Политическое наследие Кофи Аннана, уходящего генерального секретаря ООН
Сергей Сенинский: С 1 января 2007 года Генеральным Секретарем Организации объединенных Наций становится южнокорейский дипломат Пан Ги Мун. Завершилось 10-летнее руководство организацией Кофи Аннана, «эпоха Аннана», как называют это время международные аналитики. Правда, во время заключительной пресс-конференции в штаб-квартире ООН в Нью-Йорке Аннан заявил, что собирается по-прежнему активно участвовать в разрешении мировых проблем, но уже как частное лицо:
Кофи Аннан: Есть много вопросов, которые за прошедшие 10 лет вызывали у меня глубокое беспокойство. И я не собираюсь отказывать от их решения только потому, что покидаю офис. Я буду продолжать работать над ними. Я буду работать над африканскими проблемами, над проблемами прав человека и эффективного управления государствами, над проблемой глобального потепления.
Сергей Сенинский: Об эпохе Кофи Аннана в ООН и о наследии этого Генерального Секретаря организации – в материале Ирины Лагуниной.
Ирина Лагунина: С Кофи Аннаном меня лично связывает один город – Сент-Пол в штате Миннесота в США. Там, в тиши и дружелюбии одноэтажной Америки будущий Генеральный Секретарь ООН изучал экономику в колледже Macalester . А я годами позже там же открывала для себя азы американской журналистики. Колледж, основанный в 1874 году, в середине 20-го века стал своего рода либеральным и международным центром, открыв программы для иностранных студентов. В 1915 году его окончила первая афроамериканская студентка – Катарин Лилтад, посвятившая затем всю свою жизнь борьбе за решение глобальных проблем и за судьбу детей, пораженных войной и голодом. В 1942 году колледж освободил из лагеря для интернированных граждан США – японцев Эстер Судзуки. Она стала ведущим социальным работником и борцом за права человека. А в 1961 году учение там закончил Кофи Аннан, чтобы начать карьеру в ООН. По странному стечению обстоятельств, в 1950-м, задолго до того, как будущий Генеральный Секретарь вошел в это учебное заведение, на здании – чтобы подчеркнуть международный характер колледжа - был поднят флаг Объединенных Наций. Он до сих пор там – рядом с американским флагом. Уверена, что большая часть характера и взглядов Кофи Аннана была сформирована именно в Macalester. Впрочем, вот более полная биография этого человека:
Диктор: Седьмой Генеральный Секретарь ООН родом из Ганы. Он родился в 1938 году во втором по величине городе страны – Кумаси. После завершения учебы в Научно-технологическом университете города продолжил образование в США, а затем в Институте международных исследований в Женеве. Поступил на работу в ООН в 1962 году как администратор и специалист по бюджету во Всемирной Организации Здравоохранения. 30-ю годами позже, поднимаясь по служебной лестнице, Аннан занял пост помощника, а затем заместителя Генерального Секретаря ООН по вопросам миротворчества. Его пребывание на этих постах совпало с пиком миротворческих операций Объединенных Наций. В 1995 году в мире было 70 тысяч «голубых касок» из 77 государств мира. В качестве Генерального Секретаря ООН Аннан был избран в 1996 году. И в 2001-м был удостоен Нобелевской премии мира. Первой его инициативой во главе организации была представленная государствам-членам ООН программа – «Обновляя Объединенные Нации», которую он пытался выполнить в течение этих 10 лет. Второй основной программный документ, принятый за эти годы и по-прежнему являющийся определяющим для развития ООН – представленный в 2000-м году Доклад тысячелетия, названный «Мы – народы: роль Объединенных Наций в 21 веке». У Кофи Аннана трое детей. Его супруга, шведка Нане написала книгу для детей о работе ООН.
Ирина Лагунина: Конечно, у каждого международного политика и у многих дипломатов есть собственное мнение о Кофи Аннане, отчасти сформированное на основании национальных интересов их стран. И именно поэтому мы обратились не к политикам, а к человеку, который в последние годы работал рядом с Генеральным Секретарем, но не в качестве международного дипломата. Автор книги «Лучшие намерения: Кофи Аннан и ООН в эпоху американской мировой державы», журналист Джеймс Трауб и ездил с Кофи Аннаном по миру, и присутствовал при принятии наиболее сложных решений последних лет в Нью-Йорке. С Джеймсом Траубом встретился наш корреспондент Никола Крастев. В чем самые большие достижения Кофи Аннана?
Джеймс Трауб: Его самые большие достижения были достигнуты в первый срок во главе организации с 1997 по 2001 годы. Второй срок был сложным и мучительным, и его деятельность по многим направлениям была подорвана. И сейчас уже даже с трудом вспоминается, что в 2001 году он получил Нобелевскую премию мира и что его считали необыкновенно успешным генеральным секретарем. Ему удалось принести мир в разоренные войной страны, но удалось не благодаря каким-то дипломатическим успехам. Он просто говорил о том, что он считал нормами человеческого поведения, которые, в конце концов, сводятся к правам человека. И именно потому, что он – представитель третьего мира, было так важно, что он говорит этим языком прав человека, который в противном случае воспринимали бы как чисто западный язык. Так что я думаю, что на этом уровне, на уровне политических прав, он внес большие перемены. Я также думаю, что ни один генеральный секретарь не имел такого успеха в продвижении в повестку дня ООН проблемы экономических прав третьего мира. Сейчас мы уже каждый день, как само собой разумеющееся, обсуждаем, насколько то или иное государство выполняет программу развития тысячелетия, судим по ней, успешно ли правительства выводят свой народ из нищеты. И это все – благодаря ему.
