В декабре разные языковые институции наперебой объявляют слово года. Знаменитый словарь Коллинз назвал им "ИИ" (искусственный интеллект). Еще более авторитетный Оксфордский словарь назвал словом 2023 года "ризз" (rizz), являющееся укороченным вариантом слова "харизма", обозначающее "стиль, шарм, привлекательность" и активно использующееся англоязычной молодежью в соцсетях. Кембриджский словарь объявил словом 2023 года "галлюцинировать". А по решению немецких экспертов им стало слово Krisenmodus, которое переводится как "кризисный режим". Немцы объясняют свой выбор тем, что в нынешнем году кризисы и управление ими (изменение климата, война в Украине, энергетический кризис, война на Ближнем Востоке, инфляция, долговой кризис, кризис образования и др.) достигли кульминации. А такие чувства, как неуверенность, страх, гнев, беспомощность и бессилие, повсюду характеризуют повседневную жизнь многих людей. Повсюду, кроме России, где словом года, в котором она развязала войну, Государственный институт русского языка имени А.С. Пушкина с академическим хладнокровием (а точнее, с особым цинизмом) признал слово… "наследие". Словом, называют что кому бог на душу положит. А по мне, так словом 2023 года должно быть объявлено слово "контекстуализация", позволяющее оправдать любое злодейство.
Никогда еще мир не был настолько пропитан лицемерным морализаторством и настолько лишен базовых моральных представлений
Сама по себе контекстуализация – вполне безобидная процедура и основана на здравом смысле: если вы хотите что-то понять (событие, факт, явление), следует рассматривать его всесторонне, или "в контексте". Но понять или объяснить – вовсе не значит оправдать. Между тем сплошь и рядом мы сталкиваемся с этой ментальной аберрацией, а по сути, с логической ошибкой: причинами (истинными или мнимыми) нам объясняют поступки людей, и эти объяснения причин незаметно перетекают в оправдания. Так устроено наше восприятие. Воспитанные на реализме XIX века, мы все помним нарративы про "жертв среды", которые были распространены настолько, что стали объектом иронии, а фраза "среда заела" стала, как сказали бы сейчас, мемом. Вообще-то, люди редко действуют безо всяких причин. У любого действия есть причина. Она есть у всякого доброго дела. И у всякого злого. Но от того, что у Раскольникова была "теория" и были "сложные обстоятельства", совершенное им не перестало быть преступлением.
Путин, как рассказывают его высокопоставленные собеседники, мог часами жаловаться, перечисляя обиды России. Но от этого развязанная им агрессия против Украины не перестает быть преступлением. На улицах израильских городов еще бесчинствовали террористические банды, а соцсети уже наполнились рассуждениями о том, что это "естественная реакция на оккупацию". Иначе говоря, возможная причина стала оправданием. Кульминацией этих нарративов стала повергшая всех в шок речь Генсека ООН, который заявил, что "атаки ХАМАС происходили не в вакууме", но стали результатом того, что "палестинский народ подвергался удушающей оккупации в течение 56 лет", что палестинцы "видели, как их землю неумолимо поглощают поселения, и страдали от насилия; видели, как их экономика задыхается; как людям приходится бежать, а их дома разрушаются". Здесь особенно ярко видно, как "контекст" из объяснения превратился в оправдание. Но когда казалось, что в оправдании терроризма Генсеком ООН "международное сообщество" достигло дна, по ставшей уже печальной традиции, снизу нам постучали.
Облетевшая мир сцена с президентами самых престижных американских университетов, которые на слушаниях в Конгрессе США на вопрос о том, считают ли они предосудительным призывы к геноциду евреев, одна за другой отвечали мемом: "Зависит от контекста", – создала по-настоящему кафкианскую ситуацию. Если что-то позитивное в этом и было, то разве что то, что весь мир смог увидеть (хотя это лишь вершина айсберга!), какой ад творится на кампусах, каким радикализмом отравлены мозги современного "академического сообщества" – от студентов до президентов университетов, в каком яде экстремизма варятся дети налогоплательщиков и частных доноров за их же деньги. В сети гуляет фотография ворот Освенцима, где вместо надписи "Труд освобождает" значится: "Зависит от контекста".
И хотя это слово оказалось у всех на слуху в последние месяцы, смею утверждать, что родилось оно, как все истинно великое, конечно, в России. Просто раньше русские, подобно господину Журдену, не знали, что говорят прозой. Ведь что такое, по сути, сакраментальное "Все не так однозначно", как не призыв к контекстуализации? Да, Россия вторглась в Украину, да, она "вынуждена" убивать, но ведь, говоря словами Гутерриша, это "происходило не в вакууме"… А Запад? А НАТО? А нацисты?.. Чем не "контекст"?
Контекстуализация как инструмент прямого политического действия представляется мне симптомом тяжелого недуга, поразившего современное "мировое сообщество" в условиях полной потери им каких-либо моральных ориентиров. Никогда еще мир не был настолько пропитан лицемерным морализаторством (эмпатия, инклюзивность, толерантность, меньшинства, беженцы, жертвы несправедливости, насилия и даже микроагрессии, сохранение природы, спасение животных и т.д.) и настолько лишен базовых моральных представлений (президенты старейших и самых уважаемых высших образовательных учреждений не могут однозначно ответить на вопрос, противоречит ли призыв к геноциду кодексу поведения во вверенных им университетах!). Когда мир проскочил точку невозврата, после которой процесс моральной кастрации принял необратимый характер?
