Анна Качкаева: Сегодня сплошная мистика - у продюсера не пошел трек, потому что через полтора часа на окраине Москвы... Так и хочется сказать, что однажды весной, в час небывало жаркого заката в Москве на Патриарших прудах...
Звучит трек к фильму "Мастер и Маргарита"
Анна Качкаева: Это музыка Шнитке и фильм, который уже с 7 апреля пойдет в прокате - "Мастер и Маргарита" режиссеры Юрия Кары. Премьера через полтора часа, и прямо отсюда, из студии, на красную дорожку Александр Филиппенко и поедет.
Александр Филиппенко: Да, в своем клетчатом пиджаке.
Анна Качкаева: Именно в клетчатом и в очках, просто готовый. Приурочена премьера к 120-летию Булгакова, зрителей ждут разнообразные ощущения, но главными, по-моему, будут вот эти сравнения перевоплощений. Валентин Гафт, бывший в фильме Бортко Каифой и человеком во френче, у Кары стал Воландом. Кирилла Лаврова на посту прокуратор сменил Михаил Ульянов. Александр Филиппенко уступил роль Азазелло Владимиру Стеклову и оказался элегантно-глумливым Коровьевым. Мастера сыграл Виктор Раков, Маргариту - Анастасия Вертинская, Геллу - Александра Захарова, Степу Лиходеева - Сергей Никоненко, в роли Иешуа - Николай Бурляев, Левия Матвея - Лев Дуров, Иуду - Игорь Верник, Бездомного - Сергей Гармаш.
Александр Филиппенко: Это же 17 лет назад!
Анна Качкаева: Это одна из первых его ролей, да. Натура вся без компьютерной графики. Иудея снималась в Израиле, Москва - на Арбате.
Александр Филиппенко: Голову отрезали на Патриарших (смеется).
Анна Качкаева: Музыка, как я сказала, Шнитке, с таким таинственными мотивами, и из "Болеро" Равеля, и из "Валькирии" Вагнеровской. Вот такое вот странное возвращение картины 1994 года.
Александр Филиппенко: А может быть, не странное?
Анна Качкаева: Может быть. После того уже, между прочим, как целое поколение школьников...
Александр Филиппенко: Вот! Забыло!
Анна Качкаева: Не просто забыло, а теперь узнало роман по сериалу 2005-го.
Александр Филиппенко: Возможно, вот такая надежда у меня, что этот фильм подтолкнет этих ребят молодых подойти к родителям и спросить: а где тут у нас Булгаков? Или в интернет залезть и заново прочитать. Все ведь зашифровано там, и у кого есть быстрые, легкие мозги, и которым интересны вот эти подтексты, - это мое личное мнение, что это все художественно зашифрованный личный дневник переживаний Михаила Афанасьевича.
Анна Качкаева: Об этом мы еще поговорим, но давайте к экранизации. Для вас премьера остается премьерой, если она через 17 лет?
Александр Филиппенко: Конечно! Это все заново, совсем новое. Это вот как нас учили в Щукинском училище задать три "почему": почему я в этом году с этими актерами играю этот спектакль? Так вот, в 1994 году было одно, сейчас другое. Другие три почему! Это вот самая главная мистика, что фильм, который снимался как сериал телевизионный, он выходит к зрителю как киновариант. Это никто не предполагал. Вот это самая главная такая мистика.
Анна Качкаева: А что вас связывает, по-вашему, с Булгаковым? Потому что только ведь вам и Гафту удалось теперь уже, через 17 лет, сыграть и там и там.
Александр Филиппенко: Это его величество случай!
Анна Качкаева: Причем вам в обоих случаях нечистую силу.
Александр Филиппенко: Я про другое! Просто я рядом живу, и я в этот момент был на Патриарших прудах с друзьями. Клянусь! Я читал вот это: "Однажды весной в час небывалого заката... Дайте нарзану... Солнце клонилось за Садовую..." Вот это все я читал, а параллельно по Патриаршим прудам шла группа людей и тоже раскидывала руками в разные стороны. Здоровый мужчина в центре подошел ко мне и говорит: "Вы меня не знаете?" Я говорю: "Знаю. Бортко". - "Ты сыграл уже Коровьева. У меня Азазелло сыграешь?" Предложение мне было сделано, и я дал согласие на Патриарших. Хотите верьте, хотите нет, но такой случай! С собаками мы гуляли, и вот оно так случилось. И так же Бортко хотел снять в том или ином виде Гафта, и он придумал что-то... Но когда нам делается предложение, прежде всего мы смотрим на текст. Только текст!
