Кристина Горелик: Подводим итоги года предыдущего. 2006 год был богат на юбилеи, впрочем, как и 2005-й. Что же отмечали правозащитники в 2006 году? Конечно, это 85 лет со дня рождения Андрея Сахарова, 70 лет со дня рождения Александра Гинзбурга, Борису Шрагину, философу, активному участнику движению за права человека в Советском Союзе исполнилось бы 80 лет, а еще в 2006 году Московская Хельсинская группа отмечала свое 30-летие.
Людмила Алексеева: Да, и 10-летие моего председательства в ней.
Кристина Горелик: У нас в гостях глава Московской Хельсинской группы Людмила Алексеева.
Людмила Михайловна, если уж подводить итоги, то главным событием в 2006 году, не знаю, согласитесь ли вы со мной или нет, но главным событием стал закон о неправительственных организациях и развернутая в связи с этим беспрецедентная кампания против правозащитников.
А началось все с показанного по государственному телевидению фильма про шпионский камень. Вообще, вся эта история со шпионским камнем, с фигурировавшим в фильме якобы шпионом, вторым секретарем британского посольства Марком Доу - все это напоминало детектив.
Людмила Алексеева: Причем плохой детектив. Мы же в суд подали, Московская Хельсинская группа и я лично подали в суд на Второй канал, по которому был показан этот детектив, и на Первый канал, в котором после этой передачи было сказано, что им абсолютно ясно, что правозащитные организации в России финансируются спецслужбами. И на тот, и на другой канал мы подали в суд. Вот если год юбилейный в смысле таких событий, то суды стараниями наших ответчиков перенесены на следующий год, они просто не являются на вызовы судьи, потому что ответить нечего.
Кристина Горелик: Как вы оцениваете шансы, учитывая, что кампания против правозащитников наверняка инициирована сверху?
Людмила Алексеева: Следующее заседание назначено на 22 января. Будем надеяться. Тем более что я должна сказать, что суд против Первого канала по поводу клеветы на правозащитные организации в связи с событиями в Благовещенске, где мы защищали избитый город, был выигран.
Кристина Горелик: Кстати, Лев Пономарев (движение "За права человека") в 2006 году тоже выиграл суд, когда его тоже оклеветали в прессе.
Людмила Алексеева: Я имею в виду, и Лев Пономарев и на этот суд подавал. Я не подавала на Первый канал по поводу Благовещенска, хотя я там была, потому что они как-то тогда, несмотря на мое там присутствие, меня ловко обошли. По-видимому, тогда еще относительно меня персонально не было отдано им, как говорится, отмашки или указания. Но несколько позже случился шпионский камень. Я не видела, мне сообщили, сделали распечатку, а потом и достали видеозапись самой передачи. Вы знаете... ну, знаю, что врут, знаю, что врут. Но, когда непосредственно тебя касается, то вот шок какой-то был по поводу того, что как-то связывают... Ну, хорошо, вы поймали шпиона Марка Доу. Поздравляю с успехом. Тем более что я все время имела дело с фальшивыми поимками якобы шпионов.
Кристина Горелик: Кстати, хочу заметить, что, по-моему, персоной нон-грата Марка Доу не объявили.
Людмила Алексеева: Да нет, он сидит здесь, спокойненько работает в посольстве. И все это было сделано исключительно для того, чтобы продемонстрировать платежку, на которой была подпись Марка Доу и перечислены 12 организаций правозащитных, в том числе Московская Хельсинская группа. Но я буквально, я подумала, может, я чего-нибудь не помню, не знаю, потому что я никогда с этим Марком Доу слова не сказала. Он никакого отношения к тем грантам, которые получала Московская Хельсинская группа, действительно получала в течение трех лет, не имел. Но самое главное, что, во-первых, в 2006 году мы уже не имели гранта от этого фонда. Это не от британского посольства и не от спецслужб, конечно, а от уважаемого благотворительного фонда, в котором, кстати сказать, суммы в 10 раз большие, чем Московская Хельсинская группа, получило наше Министерство обороны на переобучение российских офицеров.
Кристина Горелик: Ну, да, российские ведомства точно так же, как и правозащитники, получают зарубежные гранты.
Людмила Алексеева: Из того же самого фонда. Но их платежки не показывали. Я ринулась на следующее утро на работу, чтобы подняли все документы, и действительно документы подписала первый секретарь политического отдела Катя Лич, и никакого Марка Доу там не было. А что же бумажку показывали они по телевизору, я не очень понимала. Но потом там стоп-кадры всякие делали, чтобы понять, что это такое, и знающие люди объяснили, что, по-видимому, это какая-то бумажка, выкраденная в посольстве, для посольского бухгалтера. Потому что этот фонд "Глобал файндешнл", у них нет своего отделения в Москве, у них договор с британским посольством, что они администрируют этот грант, то есть выдают деньги, получают материалы, передают им и так далее.