Ирина Лагунина: А в чем его самый большой провал?
Джеймс Трауб: Однозначно – самым большим провалом был Ирак. И Ирак был провалом, с его точки зрения, не просто потому, что Америка напрасно начала эту войну, а потому что его главной целью было добиться, чтобы подобные решения принимались только в ООН и только в Совете Безопасности. Так что поражение, с его точки зрения, состояло не только в том, что события приняли нежелательный, неверный оборот, а в том, что он изо всех сил пытался, но не смог выработать хоть какой-то консенсус относительно верного, правильного развития событий. Отчасти он воспринимал все это столь болезненно, потому что понимал свою беспомощность. Все делалось у него за спиной или, лучше сказать, над его головой. Он постоянно встречался и говорил и с главами государств, и с послами, и с министрами, он пытался снять различия в походах, но это было не в его власти, это было бы вне власти любого генерального секретаря.
Ирина Лагунина: Джеймс Трауб. А вот как оценивает свои достижения и провалы сам Кофи Аннан. Сначала о достижениях:
Кофи Аннан: Я бы сказал, что это – работа, которую мы вели в области прав человека и в утверждении того, что государства-члены организации несут ответственность за защиту жизни гражданских лиц. Во-вторых, я бы сказал, наша борьба за равенство, наша убежденность, что неравенство среди государств и внутри государств должно быть уничтожено, и что мир, в котором чрезвычайная нищета и бедность соседствует с чрезвычайным богатством, - такой мир не может продолжать существование. И мы разработали Цели развития тысячелетия, которые стали сейчас основой развития. Я бы также сказал, что важной была и работа, которую мы вели для предотвращения инфекционных заболеваний – от ВИЧ-инфекции и СПИДа до птичьего гриппа, которым занималась Всемирная организация здравоохранения. Мы сделали ООН организацией партнеров. Мы понимали, что мы не сможем достичь всего, что кто-то сможет сделать это лучше нас, что что-то мы сможем сделать только в сотрудничестве с другими. И поэтому, по-моему, открыв организацию для частного бизнеса, для фондов, для инвесторов и гражданского общества, мы смогли собрать наших партнеров и расширить нашу деятельность.
Ирина Лагунина: А теперь о провалах. Кофи Аннан на заключительной пресс-конференции в Нью-Йорке.
Кофи Аннан: Думаю, худший момент для меня – это, конечно, война в Ираке, которую мы как организация не смогли остановить. Я действительно делал все, что мог, чтобы попытаться не допустить ее. И глубоко больно было потерять коллег в Багдаде.
Ирина Лагунина: Теракт 19 августа 2003 года против представительства ООН в Багдаде унес жизни 17 человек, включая специального посланника Генерального Секретаря ООН в Ираке. Ирак, вообще, был для Кофи Аннана страной неудач. Последние годы в Нью-Йорке и в Вашингтоне шло расследование коррупции в связи с программой ООН для Ирака «нефть в обмен на продовольствие» в годы санкций против режима Саддама Хусейна. Расследование не подтвердило, что Генеральный Секретарь ООН был лично вовлечен в незаконные схемы.
Кофи Аннан: Может быть, отдельные сотрудники ООН были вовлечены в эти операции, но скандал, если он был, охватывает столицы государств и 2200 компаний и фирм, которые заключили сделки с Саддамом за нашей спиной. И конечно, я надеюсь, что историки поймут, что ООН больше, чем программа «нефть в обмен на продовольствие».
Ирина Лагунина: Вернусь к разговору с журналистом и автором книги «Лучшие намерения: Кофи Аннан и ООН в эпоху американской мировой державы» Джеймсом Траубом. Что может сделать новый генеральный секретарь, чтобы развить процесс реформ в ООН?
Джеймс Трауб: Он может выправить чрезвычайно бюрократическую процедуру принятия решений. Он может сократить усложненный до нелепости поток бумаг, который делает штаб-квартиру ООН похожей на министерство в британском правительстве 50-х годов. Все эти горы бумаг, на которые на самом деле никто никогда не смотрел и которые никто никогда не читал, и которые просто парализуют организацию… Новый генеральный секретарь может с этим справиться. Но есть много, чего он не сможет изменить без согласия членов организации. Это то, что пытался сделать в рамках пакета реформ Кофи Аннан, и чего он не смог добиться. А теперь процесс стал слишком политизированным, практически бесполезным, поскольку считается, что от этого Запад выигрывает, а развивающийся мир проигрывает. И найти общий язык очень сложно, и также сложно убедить скептиков вернуться к мысли о реформах.
Ирина Лагунина: В чем они похожи и в чем различаются – Кофи Аннан и Пан Ги Мун.
