее ему потерять рабочее место. Поэтому трудно понять, как они на самом деле относятся к войне.
Сергей Медведев: А что происходит в госпиталях в прифронтовой полосе, в Ростове?
Андрей Волна: Официальной информации об этом нет. Насколько я знаю из разговоров с коллегами, сейчас катастрофы на прифронтовых территориях не происходит, потому что первым депмфером являются гражданские больницы на оккупированных территориях Донецкой и Луганской областей, частично – в Херсонской и Запорожской областях. Именно там проходит первая селекция пациентов, отбираются те, которые дальше отправляются в сеть военных госпиталей. Пока можно сказать, что система здравоохранения более-менее справляется с ранеными за счет урезания объемов плановой помощи мирному населению и использование оккупированных территорий. Часть раненых доставляются в клиники Беларуси.
Сергей Медведев: А что с реабилитацией раненых? Ведь сейчас появятся десятки, если не сотни тысяч людей, которые потеряли конечности, им нужно протезирование, реабилитация, многолетняя поддержка?
Андрей Волна: Это одно из самых сложных направлений. В нашей сегодняшней медицине я не вижу возможностей для полноценной реабилитации. После лечения, хирургического вмешательства нужна адаптация человека с ограниченными возможностями к изменившимся условиям существования. Далее необходима социальная и экономическая реабилитация, поиск новых мест работы, психологическая поддержка, встраивание человека в нормальную жизнь. Это просто невозможно. Даже в крупных городах с этим будут проблемы, я уж не говорю о небольших. Вот это будет серьезнейший удар по экономике и по психологическому комфорту тех людей, которые сейчас предпочитают не замечать военные действия. Когда эти люди будут рядом, их придется заметить.
Айтишник может увезти с собой свое рабочее место, а врач – нет
Игорь Скляник: Это будут огромные вызовы. И у меня большие сомнения, что российская система реабилитации сможет значимо помочь данной категории пациентов. В условиях санкций, сильного урезания бюджетов здравоохранения, недобора персонала справиться с этим будет очень сложно, и результаты будут плачевные.
Сергей Медведев: Дефицит лекарств и медицинской техники предрекался в начале войны, говорили, что к концу года не будет никаких импортных лекарств, запчастей для дорогостоящей техники, для томографов.
Андрей Волна: Мы используем для лечения пациентов не так много лекарственных препаратов. Как правило, это антибиотики, антикоагулянты, препараты для обезболивания и анестезии во время проведения операций. Но мы используем очень много изделий медицинского назначения. Это погружные и внешние фиксаторы для лечения переломов, искусственные суставы. Первый шок можно назвать логистическим, он произошел в марте-апреле. Сами изделия медицинского назначения и медикаменты не под санкциями. Но блокирование банковской активности, контейнерных перевозок, отсутствие страхования привело к тому, что привычные пути поставок таких изделий были изменены и нарушены. Где-то летом проблема стала решаться, но – за счет повышения цены примерно на 7-9%. А дальше сами фирмы стали повышать цены, потому что экономика еще не оправилась и от ковидного кризиса.
В результате на этом рынке мы имеем серьезное изменение ассортимента предоставляемых изделий. Условно говоря, чтобы выполнить эндопротезирование тазобедренного сустава, травматологу-ортопеду необходим склад, насчитывающий порядка 30 различных позиций. А в изменившихся условиях поставщикам невыгодно держать столько позиций на складе в больнице. В результате те пациенты, которые нуждаются в данном виде помощи, или получают то, что при прочих равных условиях можно было сделать по-другому, или не получают эту помощь вообще. В небольших регионах изделия ведущих производителей уже заменены второй линейкой из Китая, допустим. Появились индийские и турецкие продукты, которые не очень хорошо исследованы. Некоторые виды медицинской помощи (например, эндопротезирование плечевого сустава) в этом году в России стали вообще недоступны.
Сергей Медведев: Игорь, насколько серьезен дефицит лекарств в вашей области?
Игорь Скляник: По терапевтической области санкции, к счастью, ударили меньше. Мы столкнулись с проблемами в самом начале спецоперации, но сейчас более-менее справились. Кроме того, начали появляться пациентские сообщества, которые стали искать те или иные препараты уже не в России.
Некоторые виды помощи, например, эндопротезирование плечевого сустава, в России стали недоступны
Еще один момент достаточно сильно ударил по клинической медицине – это уход из России зарубежных, международных клинических исследований. Сейчас у нас фактически закрывается доступ к апробации, к исследованию новых молекул, новых препаратов, что в будущем может очень сильно сказаться на качестве предоставляемых медицинских услуг.
Андрей Волна: Российские производители до войны – это около 60% тех лекарств, которые были на фармацевтическом рынке. 80% активных веществ у нас привозные! Мы завозили их из стран, которые сейчас считаются неблагонадежными партнерами, оформляли, пакетировали и продавали. Это считалось российскими лекарствами. 90% российских фирм используют западное оборудование, нуждаются в западной поддержке хотя бы для того, чтобы правильно разложить в облатки дозированный медикамент. Сейчас на этом рынке происходят очень серьезные изменения. Поставки из стран Западной Европы, США, Швейцарии заменяются поставками из Индии и Китая. Но далеко не все лекарства могут быть заменены российскими или импортом из Китая, Индии и Турции. Конечно, аспирин никуда не денется. Громадное количество "простых" болезней можно будет продолжать лечить.