Анна Качкаева: Хорошо, а вам кто из ваших персонажей...
Александр Филиппенко: Нет, все разное! Ясно одно, что Коровьев, конечно, интереснее. Любимый жанр - трагифарс - наш, вахтанговский.
Анна Качкаева: То есть все-таки его из этих чертей вы больше любите.
Александр Филиппенко: Конечно.
Анна Качкаева: Ну, и он поглумливее будет, похарактернее.
Александр Филиппенко: Но когда тебе делают предложение еще прикоснуться к этому... Я ведь дал согласие сразу, домой взял книжечку, издания "Посев" у меня еще есть книжка. Я посмотрел, что там только две сцены Азазелло, в основном он экшен-мен, он действует, убивает, наказывает. "Врать не надо по телефону".
Анна Качкаева: Да, он, вообще, такой библейский, конечно, но восходит к тому, чтобы...
Александр Филиппенко: К злодеям таким.
Анна Качкаева: Да, что убивает и, собственно, некоторую красоту на женщин умеет наводить.
Александр Филиппенко: Ну, хотя и любимая моя фраза там: "Ох, и трудный народ эти женщины". И я сейчас вспомнил историю одну. Именно у Азазелло встреча с Маргаритой, он ее приглашает к иностранцу, к которому она идти не хочет: нет, нет, кто такой, вот сводник нашелся, да, нет... У меня всегда была с собой книжечка, как у Кары на площади, так и здесь, и я с Бортко очень серьезно спорил и ругался: "Почему этой нет фразы? Посмотри, как замечательно сказано!" Он говорит: "Александр, это ты все будешь у себя на литературных вечерах исполнять. Мне важно другое сейчас". На следующий день были съемки, мы подготовились, и он мне в конце шепнул, что "возможно, я тебя вызову еще в Питер". И они нашли кладку кирпичную, как кремлевская стена, зелень вокруг, я сел, и через мой затылок снимали крупные планы Ани Ковальчук, потому что первый день у нее был в Москве съемок, и Бортко сказал, чтобы она успокоилась, и он говорит: "Мне важно было за всю эту сцену". У Булгакова важно, чтобы она дала согласие и взяла эту мазь у Азазелло, а Ботко говорил: "Мне важно, чтобы я видел глаза, что она поняла, с кем она имеет дело, и только после этого дала согласие. Вот это кино!" И вот я вижу, это ход мыслей кинорежиссера. А я мои тексты могу читать на литературных вечерах.
Анна Качкаева: Но вы вспоминаете Бортко, а не...
Александр Филиппенко: Давно, во-первых, было. Это было легко и много, столько текста было. И эта лестница... Гости на балу, у меня огромное количество текста, это надо все уложить. И с Виктором Павловым (он играл кота) надо наизусть все, нам надо точно смотреть, слово в слово говорить. Это ночная такая встреча. Потом Сандуновские бани запомнились тоже, у нас тоже там был эпизод. Все в довольно естественных интерьерах. В Израиль нас не взяли: "Зачем вы?" - "Подержим лошадь у Воланда". В итоге некому было держать за уздцы лошадь, и она все время отворачивалась и Гафта отвозила в сторону. Остались самые светлые воспоминания, правда, хорошие.
Анна Качкаева: И многих уже нет.
Александр Филиппенко: Вот этот вариант в Питере я уже видел, двухчасовой, и конечно, главная мысль о том, что большей половины людей нет, и Шнитке, эта музыка... И конечно, Михаил Александрович Ульянов. Я должен сказать, что замечательно, что сейчас он выходит, этот фильм! А то все говорят - "Ворошиловский стрелок". "Жукова" никто не смотрит. А Михаил Александрович - другой. Опять, заметьте, вахтанговская школа! Как там надо смотреть, как он глазом сверкнул, как он сделал все. Ух, здорово!
Анна Качкаева: А вы ощутили, как за 13 лет изменилась манера актерская?
Александр Филиппенко: Ой, Аня, это мы не закончим к вечеру все... Очень! Это один из центральных вопросов! Первый - это вернется ли молодежь к этому, когда увидит, что так уже не играют? Это раз. И второе, что эта школа...
Анна Качкаева: А что значит - так не играют?
Александр Филиппенко: Это ХХ век, прошлое, все! Сериалы сделали свое черное дело.
Анна Качкаева: А что, стало площе, проще...