Ясно, что это произошло не сразу после войны, поскольку изначально послевоенный мир был совершенно иным. Много раз в разные годы перечитывал я знаменитое письмо Трумэна в ответ на меморандум Федерального совета христианских церквей Америки. Речь в нем шла об атомных бомбардировках Японии. Письмо оправдывало его решение сбросить бомбы на Хиросиму и Нагасаки. Печальный документ эпохи – оправдания вялые и неубедительные, но интересны не они. Интересен финал письма: "Когда вы имеете дело с чудовищем, вы должны относиться к нему как к чудовищу. Это очень печально, но тем не менее это так".
Когда же именно это стало не так? Где была та точка, когда стало общим местом, что в мире чудовищ нет, что каждое чудовище — это не чудовище, а жертва социальной, исторической и всякой иной несправедливости? Что в детстве оно было жертвой абьюза, получило травмы, недополучило эмпатии и поддержки. И объяснение того, почему оно стало чудовищем, стало объяснением того, почему оно уже не чудовище, а… жертва. А жертвы этого чудовища просто сами лишены эмпатии, поэтому никакие они не жертвы, а абьюзеры. Разве человеческая природа так быстро изменилась, что чудовища вывелись? Конечно нет. Но скажи об этом — и тебе ответят: мы не должны опускаться до этого, мы не должны им уподобляться, мы выше этого…
Мы живем в мире, который оказался очень неуютным для всех, кроме чудовищ, которые чувствуют себя хозяевами
Было бы странно, конечно, если бы люди того поколения рассуждали иначе. Иначе они бы той войны никогда не выиграли. Иначе все мы жили бы (если бы жили!) в Третьем рейхе. Но победила антигитлеровская коалиция, куда входили страны "свободного мира". И вот лидер этого свободного мира утверждал, что "когда вы имеете дело с чудовищем, вы должны относиться к нему как к чудовищу. Это очень печально, но тем не менее это так". И это не мешало Америке быть Америкой, и победить в холодной войне, и оставаться лидером свободного мира на протяжении восьми десятилетий… А теперь мешает. Теперь мы живем в другом мире, который оказался очень неуютным для всех, кроме чудовищ, которые чувствуют себя в нем хозяевами. Но нам некого винить – мы сами сделали этот мир таким.
Мы сделали его таким, решив, что со злом всегда можно договориться, что его можно заговорить, повторяя знаменитое черчиллевское "to jaw-jaw is always better than to war-war" (вести переговоры всегда лучше, чем воевать). Знаменательно, что лишь несколько недель назад в мафусаиловом возрасте умер главный архитектор этого мира. Смерть Киссинджера заставила по-новому взглянуть на три главные его достижения, основанные на Realpolitik. Парадоксальным образом они оказались иллюзорными: сближение с Китаем привело к его экспонентному росту и превращению в главную опасность для США и мира, знаменитый Парижский договор, который должен был обеспечить демократическое развитие Вьетнама, привел к полному захвату страны коммунистами, а разрядка завершилась пшиком и к либерализации СССР не привела. По историческим итогам Realpolitik оказалась чистой иллюзией. Никакого реализма в ней нет: со злом можно вести переговоры, ослабляя его, оттягивая войну, но договориться с ним нельзя.
Все эти режимы состоят из одного и того же: террор внутри страны, оболваненное население, экстатическая поддержка властей, выпадение лидеров из реальности, бравада, война... И итог правления – руины. Взгляните на сегодняшнюю Газу. Эти режимы оставляют после себя только смерть и руины... Все это было уже множество раз в ХХ веке. В ХХI все повторяется: фаза развязывания войны означает приближение коды. Афганистан, Ирак, Россия, Палестина, вот сейчас режим Венесуэлы готовится к самоликвидации...
В современном все более демократизирующемся мире диктатурам все легче появляться (ставшее политическим субъектом лишённое навыков свободы и политически незрелое население чрезвычайно падко на популизм), но все труднее выжить (поскольку современный мир апеллирует к идеалам свободы, социальной справедливости и благосостояния, а диктатура – это про репрессии и удержание власти). Утолить потребность в самолегитимации становится все труднее. Поэтому мирные фазы становятся все короче: война как самый простой выход из порождаемого диктатурой политического, экономического, социального кризиса, как наиболее эффективный способ социальной мобилизации становится для этих режимов все более привлекательной. Они идут к войне и к саморазрушению, как зомби, увлекая в эту бездну тысячи, если не миллионы невинных людей – как жертв внешней агрессии, так и внутри своих стран. Зная это, давно пора понять, что запускать эту болезнь ни в коем случае нельзя. Договариваться с этими режимами – только усиливать их, давая им дополнительный временной ресурс. Их нужно сдерживать и ослаблять, а при необходимости противостоять им. Иначе они только окапываются, цементируются, коррумпируют общества, прорастают в них и становятся неразрушимыми изнутри, но могут быть разрушены только извне – через большие войны и большую кровь.
Нет, зло зависит не от контекста. Оно зависит от нашей апатии, от нашего нежелания бороться с ним, от нашего цинизма и уступчивости, от нашей исторической слепоты и самообмана. Все это и есть контекст, в котором зло процветает. И этого стало слишком много в современном мире. Настолько много, что само наше выживание, судьба наших ценностей и нашей свободы стали зависеть от контекста.
Евгений Добренко – филолог, культуролог, профессор Венецианского университета
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
