Анна Качкаева: 2007 год – это год относительного благополучия, хотя больше половины россиян потратят на новогодний стол не более 3 тысяч рублей. Это год энергетической державности и саммита «Большой восьмерки», год сложных политических кульбитов по сколачиванию «левой ноги» у «Единой России», рождения идеи о «суверенной демократии». Это год выращивания телевизионной харизмы Дмитрия Медведева и Сергея Иванова. Год Кондопоги, облав на грузин и увеличения количества сторонников идеи «Россия для русских». Это год громких убийств. И год кассового и очень разного российского кино.
2007 год открылся «Дозором», длился «Живым», «Эйфорией», «Мне не больно», «Связью», «Питером FM », закончился премьерами «Острова», «Жары» и «Волкодава».
Об итогах и атмосфере нынешнего российского года, о новом кино и, как всегда, об исторической памяти сегодня мы говорим с режиссером, актером и общественным деятелем Никитой Михалковым.
И начну я, пожалуй, вот с чего. Редко удается наблюдать за режиссером, который смотрит кино другого режиссера. На премьере «Жары» я посматривала, как вы смотрели на экран. Вы улыбались, были включены. Как это – как режиссер смотрит чужое, молодое кино?
Никита Михалков Никита Михалков: Я вообще стараюсь искать любого повода, чтобы можно было пожать руку коллеге и возрадоваться тому, что он профессионален, что он жив, что он думает, что он свободен внутренне, что он обладает техникой режиссерской или актерской. И я с радостью смотрю фильмы. И мне это интересно. Тем более что процессы, которые идут, они совершенно оглушительны, я бы сказал, потому что если 10 лет назад бокс-офис по всей России был 8 тысяч долларов, то сегодня он приближается к миллиарду. И это совершенно невероятно – за 10 лет! 8-10 лет назад, когда выходила картина «Сибирский цирюльник», было 32 кинотеатра с Dolby Stereo Surround, а сегодня их около 1,5 тысяч. То есть растет огромный, мощный бизнес. И очень важно, чтобы залы были заполнены не только картинами, которые приносят в мире огромные прибыли, американские блокбастеры, но и кино родное, отечественное.
И к моей радости, зритель не обманывает нас. Потому что он обсуждает, он не скептически-иронично ходит в кино, а он радуется тому, что он видит фильмы на своем языке и видит фильмы про себя. И вот картина, которую вы вчера смотрели, - эта картина про нас. Это абсолютно молодое... «Я шагаю по Москве» образца 2006 года.
Анна Качкаева: Все-таки вы для себя эту параллель тоже провели?
Никита Михалков: Я провел, да, для себя эту параллель. И я очень рад, что это так. И показательно, что и «Я шагаю по Москве» снимал грузин, и эту картину снимал грузин. Так что тут тоже прослеживается некая линия.
Анна Качкаева: И как вам Москва этого времени, молодые люди этого времени?
Никита Михалков: Не знаю... Мне нравится это. Я с удивлением смотрю на людей, которые смотрят на меня, как на человека... Да, я за просвещенный консерватизм, но я не за косность. Я за традицию, но я не за затхлость. Я за школу, за корни, но я не за то, что только все то, что было когда-то, есть хорошо. Я с наслаждением смотрел на этих молодых людей. И они замечательные, они веселы, они озорны...
Анна Качкаева: Никита Сергеевич, но у них нет ничего, о чем вы всегда с такой или болью, или пафосом говорите.
Никита Михалков: Я не согласен с этим. Эта картина о другом. Этот мальчик, который вернулся с флота...
Анна Качкаева: Ну да, давайте коротко скажем. Это история четверых одноклассников, которые повзрослели. Один – сын богатых родителей, другой – вернувшийся мальчик с флота, третий – делает карьеру в шоу-бизнесе, четвертый – начинающий актер. И вот перипетии такие в блюзовой интонации происходят на фоне, кстати, социальных историй – скинхеды, гастарбайтеры...
Никита Михалков: Замечательно! И мальчик, который вернулся с флота (которого играет Чадов), - это мальчик, который смотрит, но который не узнает Москвы. Он был на флоте два или три года, и он не узнает Москвы. И он показывает нам Москву своими глазами. То есть он смотрит на все с изумлением, но это не делает его чужим. Потому что все равно это освещено в результате любовью. Я не испытывал никакого... Понимаете, какая штука, мне скучно смотреть картины, которые пытаются быть похожими на кого-то. Ну, скучно мне смотреть «Охота на пиранью». Ну, как бы я могу понять, что «эх, ма, давайте рванем такое кино». И даже могу понять, скажем, Миронова или Машкова, которые решили похулиганить, рвануть, покраситься в белый цвет.
Анна Качкаева: Вот молодой человек может снять «Жару», и это понятно. Так же как и вы когда-то снимались в «Я шагаю по Москве», и в общем, вполне молодой режиссер тогда это делал. И только человек возраста Лунгина может сделать «Остров»?
Никита Михалков: Вообще для меня «Остров»... картина на меня произвела абсолютно шоковое впечатление, и именно в сочетании с именем Паши Лунгина. Потому что я привык к совершенно другому кино Паши Лунгина. Какие-то вещи нравятся. Но в целом мне не близко было то, что он делает. Не близко в силу того, что я все время за этим видел какой-то взгляд со стороны, из теплого Парижа на то, что происходит на своей исторической родине. И в общем, во всем этом я лично видел некий взгляд, затуманенный расстоянием. И вдруг я увидел потрясающую, пронзающую, абсолютно лишенную всякого внешнего, глубокую и очень аскетичную картину. Я смотрел ее два раза. И я честно признался Паше, что я учился. Я смотрел и учился. В каком смысле? Я не кокетничаю. Я учился и... Допустим, я только что снял картину, закончил снимать ее, смонтировал уже, даст Бог – выйдет картина «Двенадцать» про присяжных...