Так вот, по-видимому, Марк Доу, как заместитель Кати Лич, или в ее отсутствие, или вследствие своих обязанностей подписал бухгалтеру распоряжение, чтобы он выдал очередные деньги. Все. Так что это не только мы к камню никакого отношения не имели, но и к Доу никакого отношения не имели. Все выдумано и довольно грубо и нахально, потому что не привыкли наши спецслужбы, чтобы их проверяли и опровергали. А вот видите, опровергаем и будем опровергать. Причем, я не требую ни со Второго, ни с Первого канала ни копейки возмещения денежного, потому что я считаю, что и честь Московской Хельсинской группы, и моя репутация никакими денежными суммами оценены быть не могут - ни маленькими, ни большими. Я требую только в том же формате опровержения этих сведений, как ложных. Так вот они уже, видите, больше года вертятся.
Кристина Горелик: Наверняка этот фильм не просто так был показан по телевидению. Странным образом он совпал с подписанием закона о неправительственных организациях, который правозащитники окрестили "драконовским" и который, по заявлениям правозащитников, поставил под жесткий контроль общественные организации в России.
Людмила Алексеева: Президент подписал этот закон в начале января. Да, это, по-видимому, была такая пропагандистская подготовка, чтобы страна приняла эту подпись президента под законом с удовлетворением.
Кристина Горелик: Но этого не произошло.
Людмила Алексеева: Этого не произошло. Более того, я должна сказать, что ведь, вы заметили, этот скандал закончился ничем. Ведь, если бы была возможность таким образом изничтожить правозащитные организации, в частности Московскую Хельсинскую группу, то это бы раскручивалось, это бы продолжалось дальше по нашим телевизионным каналам и по другим средствам массовой информации, контролируемым властями. Но ведь замолчали. Вы заметили, нет больше? По-видимому, сами, даже они поняли, что не получилось.
Кристина Горелик: Но отдельные обвинения все-таки присутствуют. Вот совсем недавно, в декабре, глава ФСБ Николай Патрушев обвинил Датский совет по беженцам в шпионской деятельности. Конечно же, если мы посмотрим на 2006 год, в общем и целом, то такой спланированной, организованной информационной кампании против правозащитников после фильма про шпионский скандал не было. Это так, да. Хотя, повторюсь, обвинения в адрес правозащитников звучат постоянно.
Людмила Алексеева: Более того, я вам скажу, вы знаете, удивительная вещь, но недавний опрос показал, что резко выросло доверие к правозащитникам в стране. По-видимому, работает эффект бумеранга: раз на них нападают, значит они нам полезны, думают рядовые граждане.
Кристина Горелик: А что касается закона о неправительственных организациях, Людмила Михайловна, ведь удалось все-таки некоторые нормы из этого закона убрать после того, как общественные организации подняли шум по поводу этого закона. Хотя все равно этим законом общественные организации поставлены в очень жесткие условия.
Людмила Алексеева: Вы совершенно правы, закон был вообще немыслимый, там было два пункта, которые просто убивали правозащитное движение и вообще независимое общественное движение любое, не только правозащитное, на корню. Первое и самое главное - в этом законе была прописана такая норма, что чиновник может лишить любую организацию, правда, через суд, но, вы сами понимаете, по представлению чиновника как сработает наш суд, через суд может лишить любую организацию регистрации. Это осталось в законе. Но в законе было, что у нас не имеют права на существование не регистрируемые организации. То есть, если вас лишили по суду права регистрации, вы вообще не имеете права действовать. Вот право работать без регистрации, это право у нас осталось, это убрано из закона. А это очень важно. Почему? Потому что, что значит лишить регистрации? Это очень серьезная мера, это значит - лишить права иметь офис, арендовать офис и лишить права иметь банковский счет, то есть легально, законно получать какие-то деньги на свою работу. Но, не имея банковского счета и офиса, организация по нынешней версии закона все-таки может работать. А это очень важно. Я каждый раз по этому поводу говорю, меня в течение года много раз спрашивали, ну, а что, если вашу группу закроют, я говорю: закрыть они не могут, они могут лишить регистрации. Так вот я напоминаю, что Московская Хельсинская группа была создана в 1976 году, а получила она регистрацию, возможность иметь офис, гранты и так далее в 1993 году. К этому времени она была всемирно известной правозащитной организацией. Ну, лишите нас регистрации, мы опять будем работать без регистрации, без офиса и без грантов, а работать будем - и это очень важно. Это первое положение, которое убрано из закона.
