Кристина Горелик: 20 лет прошло с тех пор, как не стало Анатолия Марченко, одного из активных участников движения Сопротивления несвободе в Советском Союзе. Марченко провел в советских лагерях в общей сложности 19 лет. Он и умер в тюрьме: 8 декабря 1986 года. На пороге свободы. Чуть-чуть не дожив до крушения советской империи, и до того знаменательного момента, как Россия (после принятия Конституции 1993 года) стала официально отмечать 10 декабря как День прав человека. В этот день в 1948 году Генеральная Ассамблея ООН приняла Всеобщую Декларацию прав человека. А российская Конституция, спустя 45 лет, провозгласила человека, его права и свободы высшей ценностью. Насколько сегодня в России соблюдается это главное положение российской Конституции, спрашиваю у известного правозащитника Сергея Ковалева.
Сергей Ковалев: Разумеется, мы живем в другой стране. Уже то обстоятельство, что меня сейчас записывает Радио Свобода, записывает то, что я скажу и, я надеюсь, передаст без искажений и смягчений, это уже показатель. Ну, показатель, например, то, что вы вообще не только без глушилок работаете, но в Москве ваша редакция. Все это так. Но на самом деле я бы не сказал, что ситуация с правами человека, положение с правами человека обстоит сейчас лучше, нежели в последние годы застоя. Политзаключенные снова есть - и это факт. Льется кровь - и это тоже факт. Льется кровь в Чечне. Нам так же, как в Советском Союзе, лгут каждый день на самом высоком уровне, утром, днем и вечером. Я совершенно убежден в том, что сейчас в России заново отстраивается абсолютная власть. Вернее, власть с абсолютными возможностями, всевластие. Я бы сказал, что строится усовершенствованная, очень резко измененная, но по природе та же самая система управления страной. У нас есть Конституция, ни одна принципиальная, основополагающая норма этой Конституции не действует - и это факт. Мы лишены свободы выбора, о свободе волеизъявления во время выборов даже не приходиться мечтать. Власть будет передаваться из рук в руки каким угодно способом, но только не в результате свободной, прозрачной, открытой политической конкуренции.
У нас нет в помине декларированного Конституцией разделения властей. Мы не имеем ни независимой законодательной власти; наш парламент сервилен до последней степени, - мы не имеем независимой судебной власти и это самое главное. Даже название наше не соответствует действительности, мы никакая ни Федерация. Не может власть субъекта федерации назначаться центральной властью, это тогда не федерация. Мы знаем, что цензура существует и достаточно жесткая. Вот условия, в которых мы живем. Вот, как встречаем мы очередной День прав человека.
Кристина Горелик: До сегодняшнего момента Анатолий Марченко не дожил, но он всю свою жизнь посвятил борьбе за права человека.
Об Анатолии Марченко я буду беседовать сегодня с его другом искусствоведом, художественным критиком Юрием Герчуком.
Вообще, Анатолий Марченко, как это принято говорить, из рабочей семьи, из низов. Но он написал несколько книг "Живи, как все", "Мои показания" (названия книг сами за себя говорят), то есть это о лагерной жизни. И кому, как ни вам, художественному критику, было написать предисловие к этим книгам. В предисловии вы много рассказали и об Анатолии Марченко, и о его прозе, которую вы высоко оценили. А у меня такой вопрос, может быть, который вам покажется неожиданным. Человек из рабочей семьи. Пишет книги, пишет прозу, которую художественные критики оценивают достаточно высоко. Это такое вот поколение, что называется по-пушкински, богатырей? То время рождало всесторонне образованных людей или же это все-таки исключение из правил и Анатолий Марченко был, что называется, в числе избранных людей?
Юрий Герчук: Вы знаете, Анатолий Марченко, конечно, человек исключительный во многих отношениях. Да, он из рабочей семьи, более того, из глубокой провинции, из Казахстана, тогда это была достаточно глубокая провинция. Он с очень молодых лет попал в лагерь. Все его образование - это учеба в лагерных условиях, по тем книгам, которые могли быть ему в лагере доступны. Уже этим он исключителен. Разумеется, он был в политических лагерях и там были люди, у которых он мог учиться, но надо было иметь и волю к этому, и стремление, и способности. Это все у него, очевидно, было.
Что касается книг, да, он написал очень хорошие книги, хотя - и я об этом писал в предисловии, которое вы упомянули - это, конечно, совсем не литература в том смысле, как вообще понимают литературу. Литература - это создание неких текстов. Текстов, которые имеют свою собственную цену, свое качество и свою цену. Для Анатолия Марченко тексты были средством, а не целью. Это был разговор о том, что происходит в этом мире, в этой стране, о чем знают немногие здесь и еще меньше за рубежом и о чем надо рассказать. Он считал это своей миссией. И вот то, что он был человек с определенной миссией, взятой им на себя лично, это дело его человеком особенным.
Кристина Горелик: Из архива Радио Свобода. Фрагменты из книги Анатолий Марченко "Мои показания".
Диктор: "…Мы - молодые рабочие, жили в общежитии, ходили в клуб на танцы. В этом же поселке жили сосланные с Кавказа чеченцы. Они были страшно озлоблены , ведь их выселили из родных мест в чужую Сибирь, к чужим и чуждым людям. Между чеченской молодежью и нашей все время возникали потасовки, драки, иногда с поножовщиной. Однажды случилась большая драка в нашем общежитии. Когда она как-то сама собой кончилась, явилась милиция , похватали всех, кто был в общежитии (большинство участников успело убежать и скрыться) , арестовали и судили. Среди арестованных оказался и я. Нас увезли из поселка, где все знали, как было дело. Судили всех в один день, не разбираясь, кто прав, кто виноват. Так я попал в страшные карагандинские лагеря - Карлаг.