Анна Качкаева: ...разгневанных мужчин.
Никита Михалков: Да. Она будет называться «Двенадцать». Это римейк... Ну, это не римейк совсем. Эта картина, в общем, про нас.
Анна Качкаева: Закончили, да?
Никита Михалков: Да, я закончил.
Анна Качкаева: Семь лет, по-моему, вы с ней...
Никита Михалков: Нет. Я вообще семь лет молчал. Но сейчас я снял кино. И это другой разговор.
Но я смотрел, и я внутренне радовался тому, что к каким-то вещам, к которым пришел Паша, я приходил своими путями. Я имею в виду аскетизм – вот эта абсолютная как бы попытка ничем не раскрашивать, а только вглубь, только вглубь. И это ему удалось виртуозно. Я считаю, что работа Мамонова просто... ну, просто это такое живое, такое настоящее и глубинное, что...
Анна Качкаева: Хорошо. Вот смотрите. Мамонов, покаяние, грех, в конце концов, - главные темы «Острова». «Жара» просто про другое. Но там появляются скинхеды, на шее которых - крест.
Никита Михалков: И?..
Анна Качкаева: Вот как это в России может сочетаться?
Никита Михалков: А кресты, которые носят «подсвечники» - администраторы и начальство в регионах и в Москве? Стоят и с крестами, и со свечами... Их называют в народе «подсвечники». А в глазах – тоска такая, что просто «скорее бы оно все кончилось». И потом, называют Святейшего патриарха – Владыка, путают и праздники, и поздравляют: «Ваше Святейшество, с праздником! Желаю вам и вашей семье всего хорошего». И даже не понимают, что у Святейшего патриарха не может быть семьи, кроме своей паствы.
А есть люди, которые носят кресты поверх пальто и крестятся на каждый угол. А верить им тоже нельзя.
Анна Качкаева: Не кажется ли вам, что в этом году очень сильный был замес, который связывал православие с идеей «Россия для русских»?
Никита Михалков: Дело в том, что перекосы ведь есть всегда. И спекуляция – это ведь вещь, так сказать, лежащая на поверхности. Есть огромное количество людей, которые спекулируют православием ради совершенно иных целей, и которые никакого отношения к православию не имеют. Но надо просто отделять зерна от плевел. Почему я и ратую за то, чтобы в школах преподавали Основы православной культуры – это даст возможность понимать через детей хотя бы, которые это будут учить, родителям давать информацию о том, что же это такое.
Анна Качкаева: Ну, это долгий спор. Я так понимаю, что про Основы религии – это вечная тема. Вы настаиваете на православии, я-то, скорее...
Никита Михалков: Я говорил про культуру - Основы православной культуры.
Анна Качкаева: Тем не менее. Хорошо. Так есть еще и другая культура – мусульманская и так далее.
Никита Михалков: Правильно.
Анна Качкаева: Я поэтому и говорю, что, не кажется ли вам, что от настаивании на особости православной культуры очень небольшой шаг для людей и умов (как вы обычно говорите) незрелых сделать вывод, что православие лучше, Россия для русских...
Никита Михалков: Чем что?
Анна Качкаева: Чем все остальное.
Никита Михалков: Нет, ну...
Анна Качкаева: А разве вы не видите, что делается в стране?
Никита Михалков: Одну секунду! Зачем же вы обобщаете? В любой стране существуют группировки, которые зациклены на себе самих, и думают, что именно они и есть – основа. И те, кто их увидел, решили, что как раз вот это и есть основа страны. Это глубокое заблуждение. Но есть и такие, конечно, и их много. Другой разговор, что к ним должно быть правильное отношение – раз. А с другой стороны (почему я говорил о том, о чем я только что сказал), должен быть воспитан иммунитет в подрастающем поколении. Иммунитет к тому, чтобы вот то, о чем вы говорите, не привилось к ним.
Анна Качкаева: Наши слушатели уже реагируют. Чтобы эту тему сейчас закончить тогда уже, раз мы все равно, так или иначе, на нее вырулили. Вот господин Добрый спрашивает вас: «Почему вы назвали Виктора Ерофеева в передаче Соловьева «К барьеру!» «глубоко несчастным человеком»?». Просто Никита Михалков участвовал в программе Владимира Соловьева на НТВ, и они как раз спорили о введении православной культуры в школах.
Никита Михалков: Я отвечу. Дело в том, что он глубоко несчастный человек, потому что он абсолютно путает понятия. Если он рассказывает о том, что он крестил свою маленькую дочь, пригласил немца, протестанта, который еще потом признался, что он пришел к атеизму, то он глубоко несчастный человек. Потому что если он уедет куда-нибудь, не дай Бог, что-нибудь случится, то его дочь останется рядом с человеком, к которому она должна будет обращаться, - к крестному отцу, который уже не верующий, и к тому же еще протестант. Это ситуация несчастных людей, о которых гениально говорил Грибоедов: «Колебания умов, ни в чем не твердых». Понимаете?
Я ведь не говорю о введении Закона Божьего. А почему же мы так этого боимся? А что ж такая кругом возня? Что случилось-то, Господи? Не боялись церкви взрывать, не боялись священников закапывать живьем, а сейчас почему-то так испугались, наконец, детям дать представление о том, в какой стране они живут, какая их корневая система и что было в истории их страны. Может быть, эти дети научат своих родителей... как говорил Виктор Владимирович Ерофеев о том, что «а вот если папа верующий, мама атеистка...». Да, Боже мой! Вот ребенок им и объяснит, что - хорошо, а что – плохо. Поэтому я думаю, что не надо этого бояться. Надо спокойно идти.
Но самое главное, я совершенно уверен в том, что это не значит, что нужно палкой заставлять человека сидеть и слушать. Это его дело, это его право. Но я точно так же уверен, что самое страшное – это объединение безбожников, а не сочетание разных религий. Я уважаю абсолютно все те религии, которые на сегодняшний день существуют в нашей стране.