Джеймс Трауб: Когда Кофи Аннан был избран генеральным секретарем, многие думали, что он своего рода безобидная фигура. И откровенно, именно так генеральными секретарями и становятся – основные государства в Совете Безопасности избирают безобидного кандидата. Если они видят, что кандидат властный, что он будет строить организацию по своим принципам, то это означает для них, что он будет отбирать место у них, а это им не нравится. Так что в Аннане видели неагрессивного человека. На самом деле он оказался намного более страстным и устремленным политиком, намного более амбициозным, чем о нем думали. И он пытался всеми силами расширить пространство своего офиса, обращаться, минуя государства, напрямую к людям. Так что первые впечатления могут быть обманчивыми. Сейчас тоже Пан Ги Мун ведет себя так, что люди в ООН даже говорят, что он «больше секретарь, чем генеральный». Он 40 лет прожил внутри ооновской бюрократии и чувствует себя в ней вполне комфортабельно. В нем нет зажигательной искры, в нем нет того страстного вдохновения, по крайней мере, относительно прав человека. Он говорит правильные слова, но это – не самое главное. Слова должны исходить из его души. В случае с Кофи Аннаном понятно, откуда это происходило – из его личного опыта работы в качестве главы миротворческих операций ООН и из того ужаса, через который прошли Босния и Руанда. Думаю, это на самом деле изменило его мышление. Было ли это его личное чувство вины из-за провала миротворчества или это было чувство вины за провал ООН как международного института, но он пытался это преодолеть, это то, что им двигало, что заставляло его обращать внимание в первую очередь на эти вопросы. В Пане я этого не вижу. Но может быть, просто потому, что я чего-то не знаю.
Ирина Лагунина: В 1995 году после массовых расстрелов боснийских мусульман – мужчин – боснийскими сербами практически на глазах у голландского миротворческого батальона ООН правительство Нидерландов в полном составе подало в отставку. Как Кофи Аннан вспоминает о массовых убийствах в Сребренице в 1995 году?
Джеймс Трауб: Его ощущение было, что ООН в Сребренице потерпела самое глубокое поражение, что европейские страны, которые обещали защитить боснийский народ, обманули этих людей в Сребренице. Они не хотели направлять туда войска, они не хотели давать войскам право на использование оружия, они даже не могли предоставить необходимое число миротворцев. А ведь весь этот период 1994-95 годов, когда Аннан возглавлял миротворческие операции ООН, он пытался уговорить государства участвовать в этой операции, расширить присутствие там, но это было слишком сложно. Одна из причин, почему там был такой маленький голландский батальон в то время, как раз в то, что никто не хотел направлять туда войска. Так что провал должны поделить между собой – государства-члены ООН и сама организация.
Ирина Лагунина: Джеймс Трауб заметил, насколько глубоко в Кофи Аннане отражалась это стремление к равенству и торжеству концепции прав человека. Вот фрагмент прощального выступления Кофи Аннана перед Генеральной Ассамблеей ООН:
Кофи Аннан: Каждый день до нас доходят сообщения, что где-то нарушен закон, что новые бесчеловечные преступления творятся против людей и меньшинств. Даже на самом деле необходимая и оправданная борьба с терроризмом по всему миру часто используется как предлог для нарушения или ущемления основных человеческих прав и, таким образом, сеет еще больше моральных оснований для террористов и помогает им набирать новых сторонников. И грустно осознавать, но опять самый большой вызов исходит из Африки – из Дарфура, где продолжающееся изгнание мужчин, женщин и детей – убийства, изнасилования, сожженные деревни – превращает в насмешку наше обещание, как международного сообщества, защищать людей от худшего. /…/ И это происходит в то время, когда люди во всем мира, как никогда ранее, представляют собой единое общество. Угрозы, которые стоят перед нами, носят глобальный характер. И требуют глобального ответа, которые должны дать все народы. Я специально говорю, «все народы», созвучно с Уставом ООН, а не «все государства». Мне было ясно еще 10 лет назад, а сейчас я в этом убежден, что международные отношения – это не только отношения между государствами. Это отношения между народами, в котором «негосударственные» игроки играют такую же важную роль и могут внести такой же важный вклад. Все должны принимать участие в создании единого многообразного мирового порядка, и в центре этого процесса должна стоять обновленная и динамичная Организация Объединенных Наций.
Ирина Лагунина: Вернусь еще раз к разговору с Джеймсом Траубом. Вот мы уже отмечали, что ганец Кофи Аннан внес немалый вклад в то, что мир, наконец, начал заниматься проблемами Африки и понял, что это не проблемы континента, а проблемы всего человечества. По вашему мнению, тот факт, что Пан Ги Мун – кореец – поможет ему разрубить узел северокорейских ядерных устремлений?
Джеймс Трауб: В этом вопросе я настроен очень скептически. Он заявил уже, что хочет поехать в Северную Корею, поскольку подобная поездка была бы полезной. Но это тот случай, про который я говорил в связи с Ираком – есть вещи, которые не входят в компетенцию генерального секретаря. Есть вещи, которые решаются крупнейшими странами мира в соответствии с их собственными расчетами и интересами. И потому, поскольку шести государствам не удалось найти хоть какое-то вразумительное решение и соглашение с Северной Кореей, я не вижу, как генеральный секретарь – только потому, что он говорит на том же языке и произошел из той же культурной среды – сможет разрубить этот узел. Конечно, он должен попробовать, и я желаю ему успеха, но уверенности у меня нет.
Ирина Лагунина: Зависит ли важность поста генерального секретаря от личности человека, который сидит в кресле генсека?