Александр Филиппенко: Я вспоминаю, на "Бедной Насте" как говорил консультант из Америки: "Никакой чеховщины, никакой экзюперивщины! Семь цветов радуги". Сердце не затрачивается совсем, мозги тоже, все просто и понятно должно быть. И прервалась домохозяйка на кухне - и должна тут же включиться снова. Некогда, некогда, некогда. И вот сериалов больше и больше, много народу, актеров, и трудно вернуться к этой манере. В основном я говорю, в основном.
Анна Качкаева: Вы так характеризуете и то, что было в сериале у Бортко? Или все-таки это чуть ближе к кино?
Александр Филиппенко: В меньшей степени, но, увы, я вот сейчас замечаю, все знакомо уже. Я эти новые технологии - исторические сериалы, мыльные оперы - попробовал и хватит. Увы, это все уже ушедшее. Потому что уже режиссеров не оторвать от компьютеров, уже Бортко вытягивали, уже денег нет платить за этот компьютер! Режиссеру интересно, уже актеры не нужны. Репетиций нет уже. Есть, я еще раз говорю, старая питерская школа, тот же Герман, Снежкин, нет Авербаха, Ароновича, но продолжатели их наверняка есть. Это есть. Но в общей массе это все сдано в пантеон, это музей уже. Так не играют.
Анна Качкаева: Мы не будем много говорить о мистике, но об этом написано очень много, почему экранизации не получались, с постановками было сложно. Вам как у человека, который идет от текста, может быть, ближе всего через исполнение к мысли автора, у вас есть объяснение, почему так трудно он всегда учитывается в сценическое, кинематографическое пространство, этот роман?
Александр Филиппенко: Это вот стиль и жанр, кто любит, кто это понимает, кто хочет так работать, в такой манере. Ведь проще по Островскому - бытовой театр, бытовой фильм, проще и понятнее. Когда есть третий, четвертый план - это надо уметь передать, уметь записать, поставить.
Анна Качкаева: Может быть, не хватает Кэмерона с "Титаником"?
Александр Филиппенко: Нет-нет-нет, умных людей не хватает. Стильных!
Анна Качкаева: Как вам кажется, вот сейчас "Мастер и Маргарита", тогда, 2004-05 год, и сейчас 2011-12, опять новый политический цикл - и опять "Мастер и Маргарита". Никак не ляжет, не срезонирует?
Александр Филиппенко: Нет, это все-таки про нас, про людей, не про систему. Вот если показали бы "Карьеру Артура Уи" вариант, вот Бориса Бланка, где я Артура Уи играл, вот брехтовский театр - вот там это сегодняшние дела. А здесь - про людей. Врать не надо! Вот эта тема главная, она все время. "Гражданин, соврамши!" Люди как люди, но что-то у них внутри сломалось, какие-то критерии оценки... Воланд переживает за это.
Анна Качкаева: Весной пишут школьники олимпиады для поступления в вузы. И вот тут в МГУ была тема сочинения журналистского "Кто из героев русской классики мог бы быть президентом сегодняшним в России?" Я задавала вопрос этот взрослым, и они в большинстве своем, которым за 40, как вы думаете, кого называли?
Александр Филиппенко: Я не знаю.
Анна Качкаева: В общем, чаще всего - Чичикова. А молодые люди, в том числе, Воланда. Это я к разговору о том, актуально или неактуально.
Александр Филиппенко: Подождите, вначале я прочту сходу, сразу: "Чтобы Россия пришла в движение, чтобы вправду посторонились другие народы и государства, надо, чтобы аллегорической тройкой управлял Чичиков. Средний, рядовой, маленький человек. Что с того, что он нам не нравится? Гоголю он тоже не нравится, но других-то нет! Чичиков не грозный самозванец, не Хлестаков, не капитан Копейкин, не Бонапарт. Чичиков - маленький человек, но ему принадлежит будущее. Чичиков - герой нашего времени. Он не устоял, но это единственный персонаж, который что-то делает, крутится, вертится, зарабатывает деньги. Чичиков - буржуй, трудолюбивое насекомое. В деятельном негодяе просвечивает что-то человеческое". Это из нашего современника, это "Родная речь". "И чтобы Русь понеслась к ослепительному идеалу, именно Чичикову надо пережить второе рождение. С ним должно случиться чудо обращения, и новые люди, строители грядущего, третьего тома и Третьего Рима, должны родиться из убогих Чичиковых". Абсолютно верно в итоге! Но только это должно... почва для этого маленького цветочка должна быть. Ведь Гоголь пытался из него сделать положительного героя - не получилось. Не знаю, когда я читаю сейчас речь князя в конце, самое поразительное, когда последняя строчка, вот, кажется, сейчас нам Гоголь что-то расскажет - и вдруг ремарка: "На этом рукопись поэмы "Мертвые души" обрывается". На самом интересном! И там разговор о коррупции и о чести, и что "это зависит от каждого из нас, мы должны вспомнить долг свой и обязанность земной своей должности. Это нам всем уже темно представляется, и мы едва-едва..." Нам это рукопись обрывается. И вот это продолжили, эта чудная такая "Родная речь", почти как учебник по литературе. И это я в своей программе читаю параллельно с цитатами из Николая Васильевича.