Анна Качкаева: Никита Сергеевич, вы опять возвращаетесь к тем же скинхедам. Вот они носят крест, и наверное, они не считают себя безбожниками...
Никита Михалков: А они и свастику носят.
Анна Качкаева: Правильно. А от этого что-нибудь меняется?
Никита Михалков: А кто тебе сказал, Анечка, что надел крест – и стал православным?
Анна Качкаева: Но они-то тоже крестят лоб и считают, что они веруют. Не веруют, а считают.
Никита Михалков: Одну секунду! Считают или веруют?
Анна Качкаева: Это разные вещи. Так а зачем в школе, вы мне объясните...
Никита Михалков: Чтобы не было вот этих скинхедов.
Анна Качкаева: Здрасьте! А с чего это их не будет-то?
Никита Михалков: А потому что если в школе им объяснят, что Россия – это единственный и реальный мост между Востоком и Западом, и Россия – единственная страна, где и восточные ветры, и западная культура абсолютно спокойно уживаются, то не будет места этим скинхедам. Вот и все.
Анна Качкаева: Это все очень относительно и вполне демагогично.
Никита Михалков: А в чем же моя демагогия?
Анна Качкаева: Потому что в том же фильме «Жара» они заняты другим – то есть ничем - и думают про другое, и говорят о другом.
Никита Михалков: Ты хочешь противопоставить фильм «Жару» 2000-летнему христианству?
Анна Качкаева: Нет. Я просто хочу слышать о современных людях.
Никита Михалков: Ну, люди разные. Кто-то носит крест, а кто-то носит свастику. Но это же не повод говорить: «Ах, он носит...». Это же не повод для того, чтобы сказать так: «Раз он носит крест – и мерзавец, значит, православие мерзко».
Анна Качкаева: Нет.
Никита Михалков: А логика твоя такова. «Как же так - быть скинхедами? Они же носят крест».
Анна Качкаева: А почему вы говорите о том, что против многообразия культур... А тут какая логика? Почему против многообразия разных конфессий, а только православие хорошо?
Никита Михалков: А кто тебе это сказал?
Анна Качкаева: Ну, только что вы сказали.
Никита Михалков: Наоборот. Как?! Я говорю, что самое страшное – это объединение безбожников, а не сочетание религий.
Анна Качкаева: Нет, вы сказали только что о том, что сочетание религий вам тоже не очень нравится.
Никита Михалков: О чем ты говоришь?! Ну что ты, милая?! Или ты сними наушники и слушай меня так, или пытайся понять то, что я говорю, ровно так, как я говорю, а не так, как тебе хочется, чтобы я сказал.
Анна Качкаева: Ну а если люди не верят, кто сказал, что они обязаны верить, действительно?
Никита Михалков: А кто же их заставляет верить? Не верьте.
Анна Качкаева: Так вот и зачем тогда в школе... Школа у нас светская, государство светское.
Никита Михалков: И что? Так преподаются-то Основы православной культуры – это раз. А потом, если человек неверующий... Ты верующий человек или нет?
Анна Качкаева: Нет, я, наверное, агностик. Хотя вопросы такие обычно не задают, Никита Сергеевич.
Никита Михалков: Одну секундочку! Но тебе что, нравится происходить от обезьяны?
Анна Качкаева: Не знаю...
Никита Михалков: Вот мне не нравится происходить...
Анна Качкаева: Вам не нравится, значит...
Никита Михалков: Я хочу происходить от Бога. А тебе нравится – от обезьяны?
Анна Качкаева: Ну, меня, во всяком случае, это устраивает. Я не думала об этом в категориях «нравится – не нравится».
Никита Михалков: Устраивает?
Анна Качкаева: Ну и что?
Никита Михалков: Это личный выбор. Ничем не могу помочь. Поехали дальше.
Анна Качкаева: Так вот и весь наш с вами спор. И если меня устраивает, что я происхожу от обезьяны, то зачем я должна православную культуру учить?
Никита Михалков: Да ради Бога, не учи.
Анна Качкаева: Я хочу историю религий поучить.
Никита Михалков: Душа моя, не учи. Даже можно в зоопарк пойти – и там замечательно провести время, уверяю тебя. Не учи. Я же не заставляю тебя учить.
Анна Качкаева: Так вы же навязываете...
Никита Михалков: Кому?
Анна Качкаева: Как?! Вы говорите: ввести в школе.
Никита Михалков: Да. И что?
Анна Качкаева: А зачем?
Никита Михалков: Ну, как это – зачем?! Для того чтобы человек, которому 7-8-9 лет, с самого начала мог понять, откуда он родом, живя в этой, в нашей стране. Если ты живешь в Казани, и у тебя в классе 80 процентов детей, который исповедуют ислам, то им нужно преподавать Основы исламской культуры для того, чтобы они не становились фундаменталистами. А как же?!
Анна Качкаева: А почему – и исламской, и православной? Почему не все вместе?
Никита Михалков: Потому что если у меня есть необходимость дать повод моему ребенку понять, откуда он родом, то он должен знать всю эту линию его корневой системы. «Понимаешь, это титульная нация, она исповедует православие, их 80 процентов...». И никто не заставляет... Скажи мне, пожалуйста, чего вы так испугались?
Анна Качкаева: Никто и ничего не испугался. Я пытаюсь понять, почему вы так настаиваете на этом.
Никита Михалков: А почему об этом идут такие жаркие...
Анна Качкаева: Я вообще про это не собиралась разговаривать. Это у вас на телевидении разговор случился... Я вообще считаю, что чем меньше об этом говорить, тем будет полезнее. Потому что отношения с Богом - дело это глубоко личное, и лучше, чтобы человек с Богом был как-нибудь сам с собою, и по возможности не было вокруг этого столько крика и шума.
Никита Михалков: Но кто ж тебе мешает-то?
Анна Качкаева: Вот и все.