Дальше обстоятельства моей жизни сложились так, что я решил бежать за границу. Я просто не видел для себя другого выхода. Со мной вместе бежал молодой парень Анатолий Будровский . Мы пытались перейти иранскую границу, но нас обнаружили и в зяли в сорока метрах от границы. Пять месяцев меня держали под следствием в следственной тюрьме ашхабадского КГБ. Все время я сидел в одиночке, без посылок и передач, без о дной весточки от родных. Каждый день меня допрашивал следователь Сафарян (а потом Цукин): почему я хотел бежать? КГБ предъявило мне обвинение в измене родине, и поэтому следователя мои ответы не устраивали. Он добивался от меня необходимых показаний, изматывая меня на допросах, угрожая, что следствие будет длиться до тех пор, пока я не скажу то, что от меня требуется, обещая за «хорошие» показания и раскаяние добавку к двухразовому тюремному питанию. Хотя о н не добился своего и не получил ни от меня, ни от сорока свидетелей никаких материалов, подтверждающих обвинение , меня все-таки судили за измену. Мне было тогда 23 года.
<…> Меня снова привезли в тюрьму, в мою камеру. Честное слово, на меня не произвел впечатления срок. Это потом каждый год заключения растягивается на дни, на часы и кажется, что шесть лет никогда не кончатся. Значительно позже я узнал, что словами "изменник родины" мне искалечили не шесть лет, а всю жизнь. Пока же у меня было только одно ощущение: только что совершена несправедливость, узаконенное беззаконие, и я бессилен, я могу только собирать, копить в себе обиду, отчаяние, копить, пока меня не взорвет, как перегретый котел…"
Кристина Горелик: Художественный критик, искусствовед Юрий Герчук об Анатолии Марченко.
Юрий Герчук: Разумеется, ему помогали.
Кристина Горелик: Помогали в смысле написания книг?
Юрий Герчук: Помогали и в написании книг, по крайней мере первой книги. Он вышел из лагеря и начал писать "Мои показания", то, что он хотел сказать о своих лагерных впечатлениях, о лагерной жизни. Естественно, возникли очень большие трудности. Естественно, те люди, которые приняли его здесь, в Москве, среди них была и его будущая жена Лариса Богораз, и человек, с которым мы с вами уже один раз беседовали, Борис Шрагин, они ему помогали. Помогали просто оформить его мысли в слово. Просто его надо было научить этому делу. Он пишет о том, как, столкнувшись с литературным трудом, ему было трудно, как он понял, что люди, которые это делают, не едят даром хлеб.
Кристина Горелик: Вы упомянули про Ларису Богораз. Это кружок и Юлия Даниэля. А как его приняли в этом кругу? Он сразу стал своим, что называется?
Юрий Герчук: Какое-то время нужно было войти в круг людей. Достаточно быстро. Достаточно быстро. Он все-таки был человек, как бы сказать, с внутренней интеллигентностью.
Кристина Горелик: Из архива Радио Свобода, фрагменты из книги Анатолия Марченко "Живи, как все".
Диктор: "…Вообще мои представления об интеллигенции за короткое время изменились на противоположные. Эти представления, по-моему, были типичными для провинциала из захолустья. Я рос среди детей железнодорожников. Наших родителей называли паровозниками или вагонниками, для всех рабочих железной дороги было одно название: мазутник. Зимой и летом мазут с их одежды буквально капал, так они им пропитывались.
В нашем двухэтажном деревянном доме было двадцать четыре жилых комнаты и жили двадцать четыре рабочие семьи: в каждой комнате по семье. На три семьи приходилась одна маленькая кухня .
Вот отец возвращается из поездки домой. Умывается отец тут же у печки. А когда ему нужно переодеться, мать берет в руки одеяло с постели и, встав около отца, загораживает его. Эта сцена была настолько обычной, что соседка не считала нужным выйти хотя бы на время. Так жили мы все .
Жизнь и профессия родителей объявлялись детям проклятыми. Жить — мучиться, работать — ишачить. Другой философии своего существования наши родители не знали.
В пример для подражания нам ставились немногие в нашем городке люди «чистых» профессий: учителя, врачи, начальник депо, директор хлебозавода, секретарь райкома, прокурор. Все они считались интеллигентами. Правда, учителя и врачи материально жили не лучше, а многие даже хуже нас, но зато их работа считалась чистой и легкой. Остальные перечисленные мной в глазах всех были вершиной благополучия и довольства.
В самостоятельную жизнь я вошел с устоявшимся представлением об интеллигентах, что это люди, которые не ишачат, в общем, те, кому деньги платят не за труд, а даром.
И уж каково было мнение о тех, чьи имена украшались гипнотизирующими приставками: «кандидат наук», «профессор», «доктор наук»! И совсем особо, как боги, представлялись нам академики и писатели. И к тем, и к другим отношение было двойственное. С одной стороны, всем было известно, что занимаются они делом бесполезным и даже смешным: писатель - писака - брешет, как собака! ученый - каких-то мух разводит. В разговорах между собой над ними пошучивали и даже насмехались. С другой же стороны, все преклонялись перед их всеведением и всемогуществом , но только не в отношении обыденной жизни: всем известно, что никакой писатель «нашу жизнь» не понимает и что никакой академик не сумеет вылечить даже чирей, а одна только тетя Мотя.
<…> И вот на воле я внезапно окунулся в эту до сих пор чуждую мне среду.
Несмотря на предвзятость, которая еще крепко сидела во мне, я при общении с этими людьми ни разу не почувствовал фальши в наших отношениях. Первое время я зорко следил за этой публикой. Внимательно вслушиваясь в речь каждого, следя за тоном, я боялся пропустить или не уловить что-нибудь, подтверждающее мое прежнее представление об интеллигенции.