Джеймс Трауб: Полномочия генерального секретаря очень и очень ограничены. Он – главный администратор организации, так что у него есть власть над ее структурами, но даже бюджет и в определенной мере назначения ключевых фигур контролируются Генеральной Ассамблеей ООН. Так что даже как главный администратор он зависит от капризов и прихотей государств-членов ООН. А уж если речь заходит о серьезных политических вопросах, то его власть здесь еще более ограничена. Его власть состоит в риторике, в способности убеждать, в способности внести чувство морали и ответственности. Так что круг полномочий на этом посту, масштаб этого титула в значительной мере зависит от личных талантов человека – сможет ли он сделать этот пост значимым.
Ирина Лагунина: Россия – среди постоянных членов Совета Безопасности, но в мире уже как-то признано, что единственная сверхдержава, которая осталась в мире, - это Соединенные Штаты. Какова позиция России в Совете Безопасности ООН после развала Советского Союза?
Джеймс Трауб: И сама по себе российская политика, и роль этой страны в ООН за последние 15-20 лет претерпели значительные изменения. Ключевым моментом было отношение к ООН президента Горбачева и статья в «Правде», которая появилась в 1987 году. В статье фактически говорилось о том, что надо использовать ООН, пора прекратить относиться к этой организации враждебно. Это фактически означало конец «холодной войны» в ООН и в Совете Безопасности. Сейчас подход России намного более агрессивный. Россия явно видит в себе возрождающееся, а не увядающее государство. И они не считают зазорным преграждать дорогу западным государствам даже в самых важных вопросах, как мы видели, например, в случае с Ираном. Россия – самый главный защитник Ирана в Совете Безопасности ООН, и возможно, это основная причина, почему совет так до сих пор и не ввел комплекс мер, как санкции, чтобы заставить иранцев прекратить развитие ядерной программы.
Ирина Лагунина: Иногда возникает эффект дежа-вю, когда смотришь на то, как слаженно выступают совместно Россия и Китай. Неужели их политика насколько скоординирована?
Джеймс Трауб: Совет Безопасности выглядит часто как во времена «холодной войны», правда? Франция, Великобритания и Соединенные Штаты на одной стороне, Россия и Китай – на другой. Так же, как и во времена «холодной войны» - Россия и Китай редко координировали свою политику, они просто разделяют единое враждебное отношение к Западу. Мне кажется, что полное взаимопонимание между Россией и Китаем наступает тогда, когда речь заходит о вмешательстве в суверенитет государства. Россия, как и Китай, очень этого не любит. Так что по целому ряду вопросов – начиная от прав человека и заканчивая иранской ядерной программой, - у России и Китая общие цели, им даже и не надо координировать свои действия.
Ирина Лагунина: Джеймс Трауб, автор книги «Лучшие намерения: Кофи Аннан и ООН в эпоху американской мировой державы». С ним встречался наш корреспондент в Нью-Йорке Никола Крастев. Уроки, которые Кофи Аннан извлек для себя на посту Генерального Секретаря ООН, он сам описал, выступая в начале месяца в библиотеке Трумэна в США.
Кофи Аннан: Итак, четыре урока. Первый: мы все ответственны за безопасность друг друга. Второй: мы можем и должны дать шанс каждому воспользоваться благами всемирного процветания. Третий: и безопасность, и процветание зависят от прав человека и законности. Четвертый: государства должны нести ответственность друг перед другом и перед широким спектром «негосударственных» игроков за то, как они ведут себя в мире. Мой пятый и последний урок вытекает из всего сказанного выше. Мы можем достичь всего этого, только работая вместе через международную систему и только используя самым лучшим образом уникальный инструмент, завещанный нам Гарри Трумэном и его коллегами – а именно, Объединенные Нации.
Что понимается в России под «суверенной демократией»?
Сергей Сенинский: ... Термин «суверенная демократия» стал частью идеологической платформы партии «Единая Россия». Однако, что под ним понимается, по мнению многих экспертов, остается загадкой. Они отмечают также, что статья заместителя руководителя администрации президента России Владислава Суркова, опубликованная недавно в журнале «Эксперт» и озаглавленная «Национализация будущего», немногое добавила к пониманию того, какое содержание вкладывают в это понятие его популяризаторы. Андрей Бабицкий обратился к политикам и экспертам – как они понимают «суверенную демократию»?
Андрей Бабицкий: По мнению обозревателя сайта «Каспаров.Ру» и лидера молодежного движения «Смена» Станислава Яковлева, само словосочетание «суверенная демократия» превратилось в ритуальную мантру, которой обмениваются посвященные в коридорах власти. Но ею же инициируются профаны, еще только вступающие на путь познания. Это своего рода новый шаманизм.
Станислав Яковлев: Фраза «суверенная демократия» превратилась в некий пароль и он же ответ. То есть на фразу «суверенная демократия» надо отвечать «всегда готов к суверенной демократии».
Андрей Бабицкий: Павел Данилин, политолог и обозреватель сайта «Кремль.орг», считает, что термин лишь фиксирует изменения, произошедшие в России за последние годы. Страна обрела истинную суверенность, то есть право распоряжаться собой в собственных границах, а о демократии разговор немного позже.