Никита Михалков: Ну, вот и все.
Анна Качкаева: Я и говорю, давайте и закончим тогда. И останемся каждый при своем мнении.
Никита Михалков: Давай.
Анна Качкаева: Хорошо. Вы кинопроцесс минувшего года оценили. А как вам кажется, новый фильм, который вы закончили (тогда вот так завершим эту тему), он как-то вписывается в непростые рассуждения о том, для кого Россия – для коренного населения или для всех остальных?
Никита Михалков: Полностью. Я бы даже сказал... беру на себя смелость предположить, что это будет очень неожиданная картина и очень откровенная. Даже всерьез откровенная, когда то, что говорится шепотом на кухне, вдруг говорится вслух. И я считаю, что освобождать свою душу нужно именно через разговор вслух, а не через накопление и раздражение на кухне.
Анна Качкаева: Сюжет там такой. Судят чеченского мальчика, который убил приемного...
Никита Михалков: Якобы убил. Он обвиняется в убийстве своего приемного отца, офицера российской армии. И там – все слои общества.
Анна Качкаева: И эти 12 человек должны будут для себя сделать этот выбор.
Никита Михалков: Да. А выбор они должны сделать... Вообще, в принципе, это история о том, что как бы человек есть не средство, а цель. И мы не хотим тратить время на другого. Мы хотим быть благородными, человеколюбивыми только до той поры, пока нам это не начинает приносить какие-то неудобства. Наше благородство, оно очень вымерено. Как Достоевский говорил: «Очень легко любить весь мир и очень трудно полюбить одного человека». Вот история об этом. И я думаю, и очень надеюсь на то, что эта история... может быть, это один из первых что ли разговоров без «пиф-пафов», ментов и олигархов, а разговор о том, что мы сегодня собою являем.
Анна Качкаева: Так долго вы его делали, и как вам кажется, это уже не опоздавшая тема?
Никита Михалков: Нет, я недолго его делал. Я его снимал 60 дней. Он уже смонтирован. Просто мы не торопимся для того, чтобы его раньше времени не украли – вот и все – просто чтобы он не вышел на DVD . Мы практически его можем закончить и за месяц, но мы просто этого не делаем.
Анна Качкаева: Но мысль-то, кажется, об этом уже давно... Вы же говорите о нем давно, не первый год, мне кажется.
Никита Михалков: Нет. Вы путаете. Просто я когда-то ставил спектакль в Щукинском училище «Двенадцать разгневанных мужчин». Я его ставил в молодые годы. Но эта история возникла просто в силу того, что мне показалось, что может быть...
Анна Качкаева: ...сейчас к месту и ко времени.
Никита Михалков: Я вообще не старался никогда поспеть... это же не стенгазета. Это всегда ко времени и всегда к месту – разговор о человеке, я так думаю. А это – разговор о человеке.
Анна Качкаева: А этот разговор не вызовет очередную волну, ну, как раз ажиотации этого запала, связанного опять с темой Кондопоги, например, или грузинских погромов? Разговор слишком серьезен в этой связи.
Никита Михалков: Ну, мне-то казалось, что как раз серьезные разговоры и не должны вызывать истерик.
Анна Качкаева: Все-таки заканчивая разговор про церковь и православие, чтобы не осталось ощущения того, что только я с вами спорю. Тут вот Алла Павловна и еще некоторое количество слушателей пишут вам, что «Россия – это светское государство, кто хочет изучать историю православия или православной культуры, может ходить в церковь или в воскресную школу при церкви. В крайней случае, можно факультативно преподавать православие, но не в обязательной программе. И вы глубоко в этом неправы». Все, эту тему мы сейчас закрыли, потому что я думаю, что она бесконечна.
Никита Михалков: Посмотрим, что напишут дальше.
Анна Качкаева: Хорошо, посмотрим.
В вашей жизни наверняка были истории, когда какой-нибудь из ваших фильмов наверняка возили на какую-нибудь дачу кремлевскую и кто-нибудь на премьеру из администрации... например, на «Цирюльника» или еще на что-нибудь, наверное, приходил. Я не помню, но, наверное, было. Да?
Никита Михалков: Ну, вообще все фильмы возили на дачи к генсекам. Но я думаю, что возили те фильмы, которые министр хотел показать.
Анна Качкаева: Но вас за ручку вместе с фильмами привозили туда?
Никита Михалков: Нет, никогда в жизни.
У меня была история с картиной «Родня», которая получила 160 или 170 поправок. И там была просто катастрофа с картиной. И в это время Андропов пришел к власти. И совершенно неожиданно меня вызвали. Он затребовал картину. И вдруг выяснилось, что эта картина не четвертой категории, а первой.
Анна Качкаева: ... Я надеюсь, что вы не лукавите. Не проверяла, что, действительно, вы не мечтали оказаться в кремлевских коридорах.
Никита Михалков: Ты сама задаешь мне вопросы, сама отвечаешь... На дачи меня не возили, и фильмы я свои на дачах не показывал. На мои премьеры приезжало всякое начальство, а особенно – на «Цирюльника».
Анна Качкаева: Я вот к чему. Смотрите, «9 роту» возили. Уже в нынешние времена... . На премьеру «Жары» пришел Владислав Сурков. Вот что означает это властное внимание для режиссера? Оно что-нибудь означает для режиссера, для общественности? Как это можно трактовать? Имеет ли это отношение к идеологии?
Никита Михалков: В тебе неистребимо такое постсоветское ощущение действительности.
Анна Качкаева: Какое уж постсоветское...
Никита Михалков: Ну, пришел Владислав Сурков с женой на премьеру фильма, посмотреть картину. Ну, почему же надо из этого сразу делать выводы, что «ага, вон оно что...».
Анна Качкаева: Так он же на все остальные-то не ходит.