Между этим первым знакомством с москвичами-интеллигентами и сегодняшним днем лежит десять лет. И, оглядываясь назад, я вижу, как мне здорово повезло в жизни, как много я приобрел за это время благодаря им.
Я попал в квартиру, которая еще до моего там появления превратилась в своеобразный центр информации: сюда приходили друзья и знакомые, чтобы узнать от Ларисы что-нибудь о Даниэле, о Синявском, а то и просто поговорить, обменяться новостями.
Вскоре с познакомился с составителем «Белой книги» Александром Гинзбургом и с самим его сборником. Прочел несколько других самиздатских произведений. Для меня все это было так неожиданно и так ново: ведь из современной литературы я никогда в жизни не читал ничего, кроме официальной пропаганды и произведений, одобренных Главлитом. Это было мое приобщение к живой мысли и к свободному слову.
В конце шестьдесят шестого я как раз застал письма-протесты по делу Синявского и Даниэля (они все вошли в «Белую книгу»). Каково было мне, только что из политлагеря, читать их? Люди открыто вступаются за право на свободу мысли и творчества, вступаются за осужденных, да еще тех, кто осмелился публиковать свои произведения на Западе! И под этими заявлениями ставят собственное имя, да еще указывают профессию! Ничего себе! В лагере немало зэков, угодивших за проволоку за гораздо меньшее .
Я познакомился с некоторыми из авторов и увидел, что это обыкновенные люди, что они не лезут в герои или вожди. Кто они были? Учитель истории, ученый-физик, преподаватель математики, художник, редактор, несколько литераторов и научных работников (некоторые с той самой «волшебной» приставкой: кандидат, доктор). Мне становилось стыдно за мое недавнее мнение о таких людях. Протестующая интеллигенция рисковала куда больше, чем если бы они были простыми «работягами», и, конечно, больше нас, лагерников. Зэку почти нечего терять, он может сказать о себе словами Окуджавы: «Забуду все домашние заботы, не надо ни зарплаты, ни работы...» Вот мы в лагере и прем, как говорится, на рога. А на воле человек рискует своей любимой работой, карьерой, благополучием семьи, и не на какой-то определенный срок, а, как говорят в лагере, до конца советской власти…»
Кристина Горелик: Анатолия Марченко вновь судят в 1968 году. Официально - за нарушение паспортного режима, фактически - за написание книги «Мои показания» и открытого письма в чехословацкие газеты, где Марченко заявляет об угрозе советской интервенции. Участник движения за права человека в Советском Союзе Владимир Дремлюга вспоминает.
Владимир Дремлюга: Его решили подленько осудить по статье 198-й, за нарушение паспортного режима, статье очень удобной. Мы, все вместе, в том числе его жена Лариса Богораз, попытались достать положение о паспортах, но нигде не смогли его достать, потому что это оказалось секретным документом. Анатолий Марченко получил год, как, есть такой термин, "чердачник", в Москве, это те люди, которых судят по статье 198-й, то есть те люди, которые приезжают в родной город Москву, не имеют возможности прописаться, скрываются по знакомым, друзьям, живут на чердаках. Так они все в лагере и называются - "чердачники".
Анатолий Марченко был осужден по статье 198-й, получил год, затем получил 2 года уже по 190-й за клевету на социалистическую действительность. После того, как освободился, пожил несколько лет под официальным надзором. Ведь, кроме паспортной системы, есть положение о паспортах, когда человека не могут прописать ни в одном крупном городе. Эта же статья 198-я предусматривает еще нарушение правил надзора. Он не имеет права уезжать из Тарусы в другой город, не имеет права выходить из дому после восьми часов вечера, не имеет права посещать ни одно публичное место, ни ресторан, ни кинотеатр. Людей делают преступниками, вы понимаете? Поэтому в заключение я хотел бы добавить о том чувстве, которое овладело мной, когда я вышел после шестилетнего срока пребывания на зоне, на строгом режиме. Было такое ощущение, что я просто переменил режим, что я вышел на зону с простым режимом.
Кристина Горелик: В 1975 году Анатолий Марченко вновь арестован, обвинен в злостном нарушении правил административного надзора и приговорен к 4 годам ссылки. На заседании суда присутствует академик Андрей Сахаров. После приговора Марченко заявляет, что будет продолжать начатую им в тюрьме голодовку и добиваться права на свободу и на выезд в США.
Диктор: Переходим к чтению выступления Анатолия Марченко на суде.
"В обвинительном заключении говорится о моей антиобщественной деятельности. В деле содержатся материалы, не имеющие никакого отношения к надзору. Среди материалов дела находятся тексты из радиопередач Немецкой волны, Би-Би-Си, Голос Америки. Моя антиобщественная деятельность, о которой меня предупреждал КГБ, это мои показания и другие мои публикации на Западе о положении политзаключенных в нашей стране, которых здесь нагло именуют уголовниками. Среди политзаключенных мне пришлось провести не один год, я видел, как художников, писателей, ученых заставляют заниматься тяжелым, неквалифицированным трудом. Я обращался не только к Западу, но так же и к общественности нашей страны. Я обращался в советский Красный Крест, мне ответили: так было, так будет. Это ответили наши общественные деятели. А моя деятельность «антиобщественная». Я вступался за людей, пребывающих в нечеловеческих условиях, которые сами не имеют возможности за себя заступиться.
Кристина Горелик: Продолжает Юрий Герчук.
Юрий Герчук: Конечно, он был человек героический, потому что он понимал, что ему этого не простят. Он шел на все ради того, что он считал правдой. Это был человек, совершенно таких, я не знаю, может быть, вот с толстовским ощущением правды, как чего-то абсолютно необходимого. И ради этого жертвовал всем. А было, чем жертвовать. Появилась жена, появился сын маленький и дом, который он строил за 101 километром , под Александровом, в Карабаново (дом потом разнесли бульдозером после того, как его последний раз арестовали). То есть ему было, что терять, он просто шел на это, очевидно, без внутренних колебаний, потому что это был человек, так сказать, абсолютно устремленный к этим целям.