Павел Данилин: Владислав Юрьевич ничего не придумал, он просто констатировал тот факт, что Россия от состояния отложенного или делегированного суверенитета, в котором она находилась в течение десятилетия при Ельцине, перешла в разряд полностью суверенных демократических государств и в этой связи является такой ж суверенной страной, как и Великобритания, как и Франция, как Германия, как и Соединенные Штаты Америки. Полный суверенитет, безусловно, определяется наличием абсолютного оружия, которым в наше время является ядерное оружие. Что касается попыток оспорить термин «суверенная демократия» со стороны западных государств, они заключаются в том, чтобы сделать вид, что суверенная демократия – это чисто российское изобретение и тем самым отказать России в праве на демократию вообще.
Андрей Бабицкий: Суть идеологемы «суверенная демократия», говорит лидер молодежного движения «Смена» Станислав Яковлев, в попытке подвести базу под право власти безраздельно владеть народом.
Станислав Яковлев: В чем заключается понятие суверенитета и в чем заключается понятие демократия? Если мы послушаем всех кремлевских, занимающих апологетические позиции политологов, комментаторов, писателей, ни один из них не может объяснить смысл каждого из этих слов и, более того, взятых в совокупности. Суверенитет, как представляется нашим кремлевским идеологам, заключается в том, чтобы некие абстрактные страны не лезли в российский дела, иными словами, не диктовали условия, по которым российское правительство должно обращаться со своим народом.
Андрей Бабицкий: Писатель Эдуард Лимонов, по совместительству лидер Национал-большевистской партии, считает, что основой концепции «суверенная демократия» является идея политического несовершенства, незрелости российского сознания, а потому ограничение гражданских прав в России уместно и необходимо.
Эдуард Лимонов: На мой взгляд, простой обман, эвфемизм вводится новый, но за этим эвфемизмом стоит старая как мир дилемма: доказать, что Россия особая страна, что тирания ей присуща, что наши люди счастливы жить при тирании, при царизме, при диктатуре и что они особые, что они другие, что им сразу в чистом виде демократия не нужна, претит, вызывает в них неприязнь. Короче, это оправдание рабства, оправдание режима, задавившего все и вся. Такое введение хитрое эвфемизма. Можно сказать не «расстрелять», а «ликвидировать», не запретить организацию, а ликвидировать организацию. Задача Суркова, безусловно, скрыть суть этого всего. Это старая песня о том, что некоторые народы не готовы к нормальному цивилизованному демократическому обществу, а что их надо некоторое время держать, пока они не созреют. Это абсолютно злобная идея. Я считаю, что народ России совершенно современный, он всегда стремился к наилучшим из возможных социальных систем. Возможно даже симпатии, испытываемые в свое время к Ленину и большевикам, показали во всей даже неосторожности любовь к современности. Ведь марксизм был суперсовременной экзотической идеей, которую в Европе не решались привить. То есть я считаю, что все как раз наоборот, наш народ готов к свободной жизни и даже, более того, к любым новшествам, любым экспериментам, он устремленный в будущее народ.
Андрей Бабицкий: С этим фактически согласен и обозреватель сайта «Кремль.орг» Павел Данилин, который однако видит все в несколько ином свете: гражданское общества в России нет и власть только-только начинает его строить.
Павел Данилин: Гражданское общество в России еще не сформировалось окончательно, то есть нельзя говорить о том, что что-то пытаются убить, наоборот, чему-то пытаются помочь родиться. И в этой связи хотелось бы видеть российское гражданское общество, а не гражданское общество, которое создавалось в России с помощью внешних игроков и при помощи внешнего управления. Безусловно, гражданское общество должно быть имманентно в России, а не сформировано по западным лекалам.
Теперь, что касается свертывания демократии под предлогом того, что у нас суверенная демократия. Все последние события, происходящие в политическом пространстве Российской Федерации, подтверждают только одно, что настоящая демократия в России только начинается утверждаться, что после ельцинского безвременья мы наконец-то начинаем вдыхать жизнь в понятие демократия. Попытка усилить роль партии, вызывавшая негодование среди карликовых структур, она абсолютно следует в русле демократии. Это попытка вовлечь в политическую активность максимальное количество людей и усилить роль политических организаций. Попытка увеличивать численность партии минимальную имеет те же самые цели, о которых я только что сказал. Потому что не может представлять российское общество в парламенте организация, в которой состоит десять тысяч человек - это для России настолько минимальное число, что оно ничтожно просто. Аналогично можно пройтись по всем реформам. То же самое с выборами губернаторов. Лишь злостные критики режима могут наблюдать какое-то ущемление демократии. Демократия – это власть большинства. Демократия должна обеспечивать власть большинства и обеспечивать будущее страны. В случае продолжения проведения подобных фарсовых выборов, когда однозначно понятно было, что победит либо действующий глава, либо человек, у которого много денег, подобные выборы являлись как раз ущемлением демократии. Поэтому я считаю, что напротив все последние события только подтверждают целостное и перманентное стремление наших властей к утверждению демократических прав и свобод.
Андрей Бабицкий: Проблема еще и в том, считает обозреватель сайта «Каспаров.Ру» Станислав Яковлев, что достаточно либеральный, хотя и невнятный Сурков истолковывается жадной толпой поклонников в духе запретительного мракобесия.
Станислав Яковлев: Дело в том, что антиамериканизм, возвращение «железного занавеса» и иные прелести позднесоветского типа воспринимаются как позитивные идеологемы для различных прокремлевских молодежных движений, активно подобная риторика используется на выборах представителями правящей элиты. Что бы ни говорил Сурков, что бы он ни писал, единственный смысл, который способны из его статей вынести те люди, которые называют себя хранителями режима - это противостояние влияния западного общества на всех фронтах, даже в ущерб себе. То есть идеология совершенно мобилизационная при том, что никакой войны нигде не наблюдается.