Никита Михалков: Ну, пригласили его на эту премьеру. И он решил прийти посмотреть молодежную картину, тем более что он занимается молодежью. Зачем в этом искать сразу сложный, потаенный и подводный смысл? Ну, пришел и пришел, посмотрел и посмотрел. Думаю, что если бы ему эта картина не понравилась, то... Вот я не знаю, понравилась или нет, я с ним не говорил. Но я убежден в том, что если бы ему картина не понравилась, то это никак не повлияет на судьбу картины. Она как выйдет 700 копиями, так она и пойдет.
Анна Качкаева: Ну, может быть, ее как-нибудь поддержат, рекомендуют какие-нибудь мысли. Так не бывает?
Никита Михалков: Мысли – кому?
Анна Качкаева: Вот, например, Хотиненко же снимает «Смуту». Как говорят, по распоряжению...
Никита Михалков: Он снимает на моей студии. И что?
Анна Качкаева: Говорят, что в администрации она одобрена. А другие режиссеры и продюсеры не согласились. Я к тому, что в нынешние времена...
Никита Михалков: Стоп! Если есть слухи, так слухи. Кто не согласился? На что не согласился?
Анна Качкаева: Насколько это было написано в прессе, Сельянов не согласился продюсировать эту картину.
Никита Михалков Никита Михалков: Так было написано? Ты это читала?
Анна Качкаева: Да.
Никита Михалков: Скажи, пожалуйста, а на заборе что написано, Аня? А там – дрова. Понимаешь?
Анна Качкаева: То есть Сельянову не предлагали?
Никита Михалков: Я не знаю, предлагали или нет. У меня возникает вопрос. Вот ты читаешь вот эту прессу. Значит, в этом случае Меньшиков отказался сниматься в «Утомленных Солнцем»-2, его не могли найти, он уехал на курорт, мы страдали, мы с ним разругались... Вот я тебе выливаю сейчас последнюю информацию из прессы. Да все это - ложь.
Анна Качкаева: Хорошо. Вы сейчас будете выкручиваться, я понимаю.
Никита Михалков: Стоп!
Анна Качкаева: Давайте прямо скажем, взаимоотношения вас, художника, с властью, которая формулирует некую идеологию.
Никита Михалков: Я категорически не согласен с формулировкой... с определением «выкручиваться». Я не выкручиваюсь. Я отвечаю на все вопросы ровно и прямо. Взаимоотношения художника и власти... Что тебя интересует, дорогая, в этих взаимоотношениях?
Анна Качкаева: Меня интересует в данном случае вот что. Вы принимали этот заказ... фильм был заказан? Или вы, как продюсер, договаривались с Хотиненко выполнять собственную художественную волю?
Никита Михалков: Ты понимаешь, какая штука. Хотиненко хотел и мечтал снимать о Смутном времени картину. Мы, наша студия «Тритэ», эту идею поддержали руками и ногами. Мы нашли пакетирование этого проекта, и пакетирует его... это серьезный проект, и этот проект, как я понимаю, очень интересен сегодняшней власти. И я ничего в этом не вижу плохого. Потому что если бы Хотиненко под пистолетом заставили снимать то, что он не хочет снимать, ради того, чтобы угодить власти, то это было бы одно. Если бы он ради того, чтобы ему помягче спать и послаще есть, пошел бы на компромиссы со своей художественной совестью – да. А когда человек хочет снимать картину о Смутном времени, и это еще интересует власть, так что ж в этом плохого?! Слава Богу. И я с огромным удовольствием снимал бы для власти картины, которые меня устраивают как художника. Мне интересно их снимать. И это счастливейшее время...
Анна Качкаева: А вам не заказывают, получается?
Никита Михалков: Нет, мне не заказывают. Получается так или не получается, но мне не заказывают.
Анна Качкаева: Потому что появились новые трубадуры, к которым приходит Сурков?
Никита Михалков: Аня, родная моя, скажи, пожалуйста, а что ты видишь плохого в том...
Анна Качкаева: Нет-нет, я просто спрашиваю.
Никита Михалков: Секундочку! А почему ты называешь их трубадурами? Вот есть замечательный режиссер Хотиненко...
Анна Качкаева: Да, он замечательный. И Хотиненко, и молодые замечательные...
Никита Михалков: ...который хочет снимать кино об этом.
Анна Качкаева: Никита Сергеевич, дорогой мой, когда вы произносите в интервью, что кто-то перед вами ставит некую мягкую или прозрачную стену, и вы через нее не можете пробиться и докричаться, что вы имеете в виду?
Никита Михалков: Я имею в виду, что восемь лет назад я предложил создать мою Актерскую и режиссерскую академию Никиты Михалкова. Мне есть что сказать молодым людям, мне есть чему их учить. Я имею опыт. И я восемь лет слышу только обещания от господина Швыдкого, что «мы это сделаем». Концепция этого есть. Мало того, он мне предложил Театр Корша, который сегодня возглавляет замечательный и очень мною любимый артист Женя Миронов. Вот я о чем и говорю. И мне машут рукой, и говорят: «Очень хорошо. Давайте-давайте, это нужно». Вот и все. Это чистая правда. И я абсолютно не кокетничаю и не жалуюсь. Но думаю, что тот мастер-класс, который я читал в Риме, о котором пишет журналистка, был бы очень интересен у меня на родине. Но, к сожалению, оказывается, в Риме он важнее и интереснее, потому что даже не знают, что об этом можно говорить у меня на родине.
Анна Качкаева: А у меня вообще складывается такое впечатление, что вы в некотором роде чувствуете свою обойденность. Нет?
Никита Михалков: Нет.
Анна Качкаева: Даже в этом интервью проскальзывает это ощущение, что «за границей меня любят и ценят больше...».