Пожалуй, мои самые яркие о нем воспоминания относятся именно к последним временам, когда я его видел, когда я приехал летом на несколько дней в Карабаново, где жила семья, он начал строить дом. Мы ему в этом помогали, копали какие-то рвы. У меня есть фотографии, где он, голый по пояс, с лопатой, копает канаву. Таким я его помню.
Кристина Горелик: Об Анатолии Марченко, участнике движения Сопротивления несвободе в Советском Союзе я беседовала с художественным критиком, искусствоведом Юрием Герчуком.
Последняя голодовка Анатолия Марченко началась 4 августа 1986 года в Чистопольской тюрьме, куда его перевели за систематическое нарушение режима. Это было уже шестое по счету тюремное заключение Марченко. После написания им открытого письма академику Капице "Долг нашей человеческой совести" приговор - 10 лет лагерей строгого режима и 5 лет ссылки.
Начав отчаянную голодовку, Марченко требовал освободить всех политических заключенных в Советском Союзе. И, может быть, именно он приблизил начало конца: в ноябре были освобождены политзаключенные-женщины, отправлен из ссылки за границу известный правозащитник Юрий Орлов.
Тогда же, в ноябре, по всей видимости, Марченко прекратил голодовку, от него пришло внеочередное письмо с просьбой о продуктовой посылке. В ноябре же Ларисе Богораз был предложен выезд вместе с мужем в Израиль. Она потребовала свидания с мужем. А 9 декабря пришла телеграмма о его смерти. Не выдержало сердце .
С последней голодовки Анатолия Марченко прошло 20 лет. Однако порядки в российских тюрьмах и лагерях остались почти прежними.
Несмотря на попытки Федеральной службы исполнения наказаний улучшить условия содержания заключенных в российских тюрьмах и лагерях, ситуация на местах продолжает оставаться удручающей, с точки зрения соблюдения прав человека. Правозащитники из года в год составляют доклады, в которых приводят многочисленные примеры ужасных условий содержания заключенных, избирательное отношение к осужденным со стороны тюремной администрации, жестокие избиения заключенных сотрудниками исправительных учреждений.
Один из таких докладов недавно составила правозащитная организация «За права человека» под руководством Льва Пономарева. В ней приводятся многочисленные факты избиения заключенных в удмурдской колонии № 1. Доклад вызвал бурную реакцию администрации этой колонии, которая в свою очередь обвинила правозащитников в связях с криминальными авторитетами. А чтобы убедить в этом журналистов, их позвали на День открытых дверей. Что из этого вышло - расскажет Надежда Гладыш, в числе других журналистов посетившая удмурдскую колонию № 1.
Надежда Гладыш: День открытых дверей вынуждены были провести сотрудники Удмуртского управления Федеральной службы исполнения наказаний в исправительной колонии № 1. Все началось с того, что общероссийское движение "За права человека", имея информацию об избиениях заключенных в колонии, распложенной в поселке Ягул, в мае текущего года направило туда адвоката, который заключил соглашение представлять интересы одного из заявителей. А когда этот адвокат не без труда добился, чтобы его в колонию пустили, то встретился там еще с несколькими осужденными. А по привезенным им в Москву документам исполнительный директор ООД "За права человека" Лев Пономарев направил доклад Уполномоченному по правам человека в Российской Федерации Владимиру Лукину. В докладе приведены десятки фактов избиений, издевательств, унижений человеческого достоинства людей, попавших в это исправительное учреждение.
Ижевская независимая газета "День" опубликовала эту информацию на своих страницах, а также разместила сам доклад на сайте своего информагентства. Сразу после этого журналистов пригласили на экскурсию в колонию, администрация которой, сотрудники Управления исполнения наказаний утверждали, что в докладе Льва Пономарева все неправда, что в колонии № 1 соблюдается законодательство о содержании осужденных, что заключенные жалоб и заявлений не имеют. А если отдельные, «негативно настроенные», как их называют сотрудники колонии, жалуются, то они либо ненормальные, либо злостные нарушители режима, и спецсредства к ним применяются правомерно.
Говорит начальник исправительной колонии № 1 полковник внутренней службы Сергей Авраменко, который неоднократно упоминается в докладе Пономарева, как организатор, а зачастую и участник издевательств и побоев заключенных.
Корреспондентка: Скажите, все, что написано в статье, это ложь, получается?
Сергей Авраменко: Ну, как сказать? Полностью то, что написано в статье, как бы не нашло своего подтверждения при проверке должностными лицами, от Уполномоченного по правам человекам, так и от прокуратуры республики.
Надежда Гладыш: То есть, ничего не подтвердилось?
Сергей Авраменко: Не подтвердилось.
Корреспондентка: Кому это может быть выгодно?
Сергей Авраменко: Я думаю, что определенными криминальными структурами это все делается для того, чтобы дестабилизировать и ослабить режим содержания данного учреждения.
Надежда Гладыш: Именно в первом?
Сергей Авраменко: Именно в первом.
Корреспондентка: А почему именно в первом?
Корреспондентка: К чему она может привести?
Сергей Авраменко: К дестабилизации обстановки, это может привести по сценарию к курским событиям, где будет массовое членовредительство.
Надежда Гладыш: Надо сказать, что экскурсия по штрафному изолятору первой колонии прошла не вполне гладко. В первой же из открытых камер ШИЗО оказался один из фигурантов доклада правозащитников, заключенный Андрей Мищихин, который сказал, глядя в камеру телевизионщиков, следующее...
Надежда Гладыш: Пожалуйста, есть заявление?