Второе - это было запрещение иностранным фондам, зарубежным фондам финансирование каких бы то ни было общественных организаций в России. Это тоже было убрано. Потому что это ни в одной приличной стране, кроме Белоруссии, больше нигде таких законов нет, нигде, даже в Африке.
Кристина Горелик: Более того, иностранные представительства сегодня проходят перерегистрацию, хотя ранее звучали опасения, что они ее не пройдут в силу разных причин. Но сегодня такие организации, как "Хьюман Райтс Уотч" или "Эмнисти Интернэшнл", правозащитные организации, которые долгое время работали и работают в России успешно, прошли перерегистрацию, но затратив на это, надо заметить, огромные усилия.
Людмила Алексеева: Власти пришлось пойти навстречу. Дело в том, что власти не ожидали, какую бурю возмущения и какой серьезный отпор и внутри страны, и извне вызовет этот закон об НКО. Скажем, закон о политических партиях, гораздо раньше принятый, поставивший наши партии политические оппозиционные в очень незавидное положение, практически в зависимое от Кремля положение и в смысле регистрации, и в смысле финансирования, и в смысле организационной работы, в общем, никакого особенного отпора ни со стороны партий, ни со стороны граждан, ни во внешнем мире не вызвал. А здесь вызвали. Почему? Потому что, вот наши власти этого просто не понимают, что и весь демократический мир, и наши граждане внутри страны уже тоже воспринимают общественные неполитические организации, как костяк гражданского общества. И люди возмутились тем, что этот костяк намерены перебить. Они не ожидали такого сопротивления, им пришлось уступать.
Вы помните, что еще Герцен говорил, что отвратительность российских законов компенсируется их плохим исполнением. Так вот здесь ведь у нас же как? Если бы сопротивления никакого бы не было или оно было слабеньким, то закон бы приняли в полную меру и стали бы им, как молотком, долбить по хребту и по голове. А теперь, когда закон пусть принят, даже с иностранными организациями, там совершенно драконовские методы - их регистрация и так далее - но, поскольку было оказано сопротивление, чиновники очень гибко перестраивались, на ходу и делались добрее не только в рамках этого закона, но даже за его пределами. Вот и все.
И дальше очень важно. Я все время всем нашим доброжелателям и внутри страны, и вне объясняю, что очень важно выказывать активные, твердые протесты против каждого случая наступления на какую бы то ни было некоммерческую политическую организацию. Не надо ждать, когда начнут есть Московскую Хельсинскую группу. Если где-то в Тамбове или в Петропавловске на Камчатке попробуют закрыть группу, лишить ее офиса или наклеветать на нее в прессе и так далее, надо моментально оказывать отпор. И тогда даже в рамках этого закона мы сможем жить, вы выживем, я уверена. Печально другое. Печально не то, что нас съедят, это они думают, что они нас съедят, нас не съедят. Гражданское общество и правозащитное движение уже есть, состоялись в России и они останутся. Печально другое - понижается наша эффективность. Ведь сколько средств у нас уходит на самозащиту, вместо того, чтобы заниматься тем, ради чего мы созданы, - защищать наших граждан, права которых нарушены государством или его чиновниками.
Кристина Горелик: Благодарю вас. Я напоминаю, что беседовала с главой Московской Хельсинской группы Людмилой Алексеевой.
"Другая Россия" - эта правозащитная конференция состоялась летом 2006 года. Ее организаторы своей целью поставили показать Россию настоящую, а не ту, вроде бы благополучную, причесанную специально для лидеров страны "большой восьмерки", собравшихся в Санкт-Петербурге тем же летом. Странным образом на этот альтернативный саммит многие его участники, а это были представители правозащитных, общественных организаций со всей России, члены разных политических движений и партий, попасть не смогли. Под разными предлогами их задерживали представители правоохранительных органов, ссаживали с поездов и самолетов, направляющихся в Москву, некоторых запугивали. Более того, после успешного проведения конференции некоторые ее участники на местах, в российских регионах, подверглись преследованиям.
О псковском правозащитнике Венедикте Достовалове рассказывает Анна Липина.
Анна Липина: Венедикт Достовалов сам уже пенсии, но не устал от изнуряющей борьбы за справедливость.
Венедикт Достовалов: Я, вернувшись 17-го числа, намереваясь собрать вещи и двигаться из Вагона, ко мне подошли два милиционера. "Вы Достовалов?", - спрашивают. "Я - Достовалов. Что мне инкриминируется?". Вытаскивает один такую бумажку, оборванную записочку, там написано: Достовалов Венедикт Иванович, адрес проживания и внизу "экстремист". "А мы, - говорит, - про вас знаем больше более того ужасного, чем здесь записано "экстремист". Пройдемте".
Анна Липина: Так Венедикт Достовалов описывает события, которые последовали за его участием в форуме оппозиционных сил "Другая Россия" в Москве, а затем в антисаммите в Петербурге минувшим летом.