Никита Михалков: Не ищи между строк того, чего нет. Я абсолютно не чувствую себя обойденным, иначе, если бы я себя чувствовал, я бы жил где-нибудь в другой стране. Мне здесь абсолютно комфортно. И я везде себя чувствую дома, где говорят на моем родном языке. Поэтому у меня комплексов по этому поводу нет никаких. Другой разговор, мне жалко, что простаивает домна, и то, что я мог бы сделать за эти восемь лет... уверяю тебя, что, по крайней мере, восемь-десять режиссеров качественных и десять-пятнадцать актеров первоклассных я бы успел воспитать за это время.
Анна Качкаева: Так подождите, а что вам мешает это делать на площадке любого вуза?
Никита Михалков: А почему я должен это делать... Что, мое имя не заслужило возможности иметь свою академию что ли? Почему я должен ютиться по чужим вузам и пытаться каким бы то ни было образом удовлетворить... причем не мое даже желание, а желание тех, кто на сегодняшний день нуждается в том, чтобы с ними разговаривали на профессиональном языке.
Анна Качкаева: Ну, может быть...
Тогда давайте от киношной истории опять уйдем немножко к стране. Год 2006, он такой странный, межеумочный. 2007 год начинает весь предвыборный цикл. И уже эксперты его называют годом междуцарствия. А междуцарствие – это всегда странное время для России. Как вам кажется, каким будет ближайший год-полтора?
Никита Михалков: Да мне ничего не кажется. Я в ужасе от того, что... предполагаю, что уйдет Путин. Вот и все. Тупо в ужасе.
Анна Качкаева: А от чего это? Расскажите нам об ужасе.
Никита Михалков: А потому что на сегодняшний день коней... вообще коней на переправе не меняют, а на сегодняшний день – тем более не меняют. И только-только сейчас, постепенно и он начал ощущать, так сказать, масштабы страны, и страна начала ощущать, что у этой страны есть лидер. И на сегодняшний день идти на поводу только потому, что «это, видишь ты, так полагается», я считаю, что для России это - катастрофа. Потому что четыре года – это не срок, и даже восемь лет – это не срок. Потому что если страна имеет на сегодняшний день человека, которому она доверяет, то продолжать экспериментировать, подкидывать на орла-решку судьбу такой страны, как Россия, - это катастрофа.
Я уже говорил вам, что в Америке после выборов меняется только фотография жены и ребенка на столе президента, а все остальное остается так же. Нет опасности у американцев, что они проснутся завтра с алыми стягами в Нью-Йорке. Они все равно останутся, так сказать, звездно-полосатыми. А у нас есть такая опасность. Мало того, мы строим, к сожалению, весь свой пиар и подаем себя только, как правило, на том, чтобы обгадить того, кто был до тебя, сказав: «Вы что, с ума сошли?! Вот, смотрите, я вам дам новую жизнь».
Анна Качкаева: Так ведь это же проблема. Отчего же нельзя было сделать так, чтобы была некоторая конкуренция? Все сделано для того, чтобы площадка была зачищена. Так вот и выбрать там некого. Всегда любим только одного начальника.
Никита Михалков: Любим – не любим... Я говорю про себя. Вот я говорю про себя. На сегодняшний день я совершенно уверен в том, что вот только потому, что так полагается – ставить под угрозу благополучие такой страны, как Россия, - это, на мой взгляд, мягко говоря, недальновидно. Я не знаю – как, я не знаю, каким образом это можно сделать, я не знаю, в чем будет лукавство или не лукавство. Я знаю одно – что на сегодняшний день стабильность, которая движется, которая только-только возникла, и самосознание, которое только-только возникло... А самое главное, ведь в чем была гигантская ошибка предыдущих руководителей. Она заключалась в том, что они не ощущали масштаба страны, не ощущали. То ли это взгляд и психология человека, руководящего областью или краем, но вот этого масштаба гигантского дыхания страны не ощущали.
Анна Качкаева: Откуда же этот заместитель мэра-то появился?.. И потом, вы сейчас сами себе противоречите. Потому что вы только что сказали, что традиционная русская забава – ругать всех тех, кто был после. Чего вы их теперь вспоминаете дурным словом?
Никита Михалков: Я не поминаю дурным словом. Я говорю о трагедии. Я же ничего плохого о них не сказал. Проблема заключается в том, что миросозерцание ограничено – вот и все, что я сказал. А на сегодняшний день, на мой взгляд, когда... Как сказал Линкольн: «Можно обманывать весь народ некоторое время, можно обманывать часть народа все время, но весь народ все время обманывать нельзя». И на сегодняшний день то, что мы вот сейчас, вот это ощущение того, что есть человек, который по-настоящему думает не столько о себе... Ведь это же потрясающая вещь, когда человек задает себе вопрос: для чего он сюда Богом назначен, почему он сюда пришел, ради чего? Ради того, чтобы доесть то, что недоели другие? И для того чтобы что-то сделать? Поэтому я и говорю, что это моя субъективная точка зрения абсолютно, я никому ее не навязываю. Я знаю, что сейчас огромное количество людей скажут: «Да вы что?! У нас – демократия. Все, хватит. А еще через четыре года он может опять прийти...». Вот эта чехарда для России неприемлема. Недаром в России существовала власть, так сказать, которая передавалась по наследству. Не по тому, что «аж ты, царь-батюшка, и вот мы такие патриархальные». А потому что ответственность отца перед своим сыном была за то, какую страну он ему оставит. Это принципиально важный момент.
Анна Качкаева: Но, может быть, важно, чтобы все-таки граждане думали о том, какую страну они будут оставлять детям?
Никита Михалков: Ну, хорошо, пусть думают, Анечка, пусть думают граждане. А ты спроси у граждан, чего они хотят.
Анна Качкаева: Они-то отвечают, чего он хотят.
Никита Михалков: Ну и чего?
Анна Качкаева: Они вот вас просят снять фильм, например, про пенсионеров. Вот их это беспокоит.
Никита Михалков: Ну...
Анна Качкаева: А что у вас с «Утомленными Солнцем»?
Никита Михалков: Ничего. Снимаю.