Андрей Мищихин: Меня здесь избивали. Я писал жалобы, заявления в прокуратуру, чтобы приняли меры по этому поводу. Никаких сдвигов не было. Пытался добиваться даже такими способами, что приходилось глотать инородные тела и уезжать на больницу, чтобы довести до прокуратуры сведения эти.
Надежда Гладыш: Ваши заявления рассматривались?
Андрей Мищихин: Я не получал ни ответов, ничего вообще.
Корреспондентка: А когда вы писали?
Андрей Мищихин: В апреле месяце, в августе месяце.
Корреспондентка: Кто вас избивал?
Андрей Мищихин: Сотрудники администрации.
Корреспондентка: Неоднократно?
Андрей Мищихин: Да.
Корреспондентка: За что?
Андрей Мищихин: Да ни за что.
Надежда Гладыш: Выйдя из изолятора, начальник колонии Авраменко так прокомментировал заявление Андрея Мищихина.
Сергей Авраменко: Осужденный Мищихин, он сам из Московской области. К нему действительно применяли спецсредства. Проверяла законность их применения прокуратура, выносилось постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. Так же он является злостным нарушителем содержания, который недоволен, который не выполняет элементарные требования уголовно-исполнительного кодекса. Так же данный осужденный состоит на учете у психиатра. Он так же неоднократно применял акты суицида для того, чтобы выехать за пределы ИК, так как ему не нравится режим содержания. А цель его так же - выехать за пределы республики, так как он сам представитель Московской области.
Надежда Гладыш: Зато другие камеры начальника не подвели.
Сергей Авраменко: Скажите, у вас есть какие-нибудь претензии, жалобы на содержание, условия?
Заключенные хором: Нет, гражданин начальник.
Сергей Авраменко: Баня, прогулки регулярно и еженедельно, да?
Заключенные: Да, гражданин начальник.
Сергей Авраменко: Белье чистое выдается?
Заключенные: Да, гражданин начальник.
Сергей Авраменко: По питанию есть какие-то вопросы?
Заключенные: Нет, гражданин начальник.
Сергей Авраменко: Прогулки, нормально все?
Заключенные: Нормально.
Сергей Авраменко: Ограничений нет никаких?
Заключенные: Нет.
Сергей Авраменко: Хорошо. До свидания.
Надежда Гладыш: Начальник пресс-службы удмуртского УФСИН Наталья Темеева считает, что «вбросы компромата», по ее словам, это провокация, и правозащитники, как она считает, выполняют задачу, поставленную перед ними криминалитетом: дестабилизировать ситуацию в учреждениях, где содержатся осужденные.
Наталья Темеева: Криминальные группы, криминальные авторитеты не исчезли, они у нас есть и в Российской Федерации, и в Удмуртской республике. Раньше, в период ГУЛАГа, зоны были черными. Сейчас администрация и по закону, и по жизни, по государственным полномочиям должна регулировать ситуацию в исправительных колониях и следственных изоляторах Удмуртской республики. Вливаются бешенные деньги, огромные деньги вливаются для того, чтобы дестабилизировать. Страдают сотрудники.
Надежда Гладыш: Еще в колонии журналистам был предъявлен документ за подписью В.В. Базунова, начальника отдела аппарата Уполномоченного по правам человека. В этом письме на имя прокурора Удмуртии Бориса Сарнаева представитель российского омбудсмена Владимира Лукина пишет, что "изученные материалы проверок, беседы с осужденными, в отношении которых применялись спецсредства, не дают оснований усомниться в обоснованности принятых по ним решений". Правда, пишет далее государственный правозащитник, несколько осужденных (перечислены фамилии шести фигурантов доклада Пономарева) настаивают на привлечении к ответственности должностных лиц колонии. Автор письма просит прокурора взять под личный контроль дополнительную проверку заявлений этих шестерых. Прокурор по надзору за соблюдением законности в местах лишения свободы по Удмуртской республике Айрат Марданшин тоже считает, что факты применения спецсредств хотя и были в действительности, но они были правомерны, а факт получения перелома ноги, описанный в заявлении Зураба Барояна, прокурор Марданшин комментирует таким образом.
Ногу ему сломали уже в течение первых суток.
Айрат Марданшин: Объясняю. Ногу ему никто не сломал, чтобы вы знали.
Надежда Гладыш: Она не была сломана?
Айрат Марданшин: Вы у Бараяну ногу смотрели?
Надежда Гладыш: Разумеется, нет, я думаю, вы смотрели.
Айрат Марданшин: А я смотрел. Во-первых, у него травма, давно существующая, о чем есть все материалы проверки, так называемые спицы в ноге и так далее, тому подобное были ранее. Значит, когда он выпрыгивал с автозака, он оказал неповиновение, во-первых, когда сам же выпрыгивал... Его же объяснения, кстати, в материалах проверки есть о том, что он получил закрытый перелом. Но потом, через некоторое время... Им дают возможность звонить, у нас есть такое, законом предоставлено. Он, похоже, созвонился с адвокатом, с Москвой, потом уже началась вся эта ажиотажная ситуация. Прибыл адвокат, Бараян уже стал говорить, что ему ногу сломали, хотя до этого он и ряд лиц видели все это, что он сам ее подвернул, так скажем. Он был переведен в центральную больницу, ему была оказана помощь.
Надежда Гладыш: Прокурор так же очень невысокого мнения о правозащитниках. В беседе со мной он негативно высказался о личности Оксаны Дзеры, участнице движения "За права человека", которая побывала летом в Удмуртии и общалась с заместителем Марданшина прокурором Дусяцким, тот непосредственно курирует первую колонию. Айрат Марданшин так же сообщил...
Айрат Марданшин: Полностью прокуратурой проведена проверка. Мало того, после этого по этим многочисленным публикациям, там был доклад Пономарева, я к нему тоже отношусь, знаете, по-разному. Мне вообще сложно с этими правозащитниками, почему-то они все ранее судимы за какие-то гнусные преступления.