Андрей Бабицкий: Суверенная демократия существует, утверждает политолог Станислав Белковский. Выстроить такую систему власти удалось покойному Туркменбаши, однако не факт, что подобное удастся его российским последователям.
Станислав Белковский: Сама дискуссия о суверенной демократии отражает фундаментальное противоречие, присущее правящей элите современной России. Это противоречие между желанием интегрироваться на Запад, интегрироваться в западный мир, в его систему потребления, легализовать себя и свои капиталы на Западе, и с другой стороны, желание абсолютно игнорировать западные ценности, ценности христианской цивилизации во внутренней российской политике, в управлении Россией. Это противоречие между африканским методом управления Россией, которое практикует нынешняя элита, и ее желание быть элитой, приемлемой для Запада, составной частью единой элиты евроатлантического мира. Для этого придумали концепцию «суверенная демократия». Она не нова нисколько. Классиком суверенной демократии, который реализовал эту модель в своей политической практике в полном объеме, является пкойный Туркменбаши. Туркменистан был типичной суверенной демократией в лабораторном воплощении. Туркменбаши был вполне приемлем для Запада, потому что он выполнял все те обязательства, выполнения которых Запад ждал, в первую очередь бесперебойные поставки газа и не вмешательство в какие бы то ни было региональные, тем паче глобальные политические дела. Взамен Запад позволял Туркменбаши творить все, что угодно. И действительно евроатлантический мир был более чем лоялен к усопшему диктатору. Корпорация «Даймлер Крайслер» финансировала издание его книги «Рухнама». Очень сложно себе представить, чтобы она финансировала сочинения Ким Чен Ира или Махмуда Ахмадинеджада. Поэтому именно это российская элита хочет воплотить на российской территории: я что хочу, ворочу у себя дома, потом являюсь в Европу свежевыбритым, в прекрасном костюме и прихожу прямо на прием к английской королеве. Вот в чем смысл терзаний и борений вокруг суверенной демократии, вот в чем вся концепция. Ничего сложного в ней нет. Эта концепция, на мой взгляд, на российской почве нереализуема именно потому, что Россия слишком большая, слишком амбициозна исторически и слишком европейская страна для того, чтобы туркменская модель государственного политического устройства могла бы воплощена на этой почве.
Андрей Бабицкий: Станислав Яковлев предлагает другой образ успешной суверенной демократии.
Станислав Яковлев: Что же касается самой партии «Единая Россия», то, например, в ней состоит такой чудесный человек как Рамзан Кадыров. Может быть то, что происходит сейчас в Чечне, можно назвать суверенной демократией и те люди, которые ее поддерживают, готовы принять методы Рамзана Кадырова в качестве основы своих дальнейших действий и стратегии дальнейшего развития России. Другое дело, я не уверен, что большая часть населения России поддержит их в этом.
Андрей Бабицкий: Обозреватель сайта «Кремль.орг» Павел Данилин не считает критиков суверенной демократии самостоятельно мыслящими людьми.
Павел Данилин: Понятное дело, что когда Каспаров или Рыжков или Касьянов оспаривают понятие суверенной демократии, они выступают в роли агентов Запада, выполняющих определенный западный заказ. Я не хочу сказать, что они прямо куплены Западом, я хочу сказать, что они выступают в парадигме западной логики, обслуживая тем самым западных заказчиков.
Андрей Бабицкий: Нижегородский писатель Захар Прилепин предлагает вообще не относиться слишком серьезно к идеологическим экспериментам зам главы администрации президента России.
Захар Прилепин: Сурков без сомнения не демократ. Просто так в России сложилось, что демократией называют в том числе ту экономику, которую у нас безуспешно пытаются строить по западным превратно понятым образцам. Сурков, конечно же, рыночник и Сурков, конечно же, охранитель. Но в виду того, что сказали, что у нас демократия, вот он пытается под завесу этого слова сформулировать некую национальную идеологию. В моем понимании Сурков и то, что сейчас делает российская власть – это все такое игровое поле, это поле ненатуральное, это поле абсурдное во многом, потому что ни они сами не верят в то, что они говорят, народ не верит. Сами действия власти являются в первую очередь продиктованными их собственными бизнес-интересами, этим в первую очередь. А что касается демократии, суверенитета - это те вещи, которые являются наносными, являются некоторыми эффектами, которые призваны прикрывать истинное положение дел.
Андрей Бабицкий: Тем более, что Владислав Сурков человек, по крайней мере, образованный, что не вполне характерно для обитателей коридоров власти.
Захар Прилепин: На фоне нынешних властных элит он является человеком интересным, человеком начитанным. И мы так давно уже этим не избалованы, что и это вызывает, если не некое уважение, то некий интерес. Когда его спросили, какую литературу он читает, я думаю, минут семь перечислял фамилии, поэтические школы, прозаические школы. Конечно, это было поразительно на фоне чиновников, которые собственно кроме пяти фамилий, находящихся на форзаце учебника литературы за восьмой класс, не способны назвать никого. Поэтому он интересен тем, что он хотя бы понимает, что такое текст. Я думаю, что он с политикой работает как с текстом, что он не скрывает. Политика для него текст, политика для него месседж, а что за этим месседжем стоит – это уже дело вторичное, третичное и так далее.