Анна Качкаева: Как-то без драйва...
Никита Михалков: Почему? Я снял три больших эпизода сейчас. Бог даст, сниму зимний эпизод, если будет снег, в феврале. И с мая, даст Господь, начну уже массированную работу над картиной.
Анна Качкаева: Ну, вот опять на пейджере вечная тема про ваш условный рефлекс и приближение к власти. Я-то уже устала вас про это спрашивать…
Никита Михалков: Что-что?
Анна Качкаева: «Ваше стремление, потомков Михалковых, - максимально приблизиться к власти. Что это за условный рефлекс?», - Виктор спрашивает.
Никита Михалков: А в чем это заключается? Ну, в чем?
Анна Качкаева: Наверное, то, что вы сейчас, например, очередному царю поете Осанну. Я никогда не помнила, чтобы вы про какую-нибудь власть...
Никита Михалков: Стоп! А по какому еще царю я пел Осанну, душа моя?
Анна Качкаева: Вот сколько я помню, вы никогда не ругали ни одного начальника в Кремле за минувшие годы.
Никита Михалков: Чего-чего?
Анна Качкаева: Не ругали.
Никита Михалков: Скажи, пожалуйста, а в чем заключается... «Вы настоящий художник, если кроете матом начальника» - вот это что ли?
Анна Качкаева: Нет.
Никита Михалков: А что такое? А в чем дело? Ты посмотри на мои картины, а не на то, ругаю или нет. Я хоть одну картину снял для начальства?
Анна Качкаева: Ну, как же, вы переписали финал того же самого «Советника», где сделали Фандорина, который не желал, как человек умный и порядочный, соглашаться с властью, а вы сделали его служивым.
Никита Михалков: Душа моя, какой же порядочный... Он офицер, он русский офицер.
Анна Качкаева: А офицер – это исключает понятие того, что...
Никита Михалков: Он должен служить. И если он уходит...
Анна Качкаева: Он в полиции служил. Это же не армия.
Никита Михалков: Если он уходит, то он оставляет тех, за кого он в ответе, на поругание мерзавцам. Акунин мог отказаться, но он же согласился. Что это значит – переделал? Я же не могу взять и переделать. Есть автор. Я его убедил. И он с этим согласился.
Но я хочу вернуться к другому вопросу, моя дорогая. Ты назови мне одну картину хотя бы, где я славлю власть. А?
Анна Качкаева: Нет.
Никита Михалков: А вот ты, миленькая, от этого отталкивайся, а не от того...
Анна Качкаева: Это не я. Это слушатель вам задает вопрос.
Никита Михалков: А я и слушателям говорю то же самое. А не от того, ругал я ее или нет.
Анна Качкаева: Никита Сергеевич, это ведь такая вечная тема. Вот вы с Андреем Смирновым и с вашими замечательными, талантливыми дочерьми – и его дочерью, и вашей – ездили в Италию. И посмотрите, как складывалась судьба у Андрея Смирнова. Он на нее не жалуется, но она такая. Он всегда был внутренним оппозиционером. И поэтому ему не везло ни с работами, давно он перестал снимать. Ну, он, конечно, известен, безусловно, - есть замечательная «Осень» и «Белорусский вокзал». Но вот его последний проект 10-серийный к 100-летию Думы... потому что не так он там рассказывал о Думе, как хотелось бы видеть, например, на государственных каналах.
Никита Михалков: Так ты пригласи сюда Андрея Смирнова и поговорим с ним.
Анна Качкаева: Мы-то поговорим. А вот с вами всегда все удачно складывалось. Дело даже не в ваших картинах. Всегда все удачно складывалось, наверное...
Никита Михалков: Одну секундочку! Ты сейчас говоришь... ты меня прости, моя дорогая. Ты мне назови хоть одну картину, которой сегодня я должен стыдиться, потому что я в этой картине прославлял какую-то власть. Хоть одна есть картина, за которую мне должно быть стыдно?
Анна Качкаева: Нет.
Никита Михалков: Нет. Все! На этом, моя дорогая, разговор об этом мы закончим. Ладно?
Анна Качкаева: Хорошо, закончим.
Никита Михалков: Поехали дальше.
Анна Качкаева: Так все-таки междуцарствие. Вас беспокоит...
Никита Михалков: Да.
Анна Качкаева: ...в этом смысле только уход Путина. Более ничего? Страна в остальном смысле в порядке?
Никита Михалков: Нет. Почему? Я думаю, что проблем в стране масса. Но просто это меня беспокоит наибольшим образом. Потому что у меня есть ощущение того, что новое движение может породить за собою тот вал, который будет очень трудно остановить. И мне бы очень этого не хотелось. Вот и все. И я убежден в том, что как минимум 60 процентов граждан, которые сейчас меня слушают, меня поддержат. Убежден в этом.
Анна Качкаева: Тогда, наверное, один из последних вопросов. Я не думала, что придется про это говорить, но в сообщениях радиослушателей это есть, поэтому должна спросить. «Тихий дон» - очень неоднозначная история. Вы принимали в ней участие, как и очень многие.
Никита Михалков: Я...
Анна Качкаева: Ну, помогали возвращению, да?
Никита Михалков: Меня просила Ирина Константиновна прочесть закадровый текст Шолохова. И я его прочел. Я не хочу обсуждать эту картину в силу того, что я глубочайшим образом уважаю Сергея Федоровича, и я не могу оценивать эту картину как собственно чисто его картину. Я думаю, что если бы эта картина выходила и оказалась бы у него в руках от начала до конца, то он бы доделал свою картину, сделав ее такой, какой она могла бы быть под его подписью. Я не могу поставить его подпись под этой картиной. Просто я не знаю... Мне трудно представить себе, допустим, что это его картина.