Венедикт Достовалов: Я сел. Выходит капитан отдела по борьбе с экономическими преступлениями: "Вот, нам нужно составить объяснительную, где вы были, что вы делали". - "Я был на "Другой России", форум оппозиционных сил нашей страны, Российской Федерации. А потом участвовал в социальном форуме в Петербурге, на Кировском стадионе". Это был антисаммит, то есть как бы альтернатива что ли нашего российского правозащитного сообщества тому саммиту, на котором Путин показывал Россию в приглядном, причесанном виде всему международному сообществу в лице глав правительств. Наша задача была представить Россию, какая она есть, со всем комплексом, букетом нарушений, которые здесь сегодня присутствуют. Я это написал, подписался.
Я поинтересовался, там подполковник стоял, я говорю: "Можете вы сказать, кто вам дал указание снимать меня с поезда?" Это надо было вычислить, это надо было просчитать, надо было отследить, снять меня, доставить".
Анна Липина: Венедикт Достовалов уверен, что его деятельность давно контролируется силовыми структурами.
Венедикт Достовалов: Это из ФСБ, это однозначно идут указания, причем негласные. Это была акция политического сыска на конкретного гражданина России.
Анна Липина: Как рассказал Венедикт Достовалов, в своей деятельности он постоянно сталкивается с давлением и всяческим противодействием.
Венедикт Достовалов: Живой тому пример: 15 ноября мы подали уведомление на проведение пикета в память Анны Политковской, в защиту права на жизнь, как обязанность государства. В ответ получили возражение, представьте доверенность, ваши требования незаконны. В законе о проведении пикетов и подобного рода публичных мероприятий нет ничего, кроме уведомления, никаких документов с нас требовать не вправе. Единственное, что по закону они обязаны сделать, это согласовать время, место, цели и формат мероприятия, вот и все.
Вышли мы на пикет, там стоит уже "воронок", куча милиционеров.
Анна Липина: Надежда Дановская тоже псковская правозащитница, соратник Венедикта Достовалова.
Надежда Дановская: Тут интересен может быть такой момент: когда милиционеры пришли на пикет, чтобы взять уже нас, с намерением взять, поскольку это намерение было очевидным, стояла машина, и участковый, подойдя ко мне, прежде всего, извинился. Причем это извинение из уст милиционеров псковских звучало не первый раз. До этого, когда составлялся административный протокол по поводу пикета антипризывного, там милиция и общественная безопасность тоже в начале извинились, "Надежда Павловна, извините нас, пожалуйста, мы вынуждены", так сказать, они подконтрольные, служивые люди, им приходиться выполнять распоряжение чье-то. Поэтому здесь можно говорить о том, что все это исходит, понятно, от власти, которая хочет остаться в своих креслах, предпринимаются все меры для того, чтобы остаться в умах народа тем, что они показывают нам с экранов телевизора.
Анна Липина: В отделении милиции на правозащитников был составлен протокол об административном правонарушении. На днях офис Венедикта Достовалова вновь посетил сотрудник милиции.
Венедикт Достовалов: Приходит к нам участковый уполномоченный: "Мне с вас надо взять объяснение". "В связи с чем?" Военный комиссар города Пскова подал жалобу в прокуратуру города Пскова о том, что мы своей деятельностью сорвали осенний призыв в Вооруженные силы".
Анна Липина: Во время осеннего призыва правозащитники провели несколько акций, среди которых расклейка по городу плакатов с данными Совета солдатских матерей о фактах незаконного призыва, дедовщины и гибели военнослужащих.
Венедикт Достовалов: Наши действия строго в рамках закона. Мы не против армии как таковой, мы против такого призыва. Мы ничего не нарушили. Мы против такой армии, в которой гибнут наши дети.
Анна Липина: В прокуратуре области правозащитники частые гости: десятки проигранных дел, победа - редкая радость. Говорит прокурор области Николай Лепихин.
Николай Лепихин: Кто к нам обращается - без различий, это могут быть и правозащитные организации. Такие обращения были и неоднократно, в каких-то случаях они были правы, то есть мы соглашались с этим, вносили в свои акты прокурорского реагирования, пытались восстановить права, устранить те нарушения закона, которые имелись. В большинстве случаев они не находили подтверждения.
Анна Липина: Как говорит Венедикт Достовалов, у него пессимистическое отношение к правам человека в нашем государстве, давление не несогласных, а это в первую очередь на правозащитников, будет нарастать.
Венедикт Достовалов: Они начинают отрабатывать способы воспрепятствования законной деятельности всех тех, кто с ними не согласен. Власть наша во всех ее ипостасях, они начинают натаскивать ментов, они начинают отрабатывать взаимосвязи между ФСБ и ментами, они же ищут способы какую-то форму, так сказать, противодействия со всеми несогласными, а вот это несогласие нарастает, они все это отрабатывают. То, что мы сейчас столкнулись, это пока только цветочки, ягодки - они все впереди.