Анна Качкаева: Собственно, и Шукшин про это писал.
Александр Филиппенко: Самое потрясающее, что в 1972 году было, что он задумался: Русь, тройка, все гремит, заливается, другие державы дорогу дают, а кто в тройке-то? Кто едет-то, кому дорогу? Чичиков! Так это перед Чичиковым все шапки снимают? Забуксовал.
Анна Качкаева: Так все-таки Чичиков. А молодые люди 18 лет говорят: слушайте, как-то мелковат... Я поинтересовалась: а кто не мелковат?
Александр Филиппенко: Делом не занимались потому что! А надо работать, крутиться! Ведь Чичиков кается, когда в тюрьме он сидит: "Ведь сколько надо было преодолеть. Да я крутился, изощрялся. А другие мерзавцы тысячи из казны берут! Почему другие благоденствуют? Я три раза начинал с копейки, все терял и опять начинал. Другой был сгнил, запил бы в кабаке, а я делал". Вот так надо молодежи пройти через это, и они поймут, кто такой Чичиков.
Анна Качкаева: А как вам Воланд? Вот меня это удивило. Или это в 18 лет естественно?
Александр Филиппенко: Это естественный романтизм. Он греет и меня. Знаете, чем он спасает, что рано или поздно, если ты будешь врать и обижать людей, то тебе это вернется. А не дай бог, прольется капли крови! Придут и Азазелло, и Коровьев, придут к тебе, и расплата придет. Об этом речь!
Анна Качкаева: Премьера фильма приурочена к 120-летию писателя, и как-то об этом мало вспоминают, на самом деле.
Александр Филиппенко: Очень интересная вещь, оказывается, по каким-то законам отмечают четвертушки – 125 лет.
Анна Качкаева: Потому что считается, что юбилей – это четверть, да. Поэтому у человека. В общем, четыре юбилея…
Александр Филиппенко: Даст бог, что и на 125-летие проведем нашу встречу (смеется).
Анна Качкаева: Кара объяснял, почему он добавил в бал сатаны фигуры Ленина, Дзержинского и Сталина, которые у Булгакова быть не могли.
Александр Филиппенко: Я думаю, 1993-94 год.
Анна Качкаева: Он настойчиво говорит, что это не было связано с перестройкой и с реакцией. Но вот сейчас-то они оказались опять кстати. То есть не пережили, не переговорили, не изжили, не обсудили. То есть они там окажутся вполне к месту и, видимо, в раздражающем для некоторых зрителей качестве.
Александр Филиппенко: Ну, раздражающем или есть о чем подумать, а почему. Может быть, вдруг из 100 два человека спросит: а почему это так сделано? И вот тоже хотя бы так…
Анна Качкаева: Хотя бы повод поговорить?
Александр Филиппенко: Повод поговорить, конечно. Это самое главное в этом фильме – повод поговорить.
Анна Качкаева: О чем? Помимо того, что не надо врать, еще о чем?
Александр Филиппенко: Не надо делать подлостей людям. Что такое любовь. Это целая тема – тема любви! Это колоссальная история. Ведь она ушла к нему в подвал, вот же что там.
Анна Качкаева: Поскольку я видела только отрывке, я не видела его весь, но мои коллеги кинокритики говорят, что в обоих фильмах секрет любви, вот этой ослепляющей, он так и не найден.
Александр Филиппенко: Да-да, пока нас никто не слышит, я скажу, что согласен с ними. (смеется) Ну, может быть. Опять же, может быть, молодой студент ВГИКа продумает, как сделать эту линию только. Как когда-то поляки делали только библейскую историю, то здесь вот об этом говорить, может быть.
Анна Качкаева: То есть она ни там, ни там не получилась – вам тоже так кажется. Не высекает.