Другой разговор, что, так сказать, зачем это было сделано и так далее. Это другой разговор. Я не хочу его касаться. Но для меня все равно он, как был, так и останется тем Сергеем Бондарчуком, который снял великие картины – «Они сражались за Родину» или «Война и мир». И поэтому обсуждать сейчас «Тихий дон»... Тем более что эта картина, в которой принимало участие такое количество разных людей (может быть, даже и не всегда совместимых), что нет у меня комментариев по этому поводу.
Анна Качкаева: Ну, в общем, прошло и прошло.
Никита Михалков: Да, прошло и прошло.
Анна Качкаева: Тогда про Дом кино. Судебные процессы там идут по-прежнему? Чего вам теперь Дом кино-то дался? То вы с Музеем кино разбирались, то теперь с Домом кино...
Никита Михалков: Я не разбирался с Музеем кино.
Анна Качкаева: Ну, теперь уже тоже история закончилась...
Никита Михалков: Тогда давайте формулировать, так сказать, это все четко. Я не разбирался с Музеем кино. Закончили вопрос, да?
Что с Домом кино?
Анна Качкаева: Ну, просто Музей кино теперь не живет там, где он жил, а история тянулась. Но мы это уже обсуждали. Поэтому к Дому кино переходим. Что с Домом кино?
Никита Михалков: Дом кино находится в аварийном, в плачевном состоянии. Дом кино – это совершенно устаревшее здание, которое... если не двигаться навстречу будущему, то это будущее тебя раздавит. И я это пытаюсь объяснить. Четыре года назад, если бы меня послушали, то сегодня все жили бы в новом Доме кино. Сдавали бы помещения и были бы в замечательном, в прекрасном состоянии, владея четырьмя-пятью залами. И это стоило бы энную сумму. Сегодня это будет стоить в два раза больше, а через четыре года это будет стоить в три раза больше.
Думаю, что принцип заключается не в Доме кино. Существует некая, так сказать, группа людей, которым совершенно наплевать на Дом кино, а им важно, чтобы не было меня и чтобы не было нашей команды. Вот что им важно. Но это заблуждение. Потому что все равно существует здравый смысл. Если сегодня Дом кино оставлять в том виде, в каком он есть… Причем я никогда в жизни своей властью, волею ничего не буду делать против воли этих людей. Не хотят? – как хотят. Ради Бога. Я просто предупреждаю о том, что они берут на себя ответственность за то, что будет происходить в этом Доме кино. Он уже горел. «Михалков поджег...». Такой Рейхстаг из этого сделали. Это все чушь собачья. Объясняю это и пытаюсь объяснить, и достучаться до здравых умов.
Анна Качкаева: Никита Сергеевич, просто тоже очень странно. Каждый раз на вашем пути возникает вот в связи с какой-то недвижимостью, связанной с кино, некая группа людей, которые вас совершенно не понимают.
Никита Михалков: Конечно. Совершенно правильно. Потому что оторвали от кормушки...
Анна Качкаева: А вы в этом смысле не у кормушки? Вы всегда правы в этой ситуации?
Никита Михалков: Понимаете, я могу быть неправ, но только уж у кормушки я никогда в жизни не был. Я только свои деньги тратил на Союз кинематографистов, и достаточную сумму – на то, чтобы покупать лекарства людям, делать операции людям, для того, чтобы помогать им как-то выживать, - тем, у кого нет такой возможности. К сожалению, те, кто кричат обо всем этом, имея свои клубы частные, названные своим именем, имея мощные структуры, работая вместе с Гусинским, зарабатывая деньги...
Анна Качкаева: А вы кого имеете в виду?
Никита Михалков: Я имею в виду Эльдара Александровича Рязанова, который имеет свой клуб «Эльдар», который работает и который зарабатывает деньги. Они хоть одну копейку отдали на благо тех людей, которые не имеют возможности работать? Или Говорухин, который глубоко сидел в Киноцентре? Или Досталь Владимир Николаевич, который зарабатывает большие деньги вместе с Гусинским. Они хоть одну копейку отстегнули от себя, чтобы помочь людям, которые в этом нуждаются? Вместо того, чтобы кричать с трибуны и обзывать друг друга... меня, в частности, и моих коллег, и подавать на меня в суд, что я якобы неправильно избран. Поэтому этот разговор, он ведь... Это ведь все хорошо с трибуны говорить, а вот когда касается дела... Ведь я же предлагал Киноцентру: «Ребята, мы – конфедерация, давайте сложим всю недвижимость, которая была во владении Советским Союзом и Союзом кинематографистов СССР и решим, как она будет работать на нас». Они все оставили в республиках у себя. А камнем преткновения стала Москва, 23 тысячи метров квадратных в центре Москвы. Вот тут дружба народов проявилась наибольшая.
Анна Качкаева: Вот тут слушатели возмущаются и напоминают мне, что «Сибирского цирюльника» с презентацией в Кремле вы снимали все-таки к сроку, ко времени и к тамошней власти, к тогдашней.
Никита Михалков Никита Михалков: К какому сроку и к какому времени, Аня, я снимал «Цирюльника», который был написан до начала съемок за четыре года?
Анна Качкаева: Потому что все помнят, какая PR -кампания этому соответствовала. Как вставали в зале в Киеве при вашем выезде на Ивановскую площадь на белом коне, и готовы были петь «Боже, царя храни...».
Никита Михалков: Ну так это проблемы тех, кто встает.
Анна Качкаева: И тогда всерьез разговаривали о том, что не туда ли вы готовитесь, не в эти ли кремлевские палаты.
Никита Михалков: Ну, Аня...
Анна Качкаева: Ну, мало ли... Хорошо. А скажите, пожалуйста, вы возраст свой чувствуете?
Никита Михалков: В каком смысле?
Анна Качкаева: Ну, вот это и есть ответ. Я вам желаю удачного нового года, успешного!
Никита Михалков: Спасибо. И вам также.
Анна Качкаева: Пусть закончится вся история с картиной, пусть она появится, а мы ее будем обсуждать.