Анна Липина: Правозащитников не любят власти, они постоянно ощущают на себе давление, но именно к ним приходят за помощью простые люди, когда некуда больше идти.
Для Радио Свобода Анна Липина, Псков
Кристина Горелик: Митинг памяти Анны Политковской прошел во многих российских городах. В Назрани он был разогнан милицией, причем некоторые его участники были жестоко избиты. Так, сотруднице правозащитной организации "Гражданское содействие" Екатерине Сотерянской сломали нос, врачи зафиксировали закрытую черепно-мозговую травму и сотрясение мозга.
По поводу убийства самой Анны Политковской российский президент высказался крайне резко, заметив, что ее смерть нанесла ущерб России гораздо больший, нежели публикации журналистки. Забыв, может быть, что все ее статьи основывались на реальных событиях, которые происходили и происходят в России, и что люди все, о которых рассказывала Политковская, реальные.
Правозащитницей Анну Политковскую не называли, хотя то, что она делала, иначе, как защитой прав человека, не назовешь. Именно благодаря ей вышел на свободу Осман Болиев, неправедно обвиненный в хранении оружия, а после и в террористической деятельности. И не только Болиев обязан ей своей свободой. Да и сами мучители, как называла их Политковская, во многом благодаря собранным ею доказательствам оказались на скамье подсудимых. В частности капитан милиции Лапин по кличке Кадет. Двое других милиционеров, причастных к похищениям и исчезновениям людей в Чечне, были объявлены в международный розыск.
Кроме того, она была профессиональным, талантливым журналистом, которому верили. Лучшее тому доказательство - огромная очередь из обычных, незнакомых с ней людей, пришедших проводить журналистку в последний путь на Троекуровское кладбище в Москве. Ее убили 7 октября 2006 года.
Она писала о преступлениях в Российской армии и об Андрее Сычеве, о межнациональных конфликтах в России и о Кондопоге, о коррупции во властных структурах и о силовиках, мстящих обратившимся в Страсбург людям. Но больше всего Анна Политковская писала о Чечне. Последнее интервью она дала Радио Свобода за пару дней до своей гибели, в котором заявила, что надеется, что премьер-министр республики Рамзан Кадыров будет сидеть на скамье подсудимых.
Конечно, в 2006 году были еще громкие преступления: убийство зампреда Центробанка Андрея Козлова, отравление в Лондоне бывшего офицера ФСБ Александра Литвиненко, но ни одного из этих убийств не нанесло такой удар по репутации России, как убийство Политковской. Ни одно из этих убийств не дало повод говорить о свободе слова в России в прошедшем времени и ни одно из этих убийств не имело такого отклика в правозащитном сообществе и среди простых людей. Памяти Анны Политковской посвящается...
Отрывки из передач 2006 года.
А началось все с ее звонка в комитет "Гражданское содействие", возглавляемой Светланой Ганнушкиной.
Светлана Ганнушкина: Страшная утрата. Утрата для журналистского сообщества, для правозащитного сообщества, для российского общества, понимает оно на сегодняшний день это или нет. Для России, для каждого из нас. Аня, конечно, была человеком необыкновенным, не без острых углов, но вот сейчас это кажется настолько все, настолько не имеющим ни малейшего значения и это, видимо, ее черты, ее сила, ее бескомпромиссность позволяла ей делать то, что она делает. О ней все говорят, что она человек необыкновенной храбрости. Она, конечно, человек необыкновенной храбрости, но она человек разумный. Конечно, она боялась, она понимала, чем она рискует, поэтому ее жизнь - это, в общем, жизнь героя. Только после смерти можно такие вещи говорить о человеке.
Но она еще была на самом деле очень отзывчивым человеком, Аня. Последняя моя с ней встреча, это август этого года, когда я вернулась из Дагестана, где за два дня опросила 18 родителей ребят, которые были втянуты в такую провокацию, когда им предложили то ли обсудить чеченскую тему, поехать на море, то ли пойти немножечко позащищать чеченский народ, не совсем понятно даже, что им предлагали в конечном итоге, потому что это было очень все экстренно. В общем, вывели их, переодели, вывели на засаду и расстреляли. И вот я ездила туда, поняв, что, в общем, этим фактически не занимаются, и действительно оказалась первым человеком, который пришел к этим родителям разговаривать с ними. И мне казалось, о самой себе у меня было такое ощущение, что я совершенно бесчувственный человек. Потому что я работала там с 8 утра до 12 ночи, опрашивала родителей и записывала. Когда я приехала в Москву, вот наступило такое состояние полной неспособности работать. Я знала, что Аня интересуется этой темой, как будто бы собирается ехать в Дагестан. Я ей позвонила и предложила рассказать о том, что я там видела. И она просто тут же, она тут же прискакала и сделала интервью, заставив меня собрать все то, что у меня было в голове и в сердце воедино, получилась неплохая статья, вот это наша была с ней последняя совместная работа.