Александр Филиппенко: Много, очень много, это глыба, которая свалилась на Кару, и на Бортко, я понимаю, это тяжело вынести было. Там же ведь тема одна, что, может быть, роман "Мастер и Маргарита", как и "Жизнь и судьба", и "Доктор Живаго", обладает полиграфическим эффектом, и их не надо экранизировать. Одному у торшера интереснее "снять фильм", свой, личный. Кто его знает… Неимоверные трудности выпадают на людей.
Анна Качкаева: А если бы я вас спросила, мне важно эту тему попробовать завершить, что бы вы рекомендовали человеку… Вы сказали, что, может быть, не надо экранизировать, надо читать, но вы же знаете, что могут и не читать, в ридере прочитают, пересказ прочитают. Но что бы вы рекомендовали человеку, не читавшему "Мастера и Маргариту", - сериал или фильм?
Александр Филиппенко: В данном случае фильм. Потому что отсутствие компьютерных эффектов притягивает к слову. И вот эта наша старая манера игры, понятная… Да, Филиппенко прыгает и скачет, и просто на лезвии бритвы я прохожу со всеми своими штучками, вахтанговскими любимыми, но текст, текст, текст… И кто любит читать и ценит вот это – Булгаков, Платонов, фактуру текста, тот найдет огромное удовольствие в этом, открыв именно книгу. Никакой не ридер, не компьютер…
Анна Качкаева: Но все-таки фильм, если не читал, чтобы потом заинтересовался, и может быть, появилось желание прочесть, все-таки фильм?
Александр Филиппенко: Да, да.
Анна Качкаева: Потому что сюжетность есть, зажигает, и интрига остается.
Александр Филиппенко: Здесь из-за того, что надо было сжать многое, какие-то линии оборвались. И, повторяю, получат огромное удовольствие от текста, от фактуры текста булгаковского. Это потрясающе!
Анна Качкаева: Если возвратиться к классикам и современности, как вам кажется, кто из пусть не дальних классиков, поскольку вы много читаете и чувствуете зал и время, сейчас, может быть, лучше всего определяет то, что в воздухе разлито?
Александр Филиппенко: Нет отвечу…
Анна Качкаева: Ну, хорошо, может быть, события, люди, характеристики какими-то нынешним персонажам, пусть политической сцены.
Александр Филиппенко: Сейчас я бы из Домбровского там… Там есть слова о том, что…
Пройдут года, и надоест престол,
И скучный рай, и гнусный ад.
Откроют форту – выйдет чад,
И по земле, цветной и голой,
Пройдут иные новоселы,
Иные песни зазвучат,
Иные вспыхнут зодиаки.
Но через миллиарды лет
Придет к изменнику скелет,
И снова сдохнешь ты в бараке.
Там тема – открытие форточки. Свежего воздуха не хватает, открытого разговора. Все или недомолвки, или крики, или что. И это так слышно и видно сейчас уже, понимаете. То есть слышно уху. Жванецкий давно говорил: надо чаще показывать заседания Думы, и по глазам, по лицам видно через 12 секунд все уже в прямом эфире. Вот открыть форточку – это…
Анна Качкаева: А что вы сейчас видите в зале, когда вы читаете? Что это за люди?
Александр Филиппенко: В основном это, конечно, 30-40-летние, которые взяли с собой детей за шкирку. Но приходит и с восторженными глазами молодежь. Мало понимают, конечно, мало еще. Они ощущают вот это… Что он так волнуется, Филиппенко, за этого Платонова, за этого Домбровского, за Шаламова? Ну, что это… Хотя я читаю "Один день Ивана Денисовича" в театре "Практика", и вот как они встают все, думают – вот это важно. Или спектакль наш "Сон Гафта, пересказанный Виктюком", мы там вдвоем почти, - вот зажигается свет в финале, и все думают. Вот приятно.
Анна Качкаева: Вы прямо видите, что думают.
Александр Филиппенко: Абсолютно! И вот первые аплодисменты, вторые, начинаются поклоны. А в конце они встают, их никто не заставляет. Мы, конечно, там читаем, подводим к этому, читаем еще по два стихотворения. Вот это важно. Все-таки умные люди у нас.
Анна Качкаева: Я прочту, что пишут наши слушатели, и дам возможность высказаться звонящим. Роза пишет: "Как мы любим Булгакова, мы передавали эту книгу из рук в руки, так же мы любим вас и Гафта в этих ролях. Но как только не станет нас и вас, наверняка не станет и Булгакова в современном мире Гуглов и айфонов".