Надежда Гладыш: Что конкретно за Пономаревым?
Айрат Марданшин: Не могу сейчас сказать, я только прессу слушаю. В данном случае вот это передавали в прессе, по крайней мере, официально, кстати, об этом передавал УФСИН.
Надежда Гладыш: Официально?
Айрат Марданшин: Да, официально давал документы, официально.
Надежда Гладыш: После публикации о первой колонии в газете "День" на меня вышел бывший сотрудник этого учреждения, который рассказал о том, что ему довелось наблюдать своими глазами, когда он еще там работал.
Бывший сотрудник колонии: Приехал. Смотрю, выстроились от въездных ворот до обыскного помещения, где всех обыскивают прибывших с этапа. Этот отрезок метров 30, наверное, коридор живой выстроился с дубинками, с палками резиновыми.
Надежда Гладыш: Надзирателей?
Бывший сотрудник колонии: Нет, всех собрали. Надзора столько нет в зонах. Это самые разные люди были, из разных служб. Пошли. Спустил их в коридор. Бегут. Первого я увидел, бежит, по спине, по голове, куда попадут, туда и бьют. Получается, чем быстрее бежишь, тем меньше ударов достанется. Поэтому бегут. Зима, скользко, повороты, поскользнулся, упал, накидываются и тут же начинают мутузить. И вот так бежали, секунд через пять, наверное, выпускали. В машину входят 30 с чем-то человек, по-моему, 35, порядка 30 прошло так. Всех в этом помещении обыскали, и коридор разошелся.
Надежда Гладыш: Бывший сотрудник колонии номер один не хочет называть своего имени, хотя говорит, что, если дело дойдет до суда над должностными лицами колонии, то в суде он готов выступить. О том, что в докладе Льва Пономарева все правда, сказал ему и сотрудник, который и в настоящее время продолжает работать на зоне под началом полковника Авраменко. Многие из сотрудников недовольны, что Авраменко и к своим подчиненным относится почти так же, как к осужденным, разве что без рукоприкладства.
Избиения граждан вообще не считается чем-то из ряда вон выходящим в силовых структурах Удмуртии. Сейчас в Ижевске идет процесс над сотрудником патрульно-постовой службы, который чуть не отправил на тот свет доставленного им в вытрезвитель слегка выпившего гражданина. Летом за побои, нанесенные подростку, условное наказание получил оперуполномоченный Ленинского райотдела милиции. В том процессе свидетельница избиения, отбывающая срок за кражу, произнесла почти афористическую фразу: "А что? Все знают, что у нас опера бьют". Именно поэтому, надо полагать, она изменила свои первоначальные показания, ведь никто не защитит ее от охраны и надзирателей, когда она вернется в зону.
Для Радио Свобода Надежда Гладыш, Ижевск
Кристина Горелик: Рядом со мной - руководитель организации "За права человека" Лев Пономарев.
Лев Александрович, дыма ведь без огня не бывает, поэтому давайте, наконец-то, признаемся в том, что ваша организация обслуживает интересы криминальных авторитетов, и в эфире Радио Свобода скажем, в частности, сколько вам заплатили из воровского общага за составление вот этого доклада?
Лев Пономарев: Понятно, что это в бреду только можно так говорить или в качестве юмора. Но я хочу другое говорить. Я хочу сказать, что да, действительно, была реакция со стороны Авраменко, туда действительно допустили журналистов. У нас сейчас есть новые сведения. То есть там пытались построить потемкинские деревни, там Мищенко кричал из-за решетки, что "меня убивают". Это было. Я знаю, что после этого Мищенко вновь отказался от встречи с адвокатами, то есть его действительно, как говорится, применили еще раз силу. Но, я думаю, что как раз эти факты говорят о том, что дыма без огня не бывает. Но, кроме того, мы недавно провели еще один круглый стол, мы привезли свидетелей преступлений Авраменко, и они у нас выступали. И надо было видеть и слышать, что эти люди говорили.
Кристина Горелик: Это бывшие заключенные?
Лев Пономарев: Это бывшие заключенные. Ну, хорошо, мы привыкли, что заключенные говорят, их избивают, и мы это тоже... Либо мы считаем, что заключенных надо бить, я думаю, многие так считают, а другие считают, это все придумано, это все воровские авторитеты и так далее. А вот свидетельства человека, который раньше работал там и был незаконно уволен. Но он ушел оттуда и не собирается туда возвращаться. Он говорит: все сотрудники колонии избивают, бьют палками этих заключенных. Вот, что рассказывал про эту замечательную колонию. Вот бы туда в День открытых дверей… они показали бы, каким образом они воспитывают заключенных в день приезда. А заключенные рассказывали, что это был первый этап, так встречали. Второй этап или третий этап там уже с собаками встречали. То есть это совершенно регулярно. А уж что рассказывали другие заключенные, это надо просто, мне кажется, делать отдельную передачу. Поэтому Авраменко - это, бесспорно, садист и человек, которого надо снимать с этой должности. И то, что это не делает руководство Федеральной службы исполнения наказаний… это значит, они берут ответственность на себя за те преступления, которые совершает администрация под руководством Авраменко в этой ИК № 1.
Кристина Горелик: Ваш доклад вы, в том числе посылали и Федеральной службе исполнения наказаний, насколько я знаю. Была ли какая-то реакция из Федеральной службы?