Сергей Медведев: А высокотехнологичные лекарства, скажем, в онкологии?
Андрей Волна: Вот это громадный удар! Допустим, для химиотерапии положено вводить определенный препарат в определенной дозировке каждые три недели. Если его вдруг не оказалось в клинике, в стране, то вся химиотерапия онкологического заболевания идет коту под хвост. Тут громадные проблемы, потому что возникли перебои.
Сергей Медведев: Люди умерли в результате этих перебоев?
Андрей Волна: Уровень смертности в связи с этим растет – это однозначно. Если на любом этапе лечения онкологического заболевания возникает сбой, то шансов выжить у человека становится намного меньше.
Игорь Скляник: Отъезд врачей за границу – еще один вызов для системы здравоохранения. В последнее время врачи стали более-менее нормально учиться, был доступ к зарубежным базам, статьям. С введением санкций, с исключением врачей из международных врачебных сообществ врачебный уровень может начать падать.
Сильно ударил по клинической медицине уход из России зарубежных, международных клинических исследований
Сергей Медведев: Андрей, насколько сильны "потери" ведущих специалистов в российской медицине? Насколько они восполнимы?
Андрей Волна: Надо сказать честно – мы заменимы. Допустим, я ушел из своей больницы – у меня прекрасная команда, и, я уверен, это никоим образом не сказалось на оказании помощи пациентам. Но в небольшом городе, где не так много врачей определенных компетенций, отъезд любого специалиста – это проблема. Еще серьезнее то, что происходит с медицинским образованием. Дело в том, что врач учится всю жизнь. Непрерывная постдипломная подготовка для врача любой специальности – это основа нормальной работы. Медицина меняется, появляется много новых технологий и медикаментов, изменяются подходы к лечению той или иной патологии. Сейчас главным в постдипломной подготовке травматологов-ортопедов являются курсы, которые организует Международный фонд постдипломной подготовки, они проходили в России с начала 90-х годов. Доктора слушают лекции, участвуют в дискуссиях и, самое главное, учатся оперировать переломы не на живом пациенте, а на специальных моделях костей с переломами. Эти курсы в России с началом войны отменены, потому что невозможно завезти в Россию из Швейцарии кости, инструменты, специальное оборудование точно в срок и в нужном количестве. И по другим направлениям постдипломной подготовки произошел такой же удар. И вот здесь как раз, полагаю, нашу медицину ждут гораздо большие испытания, нежели те, что связаны с отъездом специалистов.
Сергей Медведев: Игорь, насколько сложно российскому врачу подтвердить свою квалификацию на Западе? Я слышал, на это уходят годы.
Игорь Скляник: Это зависит от страны и от специальности врача. В Израиле достаточно легко это сделать, но это скорее исключение из правил. Если ты хочешь уйти в конкретную специальность, в большинстве стран ты должен опять проходить ординатуру, которая обычно дольше, чем в России (четыре-пять лет). Правда, будучи ординатором в зарубежной стране, ты получаешь какие-то деньги, в отличие от России.
Сергей Медведев: Российские специалисты за рубежом, которые сейчас уезжают, легко находят работу?
Андрей Волна: Это тоже во многом зависит от страны. Есть страны, куда ты просто можешь приехать и сразу же начать работать. В Евросоюзе очень многое зависит не от твоей известности, а от соблюдения четко прописанных правил подтверждения диплома. Сначала ты подтверждаешь диплом как таковой, причем часто не на английском, а на языке конкретной страны, а потом уже идет подтверждение специальности. Процесс сложный, далеко не всегда выполнимый для российских врачей. Многое зависит от первоначальной квалификации и от возраста: то, что можно сделать в 30-35 лет, не всегда получится в 50-55.
Сергей Медведев: Ваш взгляд на перспективы нескольких будущих лет российской медицины.
Российскую медицину ждет деградация, поскольку мы уже живем в состоянии изоляции
Андрей Волна: Это деградация, поскольку ни в одной нормальной стране медицина не является изолированной, а мы уже живем в состоянии изоляции.
Сергей Медведев: Вот, скажем, на Кубе еще в социалистические времена была построена вполне современная медицина. До последних лет американцы ездили туда лечить зубы, то есть стоматология там существовала. Может быть, задел советской медицины на каком-то минимальном уровне и поддержит эту систему? В Беларуси, например, остался высокий уровень врачей.
Игорь Скляник: Скорее всего, довольно вероятный сценарий, что какой-то средний уровень медицинской помощи останется. Надеюсь, у российских врачей будет возможность выходить в интернет и узнавать новую информацию. Но я согласен, что это будет деградация. Катастрофы здравоохранения, скорее всего, не будет, но, к сожалению, нас ждет много маленьких личных катастроф, когда отдельный человек недополучит необходимую помощь.
Сергей Медведев: И в этом отношении война России против Украины – это бомба замедленного действия, заложенная под российские больницы, поликлиники, аптеки, под само будущее России.