Россия и страны Южного Кавказа в 2006 году
Сергей Сенинский: ... Политические эксперты, п одводя итоги уходящего года, отмечают ослабление позиций России в странах Южного Кавказа. Во многом этому способствовал российско-грузинский кризис и энергетическая политика Москвы в регионе. В 2006 году южно-кавказские политики всё чаще говорили о необходимости укрепления отношений своих стран с Западом, сохраняя при этом сотрудничество с Россией. С экспертами из Москвы, Тбилиси, Баку и Еревана беседовал наш корреспондент Олег Кусов:
Олег Кусов: На протяжении всего 2006 года отношения между Москвой и Тбилиси только ухудшались. Кризис охватил политическую, экономическую сферы, осложнилась ситуация вокруг Абхазии и Южной Осетии, более тысячи грузин подверглись насильственной депортации из России. Этого в Грузии не ожидали.
Паата Вешапидзе: Большинство жителей Грузии очень сожалеют, что Россией так получилось. Не надо тут социологических опросов проводить, это можно на улице спросить, все вам так ответят. Но те же люди вам скажут, что явно Россия переборщила, если можно так выразиться. Дело в том, что не только изгоняли грузин с рынков, пришли даже к Акунину в офис и проводили там правоохранительные мероприятия – это неспроста. Я не знаю, наверное, случилось некое затмение умов. Да, Саакашвили имеет свои погрешности, он правда популист, он правда меняет по ходу дела правила игры, но всегда он оправдывается тем, что это вызвано теми опасностями, которые сейчас в Грузии извне.
Олег Кусов: Убеждён редактор тбилисской газеты «24 часа» Паата Вешапидзе.
В уходящем году Москва более чётко обозначила свои претензии на Абхазию и Южную Осетию. Так считает российский политолог Тимур Музаев.
Тимур Музаев: Самыми яркими событиями были те какие-то странные маневры, которые происходили вокруг Абхазии и Южной Осетии. То есть, вроде бы сохраняя видимость признания территориальной целостности Грузии, в то же время российское руководство четко, определенно, недвусмысленно дало понять, что оно ведет политику на отторжение этих территорий от Грузии. Все причитания с грузинской стороны никакого результата не дали, ничего не смогли сделать. То есть эти территории российская сторона ясно дала понять, что они будут отторгнуты от Грузии. И это ясно, что политика российского руководства идет по старым проложенным советским рельсам в этом регионе.
Все говорят о национальных интересах России, особенно сторонники этого курса. Я не называю его имперским, потому что он не является на самом деле имперским, он является провокационным и авантюристическим курсом. Если следовать национальным интересам России, то разве в интересах России ссориться с Грузией или с Абхазией или с Южной Осетией? В интересах России поддерживать свое влияние, свой интерес во всех этих регионах как можно крепче, сильнее. А отталкивать один народ, ставить в двусмысленное положение другие народы – в интересах ли это России? Нет, мне кажется, это в интересах определенных кланов, группировок в российском руководстве, которые опять что-то делят, какие-то пироги, какие-то дивиденды и так далее, но это не в интересах России. Поэтому это политика временщиков и авантюристов.
Олег Кусов: К такому мнению пришёл российский политолог Тимур Музаев.
О непоследовательности политики Москвы на Южном Кавказе задумались и в Ереване. Говорит директор Кавказского института СМИ, политолог Александр Искандарян.
Александр Искандарян: Дело в том, что нет одной России, есть несколько Россий. И если Россия энергетического комплекса, которая доставляет газ в Грузию и потом в Грузии дает тоже Россия, потому что энергетические мощности Грузии принадлежат российским фирмам, Чубайсу, условно говоря, но этой экономической России, казалось бы, было бы выгодно, чтобы экспансия российского газа осуществлялась в Грузии. Но Россия политическая, она с этой Россией, Россией энергетической вступает в противоречие, она с ней воюет в виду той политики, которая проводится Россией в Грузии. А вот Россия еще какая-то, она доставляет газ в Азербайджан, а Азербайджан реэкспортирует в Грузию. Россия третья или четвертая отменяет рейсы самолетные в Тбилиси и в результате этого грузины летают в Ереван, через Ереван прямо из аэропорта можно сесть на маршрутку и уехать в Тбилиси и так далее. Вот эта противоречивая политика различных Россий на Южном Кавказе, которая ярко высветилась в связи с тем, что политика России, я бы сказал, не была выверена политикой большой державы с традициями внешнеполитического поведения, а была политикой обиженного ребенка, она не прибавляет популярности и не только в Грузии, это касается и Азербайджана, и Армении тоже.
Олег Кусов: Выяснение отношений с Грузией не помешали Москве на протяжении 2006 года заявлять и о своих интересах в Азербайджане, считает президент Фонда политических исследований Каспийского региона, экс-советник президента Азербайджана ВафаГулузаде.