Александр Филиппенко: Нет-нет, думаю, что-то будет. Иногда после концерта приходили молодые: "Что же вы на нас катите!" Нам хочется открыть двери – и уже все там будет! Нет, нет, нет…
Анна Качкаева: Александр пишет: "Мистические произведения вообще экранизировать невозможно. Вот Бортко попытался с "Мастером и Маргаритой", а что вышло? Начало хорошее, конец более-менее сносный, но в середине полный провал. И никакие компьютеры ничему не помогли".
Александр Филиппенко: Ну, там разные вещи… Возможно, возможно. Как раз он был против мистики, никакой мистики не было.
Анна Качкаева: Таисия Ивановна, Пензенская область, мы вас слушаем.
Слушатель: Добрый вечер! Спасибо за такую прекрасную беседу. Особенно желаю господину Филиппенко здоровья, здоровья и здоровья! И всегда с удовольствием его слушаю. Мне уже много лет, и в 1979 году я вместе с самиздатом из Новосибирска так осторожно везла в чемодане этот роман, боялась, что кто-нибудь его откроет. Боюсь, уже не успею посмотреть эту новую вещь.
Анна Качкаева: Почему, он 7 апреля выходит!
Слушатель: Я не думаю, что бы в Пензе он шел.
Анна Качкаева: Нет-нет, в кинотеатрах довольно широкий прокат будет, и в Пензе.
Слушатель: Ну, слава богу. Конечно, у каждого из нас свой образ по этому великолепному произведению, но восторга от последнего фильма я не испытала, надеюсь, что что-то будет в этом новом, долгожданном фильме. Конечно, я всегда почему-то, может быть, в силу своего возраста, мечтала, чтобы Маргариту сыграла Терехова, очень хотела ее видеть в этой роли. Может быть, будет что-то приятное и здесь.
Анна Качкаева: Вертинская здесь играет Маргариту, но критики тоже говорят, что интеллектуальность Ковальчук и некоторая ветреность Вертинской все равно не отражают ту Маргариту, которая есть у Булгакова. Но это у каждого она своя, это точно совершенно.
Ну, а теперь читайте!
Александр Филиппенко: "Это ведь сон…
- Покайся, Никонор, тебе скидка выйдет!..
Гулкий бас с небес весело сказал:
- Добро пожаловать, Никанор Иванович! Сдавайте валюту.
Удивившись крайне, Никанор Иванович почему-то очутился в театральном зале, в небольшом по размерам, но богатом театре, где все было как следует. Имелась сцена, хрустальная люстра под потолком, бархатный занавес, суфлерская будка, даже публика. Правда, вся эта публика была одного пола - мужского, и вся почему-то с бородами. Кроме того, поражало, что в театральном зале не было стульев, и вся эта публика сидела… на полу,
великолепно натертом и скользком.
И, помявшись, Никанор Иванович последовал общему примеру, уселся на паркет по-турецки между каким-то рыжим здоровяком и другим, бледным и сильно заросшим гражданином.
Звон колокольчика, свет в зале потух, занавесь разошлась. Обнаружилась освещенная сцена, кресло со столиком. Публика в зале оживилась. Из-за кулис вышел артист в смокинге, гладко выбритый, причесанный пробор.
- Сидите? - спросил он мягким баритоном.
- Сидим, сидим, - хором ответили ему из зала тенора и басы.
- И как вам не надоест, не понимаю. Все люди как люди, ходят сейчас по улицам, дышат свежим воздухом, а вы здесь на полу, в душном зале! Неужто программа такая интересная? А впрочем, что кому нравится, кому что нравится… Следующим номером нашей программы - Никанор Иванович Босой, председатель домового комитета и заведующий диетической столовкой. Попросим Никанора Ивановича!
Дружные аплодисменты в ответ. А конферансье нашел взором среди сидящих Никанора Ивановича, ласково поманил. Никанор Иванович, не помня как, оказался на сцене. В глаза ему снизу и спереди ударил свет цветных ламп…
- Ну-с, Никанор Иванович, покажите нам пример, - задушевно сказал молодой артист, - и сдавайте валюту.
Наступила тишина. Никанор Иванович перевел дух:
- Богом клянусь, что...
Не успел он выговорить эти слова, как весь зал разразился криками.
- Тихо, тихо, - успокоил всех ведущий программы. - Насколько я вас понял, вы хотели поклясться богом, что у вас нет валюты?