Лев Пономарев: Никакой реакции, кроме обвинений очередных, замечательных обвинений в сотрудничестве... Но, я должен сказать, что они сейчас уже не говорят, что Пономарев, "Движение за права человека" сотрудничают с уголовными авторитетами. Потому что, когда один раз генерал Краев это позволил себе сделать, я подал на него в суд и я суд выиграл. Мне не удалось доказать, что Краев говорил эти слова. То есть Краев ушел сразу в отказ, он сказал, что не говорил этих слов. А я говорю, как же так, журналисты напечатали. И судья мудро решил, что виноваты во всем журналисты. То есть было признано, что я не сотрудничаю, это правильно, и тогда мне принесли формальные как бы извинения два агентства, "Интерфакс" и РИА "Новости". Смешно, если я буду говорить, что я не знаком с ворами в законе и так далее. Но, когда обвиняют в том, что «вообще правозащитники сотрудничают с ворами в законе», трудно подать в суд. Ты подаешь в суд, а тебе говорят, "ты думаешь, это тебя, а, мол, какой голубчик, может, действительно у тебя рыльце в пушку". Какие правозащитники? Понимаете, да? А когда единственный раз звучала конкретно фамилия Пономарев и движение "За права человека", я суд выиграл. Пусть они еще раз назовут.
Кристина Горелик: Еще одно было обвинение в репортаже, говорилось о том, что Лев Пономарев был осужден за "особо гнусное преступление".
Лев Пономарев: Конечно, подам в суд.
Кристина Горелик: Видимо, "особо гнусное преступление" - это имелось в виду ваше задержание на пикете, когда вас после приговорили к трем суткам административного ареста…
Лев Пономарев: Это был пикет в годовщину Беслана и мы вышли на этот пикет для того, чтобы выразить свое соболезнование жертвам бесланской трагедии и высказать свое отношение к тому, как власть себя вела. Мы не получили согласований на этот пикет. Мы вышли в этом смысле, как они говорят, на несанкционированный пикет, поэтому нас там задержали и, собственно, первый раз в современной истории, когда именно за такого рода правонарушения человек был подвергнут административному аресту. Обычно нас подвергают штрафам, потому что конфликты такие у нас часто бывают с городской властью. Но после этого я выиграл все суды и сейчас просто уже доказано, что, во-первых, запрет был незаконный, задержали меня незаконно, прокуратура встала на мою сторону. Я сейчас думаю, подавать ли мне в суд на обидчика, как говорится, требовать от него моральной компенсации за каждый день отсидки. Но мне как бы неудобно, всего трое суток. Там люди сидят годами незаконно.
Кристина Горелик: Подавайте, подавайте, в следующий раз неповадно будет.
Лев Пономарев: Уже неповадно, потому что суд принял решение в мою пользу, и этот человек уволен. Вот тот человек, который не санкционировал наш пикет, уже не работает в центральной префектуре. В этом смысле, как говорится, я все выиграл.
Кристина Горелик: Я беседовала с руководителем организации "За права человека" Львом Пономаревым.
Сегодня действовать старыми, проверенными в советское время методами не всегда получается. Не получилось в Удмуртии, где тюремная администрация колонии пыталась убедить журналистов в том, что правозащитники обслуживают интересы криминальных авторитетов. Да и в Москве очернить правозащитника Льва Пономарева уже по другому обвинению не получилось.
А в Ульяновске уже сами журналисты вспомнили старую советскую практику - заново переписывать историю - и решили подретушировать фотографии, вымарав на них нежелательные политические фигуры. Подлог был раскрыт, разразился скандал.
Но, послужат ли подобные случаи толчком к гражданской активности общества? Узнаем из рубрики Олега Панфилова «Власть и пресса».
Олег Панфилов: Исправлять историю на фотографиях - старая советская традиция, постепенно с восстановлением традиций советской пропаганды возвращающаяся в Россию. В январе 1995 года, например, правительственная газета "Российские вести" опубликовала фотографию дворца Дудаева в Грозном, над которым развивался российский флаг. Редакция газеты так хотела предугадать события, что решила разместить коллаж, хотя на самом деле в те дни никакого водружения российского флага в Грозном не было.
А то, что произошло в Ульяновске, напомнило историю 30-х годов прошлого века, когда на официальных фотографиях вымарывались изображения врагов народа, тех политиков, которых не только расстреливали, но и пытались вывести из памяти людей. В Ульяновске начали перекраивать современную историю в соответствии с официальной линией. "Народная газета", орган областной администрации, напечатала фотографию, из которой с помощью компьютерной манипуляции удалили изображение мэра Сергея Ермакова. Местные наблюдатели разошлись во мнениях, стоит ли рассматривать этот случай, как политическую цензуру, или это пример непрофессионального, крайне неэтичного поведения редактора газеты. Рассказывает корреспондент Радио Свобода в Ульяновске Сергей Гогин.
Сергей Гогин: Объектом манипуляций в "Народной газете" стал не только мэр Ульяновска, но и российский президент. Во время экономического форума "Кубань-2006", который состоялся в Сочи, Владимир Путин после совещания с губернаторами захотел осмотреть выставочный комплекс. Служба охраны попросила глав регионов остаться в конференц-зале, чтобы Путин смог спокойно осмотреть выставку. Внимание президента привлек ульяновский стенд, представляющий многопрофильный спортивный комплекс "Автодром", его строительство ведет компания "Максима Икс". У стенда в ту минуту оказались мэр Ульяновска Сергей Ермаков и представительница компании Анна Рассказчикова, красавица в серебристом комбинезоне с глубоким вырезом. Фотограф и запечатлел эту троицу, слева направо: блондинка с красивой грудью, мэр Ермаков и Владимир Владимирович. Но на фотографии в "Народной газете" Путин оказался рядом с девушкой, его правая рука почти упирается ей в грудь, при этом президент смотрит куда-то поверх ее лба, а она взглядом изучает его подбородок или шею. Из-за Путина выглядывают фрагменты Сергей Ермакова. Президент, в буквальном смысле, затмил собой мэра. Путина вырезали "фотошопом" и наложили на Ермакова, притиснув вплотную к девушке. Оригинальную фотографию опубликовали и другие газеты. Самое смешное, что в тот же день она появилась и в спортивном приложении к самой "Народной газете", поэтому подлог раскрылся быстро. Собкор "Российской газеты" в Ульяновске Сергей Титов определяет инцидент, как глупость, замешанную на политике.