А на самом деле чеченская тема для Ани начиналась с нашего комитета. Потому что в 1996 году, в августе, Аня позвонила мне, это был наш первый разговор, и сказала: «Вот я слышала, что вы занимаетесь беженцами. Здесь, наверное, есть люди из Чечни, вот я хотела бы к 1 сентября поместить в газете портрет чеченского ребенка с букетом цветов, который идет в школу». То есть она была не в теме, что называется, понимаете, она не понимала, что происходит на тот момент. Я ей сказала: «Я должна вас огорчить, потому что чеченские дети не пойдут сейчас в школу, потому что Лужков запретил принимать в школу детей, родители которых не зарегистрированы в Москве. Кроме того, сейчас штурм Грозного, к нам идут потоки людей, у нас нет денег, они в жутком состоянии». В общем, на следующий день Аня была в нашем комитете, с деньгами, готовая к работе. Она начала заниматься мартирологом, она публиковала все наши данные и с этого началась наша совместная работа. И вот она шла через Чечню, через Северный Кавказ, она шла через все острые моменты нашей жизни. Потому что когда у нас был по жар, Аня тут же оказалась в нашем комитете, тут же, мгновенно она об этом написала, и в какой-то мере мы чувствовали себя под ее защитой. А ее защитить было некому.
Что можно говорить об этой системе? Мне не хочется сейчас даже говорить о системе, о власти, которая создала эту систему. Об этой власти, об этой системе, которую создала эта власть, я просто не хочу сейчас говорить. Потому что, конечно, она несет за это ответственность, но мы ее выбрали и несем ответственность вместе с ней.
Кристина Горелик: Российские коллеги думают об учреждении премии имени Политковской. А пока премии присуждают самой Анне, посмертно.
На этой неделе известные журналисты и общественные деятели Италии вне конкурса присудили Политковской международную литературную премию известного журналиста Тициано Терцани за 2007 год. В состав жюри, единогласно принявшего такое решение, вошли главный редактор газеты Republicca Джулио Ансельми, телеведущий программы Terra Тони Капуццо, обозреватель Этторе Мо и другие.
Подробности я узнала у итальянского историка Марии Форетти, занимающейся изучением российской и советской истории XX века, долгое время работавшей в России.
Мария Форетти: В жюри под председательством Анджела Терцани входят Джулио Ансельми, Тони Капуццо, Андреа Филиппе, Ришард Капушинский, Этторе Мо, Валерия Полицари, Питер Пофан и Паоло Румица. «Тот, кто готов оплатить своей жизнью разоблачение преступлений, - сказала Анджела Терцани, - доказывает, что он готов ставить этические ценности выше всяких других соображений». Именно эту редчайшую нравственную силу и решило отметить жюри. Паоло Румица волнуется, вспоминает: фантастическая энергия, исключительный профессионализм в тонком теле и глаза ребенка, такой была Анна Политковская. Она одиноко противостояла монстру, ежедневно рискуя жизнью. И ясно было, откуда исходили угрозы. Очень важно, чтобы ее пример остался в нашей памяти. Она, русская, боролась за права чеченцев. Она не пряталась за алиби конфликта цивилизаций. Великая женщина. Мы должны ей сказать спасибо. Жюри премии имени Тициано Терцани совместно с другими культурными организациями Италии и Европы настоятельно просит российские власти провести тщательное, жесткое и не вызывающее сомнения расследование. Церемония вручения премии Тициано Терцани, основанная культурной ассоциацией «Далекая близкая родина», состоится 12 мая 2007 года. На вручение будет приглашен Дмитрий Муратов, главный редактор «Новой газеты», где печаталась Анна Политковская. В цикле дебатов, проводимых в «родине» во время вручения премии под общим названием «Идентичность и различия эпох конфликтов», одно заседание будет посвящено теме «Средства информации между прислуживанием и страхом».
Кристина Горелик: Мария, скажите, вот вы долгое время работали в России, историк по образованию. Вы каким-то образом сталкивались с Анной Политковской и, если нет, то читали ли вы ее статьи? Как вы оцениваете ее деятельность как журналиста?