- Так точно, нет.
- Так. Простите за нескромность, а откуда 400 долларов, обнаруженные в уборной квартиры, единственным обладателем которой являетесь вы?
- Волшебные! – явно иронически выкрикнул кто-то из зала.
- Так точно, волшебные. Нечистая сила. Подбросил клетчатый переводчик.
И опять негодующие крики из зала…
- Вот какие басни Лафонтена приходится мне выслушивать! Подбросили четыреста долларов! Вот вы здесь все валютчики! Обращаюсь к вам как к специалистам - мыслимое ли это дело?
- Не валютчики мы, не валютчики, - раздались обиженные голоса в зале, - но дело это немыслимое.
- Целиком присоединяюсь, и сразу спрошу: а что могут подбросить?
- Ребенка! - кто-то из зала.
- Абсолютно верно, ребенка, анонимное письмо, прокламацию, адскую машину, мало ли что еще, но четыреста долларов никто не станет подбрасывать, ибо такого идиота в природе нет. Огорчили вы меня! Наш номер не удался.
Свист, крики.
- Валютчик он! - выкрикивали в зале, - из-за таких-то и мы терпим!
- Следующим номером нашей программы – известный артист Савва Потапович Куролесов, специально приглашенный, исполнит для вас отрывки из "Скупого рыцаря" Пушкина!
Обещанный Куролесов не замедлил явиться, во фраке, в белом галстуке, без всяких предисловий скроил мрачное лицо и заговорил ненатуральным голосом:
- Как молодой повеса ждет свиданья с какой-нибудь развратницей лукавой...
И Куролесов рассказал о себе много нехорошего. Никанор Иванович до своего сна совершенно не знал произведений поэта Пушкина, хот его самого знал прекрасно и ежедневно по нескольку раз произносил фразы типа: "А за квартиру Пушкин платить будет?" или "Лампочку на лестнице Пушкин вывинтил?". И теперь, познакомившись с одним из его произведений, Никанор Иванович загрустил. Он представил себе женщину на коленях, под дождем, и подумал: "Тип же все-таки этот Куролесов!"
А тот, повышая голос, продолжал каяться и окончательно запутал Никанора Ивановича, потому обращался к кому-то то "государь", то "барон", то "отцом", то "сыном", то на "вы", то на "ты".
Понял Никанор Иванович только одно, что помер артист злою смертью, прокричав: "Ключи! Ключи мои!" - повалившись после этого на пол, хрипя и осторожно срывая с себя галстук.
Умерев, Куролесов поднялся, поклонился и удалился за кулисы. А вот конферансье заговорил так:
- Мы прослушали с вами в замечательном исполнении Саввы Потаповича "Скупого рыцаря". Этот рыцарь надеялся, что резвые нимфы сбегутся к нему, и произойдет еще многое приятное в том же духе. Как видите, ничего не случилось, нимфы не сбежались к нему, музы дань не принесли, и чертогов не воздвиг, а, наоборот, кончил скверно, помер к чертовой матери от удара на своем сундуке с валютой и камнями. Предупреждаю, что и с вами случится что-нибудь в этом роде, если не хуже, ежели не будете сдавать валюту.
Поэзия ли Пушкина произвела такое впечатление или прозаическая речь конферансье, но только вдруг из зала донеслось:
- Я сдаю.
- Есть еще желающие сдавать валюту?
В ответ получил молчание.
- Чудаки, ей богу, чудаки. И занавес скрыл его…"
Анна Качкаева: И тут дальше аплодисменты должны быть! То есть нечистая сила не срабатывает здесь. Но все-таки даже в том, что вы прочли, параллели бесконечные.
Александр Филиппенко: Бесконечные! И тут первый, второй, третий слой. И вот надо успевать уловить.
Анна Качкаева: Я уже не говорю о финале, об этом финале свободы для всех. Это же опять… Я не знаю, как выглядит финал в фильме у Кары, который был снят 17 лет назад. Он, скорее, какой?
Александр Филиппенко: Грустный он, грустный.
Анна Качкаева: Все-таки, как и у Булгакова, тревожно-грустный.
Александр Филиппенко: Да, тревожно-грустный. В итоге хотя и аплодисменты, и все, а хочется плакать, это вы точно подметили. И это в Питере, когда была у нас предпремьера, осадок был грустный. Осадочек остался. Все равно уставшие… Как говорится, веры-то особой нет, уверенности.