Сергей Титов: Это, конечно, было ужасно, это вообще позор на всю Россию. То, что сделала редакция, - это просто отражение того, что происходит у ее учредителя, у областной администрации. Понятно, что мэру запрещено показываться в этой газете, что нельзя, чтобы его слова где-то там звучали.
Сергей Гогин: По словам источника в администрации губернатора, в газете мэра не любят, потому что он якобы использует свое влияние на сеть распространения "Роспечать" и та возвращает половину тиража "народной" нереализованным. Но тираж "Народной газеты" падает объективно, поэтому более вероятной кажется версия банальной чиновничьей ревности: почему это с Путиным беседует мэр, а губернатора области в кадре нет вообще.
Начальник Управления по связям со средствами массовой информации администрации губернатора Сергей Давыдов сообщил, что решение об "урезании" Ермакова приняла шеф-редактор "Народной газеты" Анна Лопуцак, при этом она якобы оправдывалась нехваткой места на полосе. Неофициально Лопуцак жаловалась, что на нее давили из администрации, но Сергей Давыдов эти обвинения категорически отвергает.
Журналист Сергей Титов считает, что поведение редактора не случайно.
Сергей Титов: Она даже не боялась, я думаю. Она думала, что это будет наоборот, с благодарностью воспринято. Но я уверен, что все это обсуждалось. Просто сейчас те, кто давали, конечно, цеу, они стараются прятаться уже от этого.
Сергей Гогин: Представитель компании "Максима Икс" Марина Уральцева, предоставившая газете злополучную фотографию с экономического форума, считает, что в данном случае имела место не столько цензура, сколько обычная глупость.
Марина Уральцева: Девочка просто настолько глупа, что она перестаралась. Но вот такую девочку посадили руководить областным изданием. Ну что? Ну, "Народная газета" известна своей подчиненной позицией, здесь она дошла до абсурда.
Сергей Гогин: Бывший редактор "Народной газеты" Геннадий Антонцев говорит, что скандал с манипуляцией снимком соответствует духу официальных ульяновских СМИ.
Геннадий Антонцев: Там обработали изображение, убрав человека, действия которого как будто бы не соответствуют или идут вразрез с деятельностью областного правительства, администрации области, вернее, губернатора.
Сергей Гогин: По словам Антонцева, беда официальных газет в том, что они считают для себя главным не донести до читателя информацию, а прогнуться перед учредителем. Ради этого они легко идут на подлог и искажение информации.
Для Радио Свобода Сергей Гогин, Ульяновск
Олег Панфилов: На связи по телефону из Ульяновска Исаак Гринберг, предприниматель, доктор технических наук. Недавно он выиграл в Страсбурге суд по делу о нарушении статьи десятой Европейской конвенции о правах человека.
Исаак Павлович, скажите, как вы расцениваете этот случай, как цензуру, как глупость? И есть ли в данном случае возможность подать еще одну жалобу по десятой статье в Европейский суд по правам человека?
Исаак Гринберг: Я не думаю, что надо все сводить к тому, что вот девочка, главный редактор или другая какая-то у нее должность в "Народной газете", по своей инициативе что-то сделала. Не надо искать стрелочников. Она именно стрелочник. Так было ей велено. Все гораздо серьезнее. Ульяновская область за последние годы претерпела жуткие изменения. Все, что вне Ульяновска, или развалено, или разворовано. Там больше взять нечего. Вокруг губернатора увиваются люди из Самары, которые видят, что еще много можно взять в самом областном центре, в Ульяновске. Это и здания, и земля, и некоторые другие объекты, которые представляют ценность. Мэр это не дает или не спешит, по крайней мере, отдать на халяву пришлым людям. Поэтому их желание всячески мэра принизить, всячески показать его несостоятельность, кивают на его возраст и так далее. И вдруг этот мэр рядом с президентом, в отсутствии к тому же еще и губернатора. Вот где корни. Нельзя, чтобы сегодня говорили, что мэр такой, сякой, а он беседует с президентом без губернатора.
Олег Панфилов: Вы объяснили политическую и какую-то экономическую ситуацию в Ульяновской области. Тем не менее, читатели, которые узнали из других газет о том, что фотография на самом деле выглядит иначе, чем она опубликована в "Народной газете". Скажите, у вас уже есть опыт подачи жалоб в Европейский суд по правам человека, как вы думаете, найдется ли читатель "Народной газеты", который заявит такую же жалобу, ведь были нарушены его права, как читателя?
Исаак Гринберг: Я не уверен, что найдется читатель, который дойдет до Страсбургского суда. Есть куда более серьезные мотивы. Люди так, посмотрели, махнули рукой, всем все понятно.
Олег Панфилов: Но тогда, Исаак Павлович, по всей видимости, придется ждать от вас очередной жалобы. Скажите, вообще молчание читателей этой газеты, молчание журналистов по поводу неэтического поведения их коллег, это обычная ситуация для Ульяновска?
Исаак Гринберг: В Ульяновске хуже, чем где бы то ни было в России, общественно-политическая и социальная обстановка. Это один из самых проблематичных регионов, где огромное количество людей не доедают, многие еле-еле сводят концы с концами. И такие вещи, о которых в репортаже, они, честно говоря, отходят на второй план. Зря, но отходят. Тем не менее, я думаю, что ваш репортаж будет способствовать тому, чтобы все-таки найти желающего подать в Страсбургский суд за нарушение конвенции.
Олег Панфилов: Спасибо. Это был профессор Исаак Гринберг.
Кристина Горелик: На этом мы завершаем программу "Дорога Свободы".