Мария Форетти: Мы как-то сталкивались, потому что все-таки это довольно узкая среда. К сожалению, лично просто познакомились издалека, но я, конечно, ее читала постоянно. Во-первых, потому, что я считаю, что «Новая газета» была в последние годы одна из редких, еще читаемых газет. Я была в России примерно с 1987 по 1997 год, я помню, как тогда мы все читали газеты, как нам было интересно. Я опять была последние четыре года в России, и уже было нечего совсем читать. И это конечно большая проблема. Уже в России практически свободная печать не существует. Представить себе какое-либо демократическое общество без этого - это, на мой взгляд, невозможно.
Кристина Горелик: А вот что касается самих статей, вот больше всего, что вас интересовало, привлекало в ее статьях?
Мария Форетти: Я знала, что она пишет правду. Я могла не согласиться всегда с ее оценками, но та информация, которую она передавала, это была очень важная. А у нее была очень важная гражданская позиция. Я всегда для себя думала, что пока еще в России существуют люди как Анна, еще есть какая-то надежда на будущее.
Кристина Горелик: Общественные деятели и журналисты Италии настоятельно требуют от российских властей полного и объективного расследования убийства Анны Политковской. Вы считаете, возможно, будет ли проведено такое расследование?
Мария Форетти: Вы знаете, я историк, я могу сказать то, что было. Скажем так, мне очень хотелось верить, что хотя бы один раз эта российская власть способна это сделать. Но, конечно, у меня, как у всех, боюсь, есть много сомнений. Еще ничего не раскрыто ни по Беслану, ни по очень важным делам и ощущение, что первая забота власти - это не то, что раскрыть, чтобы больше не говорить. Но хотелось бы верить, что это возможно. И хотелось, еще могу добавить, что хотелось бы еще больше верить, что есть какое-то общественное мнение, так называемое гражданское общество в России, которое это умеет требовать. Потому что я считаю, что власть сама по себе это никогда нигде не делает. Власть это делает, когда есть тот, кто настаивает очень сильно на этом. И то, что меня убивает больше всего, это ощущение, что как будто бы все теряют надежду, ощущение, что люди в России уже не верят в то, что что-то можно сделать. А если общество не реагирует, тогда это очень легко для власти никакое исследование не делать. Хотелось ошибаться, конечно.
Кристина Горелик: Благодарю вас. Я напоминаю, что на связи с нами была историк Мария Форетти.
Последнее мое интервью с Аней состоялось 10 июня 2006 года. Правозащитники обнаружили секретную тюрьму в Грозном, однако это не стало предметом внимания отечественных средств массовой информации. Я пригласила Анну, чтобы обсудить такое, почти всеобщее замалчивание события, которое стало бы, без сомнения, сенсацией на Западе. В программе принимали участие Наталья Эстемирова, представительство "Мемориал" в Грозном, а также жертва пыток в Чечне учитель Алавди Садыков.
Впрочем, и местные жители, и правозащитники давно знали о том, что существует подобная структура на территории этой дислоцированной части. Но, тем не менее, документальных, по крайней мере, доказательств этому не было. И вот сейчас есть подтверждение того, что в этой тюрьме пытали и убивали людей.
Наталья, до эфира, когда мы с вами связывались, вы сказали, что находитесь на том самом месте.
Наталья Эстемирова: Что сейчас происходит? Сейчас разбирают главный корпус, разбирают до основания. Ведь это еще здание принадлежит интернату глухих детей.
Кристина Горелик: Принадлежало когда-то.
Наталья Эстемирова: Принадлежало, да. В январе 2000 года туда вошли "ханты" и буквально оккупировали это здание, они захватили его, иначе сказать не могу. И вокруг этого здания на два-три квартала мертвая зона, они там никому и не позволяли жить. А вот эти люди - родители, учителя, ученики - они ютились в маленьком здании. И вот теперь для чего разбирают? Получается, только вышли оттуда эти командированные сотрудники, это было в субботу прошлую, как тут же вошли строители и начали разбирать здание с тем, чтобы построить там здание интерната для глухих детей. Это, вообще, этически, я не знаю, как это совместить, как детей поместить в этот интернат, где столько крови пролилось.
Анна Политковская: Наташа, я просто должна добавить. Если ты сейчас не очень хочешь об этом говорить, но я скажу, что вокруг этого здания людей подрывали в шахтах. Так?
Наталья Эстемирова: И не только в шахтах.
Анна Политковская: Да. То есть фактически...
Кристина Горелик: Это кладбище.
Анна Политковская: Этот пятачок - это братская могила.