Вафа Гулузаде: В течение всего этого года, я считаю, что Россия вела борьбу за Азербайджан. Азербайджан по многим аспектам делал уступки России. Это имеется в виду торгово-экономическое сотрудничество, можно сказать, что у нас существует какое-то военное сотрудничество. Азербайджан активно участвовал во многих российских мероприятиях. Руководство Азербайджана совершало визиты в Россию и были визиты из России в Азербайджан. Но то, чего хотела Россия, она не смогла этого достигнуть, то есть добиться полной переориентации Азербайджана на Россию, отказ Азербайджана от ориентации на НАТО. Политика Азербайджана была политика отчаянного баланса. Потому что Азербайджан боится России, Россия активное, мощное государство, действующее в регионе.
И Азербайджан был в трудном положении весь этот год. Со стороны НАТО требовали, чтобы Азербайджан определился в своей ориентации, и со стороны России тоже. Но Азербайджан сотрудничал и в том направлении, и в другом направлении. Однако принципиальные требования России были отклонены Азербайджаном. Россия требовала, чтобы Азербайджан не поставлял газ и нефть Грузии и также отказался от идеи поставок своих энергоресурсов на Украину. И возник новый вопрос о поставке в обход России азербайджанских энергоресурсов на Белоруссию. Азербайджан в случае того, если бы послушался Россию, это был бы разрыв всех отношений и с соседями, и с Соединенными Штатами Америки, и с Европой.
Олег Кусов: И Азербайджан, как считает Вафа Гулузаде, не отказался от своего сотрудничества с западными странами, Грузией, Украиной и Белоруссией. Москва не замедлила отреагировать.
Вафа Гулузаде: Россия решила наказать Азербайджан. В первую очередь Россия уменьшила в три раза поставки газа в Азербайджан, увеличила цены на газ до мировых, то есть до 230 долларов. Хоть Азербайджан старался выглядеть самым лучшим партнером России, проводил дни России в Азербайджане, дни Азербайджана в России, все эти советские мероприятия Азербайджан по полной катушке разматывал. Азербайджан поддерживает позиции русского языка в Азербайджане. А вот самый основной вопрос, конечно, Россию не удовлетворяет. Азербайджан и другие независимые государства бывшего Советского Союза все больше и больше укрепляют свои отношения с Западом.
Если бы не агрессивная российская политика, может быть никому и в голову бы не приходило, зачем нам вступать в НАТО. А сейчас совершенно очевидно: могучая держава, ядерная держава, причем агрессивная, причем колониальная держава, она хочет вновь восстановить свое колониальное господство. Убегая от этого, мы все стремимся в НАТО. А Россия ничего не может сделать, потому что она не может изменить имперскую политику, потому что Россия – это империя, Российская Федерация – это не добровольная федерация, а это федерация завоеванных русской короной других народов и других территорий. Поэтому сложность вопроса в этом. Если бы Россия не хотела бы, то она не может. В том-то и дело, что империя ведет себя как империя.
Олег Кусов: Это был президент Фонда политических исследований Каспийского региона, экс-советник президента Азербайджана ВафаГулузаде.
В Тбилиси, так же как и Баку считают, что политика России на Южном Кавказе вынуждает Грузию сотрудничать с западными структурами. Говорит редактор тбилисской газеты «24 часа» Паата Вешапидзе.
Паата Вешапидзе: Российская политика в Грузии и сейчас считается имперской. То, что было, скажем так, завещано Советским Союзом, Россия старается использовать в своих имперских интересах и поэтому Россию устраивают просто лояльные режимы, а не развивающиеся, ориентированные на гражданское общество. Одна из причин, по-моему, грузино-российских напряженных отношений лежит в том, что при своих очень многих недостатках грузинская власть сейчас более ориентирована на демократические перемены и на развитие гражданского общества, чем российское правительство. На самом деле российское правительство не устраивают такие направления развития грузинского государства.
Олег Кусов: Убеждён редактор тбилисской газеты «24 часа» Паата Вешапидзе.
Спикер нижней палаты российского парламента Борис Грызлов во время визита в Ереван попытался сформулировать особенности российско-армянских отношений. На встрече со спикером армянского парламента он заявил, что Армения – это форпост России на Южном Кавказе. Но в 2006 году, как считают армянские политологи, особые отношения между Москвой и Ереваном стали менять свой характер. Армения стала отдаляться от России. Говорит директор Кавказского института СМИ, политолог Александр Искандарян.
Александр Искандарян: Причин этого несколько. Первая причина очевидная – географическая. Это резко ухудшившиеся отношения России с Грузией. Был закрыт Верхний Ларс, пропускной пункт, и были закрыты в значительной степени морские порты. Соответственно, примерно на 15-20% стало дороже доставлять грузы в Армению. Это, конечно, всерьез отразилось на экономике или отразится еще. Но и отразилось на общественных настроениях. Все в Армении понимают, что русские не наказывают Армению, они наказывают Грузию, но то, что страна, которая называется стратегическим партнером, она при этом об Армении забывает, это для общества, я бы сказал, обидно, это указывает на место в приоритетах России.
Второй важный фактор, который отражается на такого рода настроениях, - это непрекращающиеся в России преступления по отношению к этническим армянам. Сидя и смотря из Москвы, понятно, что это не только по отношению к армянам, что вообще криминальный фон тяжелый, что в России существует очень тяжелая ситуация с межнациональными отношениями. Но понятно, что если ты смотришь из Еревана, ты замечаешь именно армян, все эти случаи здесь обсуждаются, обо всех пишется, убийства детей бесконечные, которые происходят в центре страны.
Олег Кусов: Так считает армянский политолог, директор Кавказского института СМИ Александр Искандарян.