Анна Качкаева: Николай, Москва, мы вас слушаем.
Слушатель: Добрый вечер! Фильма Кары я еще, конечно, не видел, сериал мне очень не понравился, а вот прочитанный сейчас отрывочек из Булгакова актером Филиппенко, он, конечно, возбуждает вопросы. И прежде всего, конечно, он актуален, и у нас сейчас в партере этого театра сидит полстраны. В связи с этим, как вы думаете, Булгаков в этом отрывке кому сочувствует – сидящим или, так сказать, вымогателям-коммунистам? Вот мне так кажется, что последним? И весь юмор этой ситуации о том, что роман Булгакова, в общем, о неизбежном воздаянии и о тщете, скажем так, и бессмысленности жизни, построенной на жульничестве.
Александр Филиппенко: О том и речь! И он не за тех и не за других, он над ними.
Слушатель: Да как сказать… Говорить о Булгакове как антисоветчике и диссиденте совершенно нельзя. Говорить о его отношении к Сталину как целиком отрицательном тоже нельзя. Он гораздо глубже и вернее все это видел. И делать из Булгакова сейчас антисоветскую агитку тоже глупо.
Анна Качкаева: Так нет никакой попытки, Николай! А кто его делает антисоветчиком?
Слушатель: Видите ли, сериал безусловно весь, в общем, в "белом" ключе сделан. И надо сказать, что это такая пропаганда, которая имеет обратный эффект, потому что сериал откровенно бездарен, несмотря на замечательные актерские работы. В принципе, это просто большая неудача режиссера с довольно прямолинейной, я бы сказал, дидактичностью, причем с точки зрения и морализма.
Александр Филиппенко: Простите, так нам не хватает здесь Чудаковой!
Слушатель: А я очень рад, что ее с вами нет, потому что человек, который опошлил Булгакова, который взял в оборот Шарикова и заставил Шарикова видеть Шариковых во всех остальных, которых вменяет Шариковых всем вокруг…
Александр Филиппенко: Я вам скажу про премьеру. Конечно, для нас, актеров, такой материал редкость. Я могу сказать, что за все мои работы в кино мне не стыдно, я их помню, но вот так, чтобы был, как говорится, такой хороший "кусок мяса", это не часто такое счастье выпадает. И с такими изумительными партнерами!
Анна Качкаева: Да, все из прошлого. Премьера из прошлого.
Александр Филиппенко: Да, премьера из прошлого. Но, повторяю, надеюсь, что она подвинет молодых к этому – а вот как, а почему… Что вопросы будут задавать, тайно надеюсь.
Анна Качкаева: У нас есть еще пара минут. Почитаете еще?
Александр Филиппенко: Посвящаем кинопремьере и всем нашим актерам кино, и нашей актерской судьбе. Понимаете, все же можно перемонтировать, переозвучить, и через какие-то годы все будет иначе. И вот остаются на пленке вот эти вот наши работы, моих коллег, а вот мнение зрителя. Это Юрий Левитанский.
Это город. Еще рано. Полусумрак, полусвет.
А потом на крышах солнце, а на стенах еще нет.
А потом в стене внезапно загорается окно.
Возникает звук рояля. Начинается кино.
И очнулся, и качнулся, завертелся шар земной.
Ах, механик, ради бога, что ты делаешь со мной!
Этот луч, прямой и резкий, эта света полоса
Заставляет меня плакать и смеяться два часа,
Быть участником событий, пить, любить, идти на дно...
Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!
Кем написан был сценарий? Что за странный фантазер
Этот равно гениальный и безумный режиссер?
Как свободно он монтирует различные куски
Ликованья и отчаянья, веселья и тоски!..
Но в великой этой драме я со всеми наравне
Тоже, в сущности, играю роль, доставшуюся мне.
Даже если где-то с краю перед камерой стою,
Даже тем, что не играю, я играю роль свою.
И, участвуя в сюжете, я смотрю со стороны,
как текут мои мгновенья, мои годы, мои сны,
как сплетается с другими эта тоненькая нить,
где уже мне, к сожаленью, ничего не изменить,
потому что в этой драме, будь ты шут или король,
дважды роли не играют, только раз играют роль.
И над собственною ролью плачу я и хохочу.
То, что вижу, с тем, что видел, я в одно сложить хочу.
То, что видел, с тем, что знаю, помоги сложить в одно,
жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!
Анна Качкаева: Александр Филиппенко, спасибо вам! Смотрите премьеру "Мастера и Маргариты".