Наталья Эстемирова: И теперь мы буквально-таки просим все время, пожалуйста, исследуйте это как следует. Потому что вот только сегодня была женщина, которая сказала, что та, которая у них работала поваром, уезжая летом 2001 года, сказала: "Вот теперь я уезжаю и могу вам сказать, я работала поваром там и я видела, что на территории, там закапывали людей, прямо уже не вывозя". Очень много трупов людей было найдено на Ханкале, в том знаменитом захоронении, тех людей, которые до этого побывали в Октябрьском ОВД, которых забирали "ханты". И этому есть свидетели, что именно они забирали, а трупы потом на Ханкале были найдены. Но они не только туда увозили трупы, они прямо там, вокруг территории хоронили и даже у себя на территории. Есть свидетельства, зафиксированные в прокуратуре, если они опять не потеряли документы, когда говорят о том, что там была закопана женщина, прямо на территории. Но у нас нет приборов, чтобы просмотреть внутрь земли. Там и теперь до сих пор стоит огромный чугунный крест, где-то больше трех метров, по-моему, высотой, а к нему подойти невозможно, потому что, говорят, под ним лежат какие-то фугасы, которые саперы не решаются трогать. Фугасы там, что там, мы не знаем. Но подойти туда бояться. Никаких серьезных исследований там нет. И, кстати, эти саперы, они не обследовали даже территорию вокруг интерната. А люди, которые, наконец, смогли, хозяева домов, подойти, они же стремятся в свои дома. И где гарантия, что опять не будут жертвы? Ведь саперы там не работали.
Кристина Горелик: Давайте послушаем, что там на самом деле происходило, от человека, который просто там побывал, Алавди Садыкова.
Алавди, вы действительно побывали на месте этой секретной тюрьмы и узнали то место, где вас, я даже не знаю, как сказать, содержали это, наверное, не слишком правильный тут глагол.
Алавди Садыков: Да. Эту клетку строили, делали, на третий день они уже сделали. Начальник там есть Банин, Пончик, Андрей там, Абдулла. Они нас с Юрой, с моим свидетелем, который был со мной, посадили в эту камеру. Через два-три дня привели этих с Окружного Джабаева и Торсултанова, они были в кровавой маске, неузнаваемые, избитые. Их поместили рядом с нашей камерой. Вечером, где-то в одиннадцать, пришли и мне говорят, «ты убивал русских, других». Я говорю: «Я ничего не знаю, не делал». – «Короче, ты, чучмек, мы сейчас тебе голову отрежем». Меня положили, Юру в сторону отогнали в угол, хотели мне голову отрезать, отрезали ухо, покуривал он еще при этом. С ним был еще в камуфляжной форме, двое их было. Сувенирный нож, большой нож был, этим ножом они и отрезали мне ухо. Потом говорят: «Сейчас мы придем, голову тебе отрежем». Зашли рядом в камеру, где были двое в кровавых масках Джабаев и Торсултанов, там крики, шум, голоса. Я не знаю, Юра говорит, двоим ухо отрезали. К утру уже не стало их. Куда они их дели, я не знаю.
Охранники, очевидцы, которые все это видели на глазах, там же камеры снимали, фотографировали, когда издевались. Абдулов снимал все это, все эти события. Рано утром прибежали, нас с Юрой увели, часов семь-восемь держали в другой клетке, спрятали в другой клетке. А после обеда, когда привели обратно: ни крови, ничего, чисто было, как в аптеке. Оказывается, утром часов в 10 комиссия приезжала, ОБСЕ, посмотрели, им сказали, что этих двоих домой отправили, а меня с Юрой в Чернокозово куда-то отправили. «У нас никого нет», - отчитался начальник Банин, Сорокин.
Кристина Горелик: А вообще много людей вы видели в камерах, когда там находились?
Алавди Садыков: Нас через неделю повели в этот подвал (правда, в подвале я оказался и в первый день, тогда хотели меня расстрелять, сверху поверху дали автомат). А в подвале была в то время одна клетка. Туда привозили много, конечно. Корлука, он говорят, в сумасшедшем доме сейчас. Кирия, например, выкупили из дома за 5 тысяч долларов, он на третий день уже подох от этих побоев, которые там сделали. Потом Лучам привели, мы его как бревно, как шпала, поднимали, клали. Через два дня его увезли, не знаю, куда-то выкинули его, не знаю. Таких, как его, человека три было, они не могли даже свои имена говорить. Мы их брали и как шпалы клали на нары. Сильно избитые были.
Потом Хансоева, Бапаева Луиза, Алавдинов , я видел, как Банин допрашивал их, развязывал язык. Чего они там требовали. Когда мы в камере с Юрой сидели, я видел, как их избивали. А Луиза стояла в углу, в кандалах была. Ноги к батарее уже привязаны были. Куда они делись, тоже не знаю. Потом Мансуру два пальца отрубили на правой руке. Я говорю: «он же еще 40-50 лет проживет, ему надо писать, подпись делать свою». Меня урезали: «Молчи». Я говорю, что я в школе работаю, знаю, зачем именно эти пальцы отрезать. - «А нам все равно, какие отрезать». Альберту отрезали пальцы. Потом их куда-то ночью Банин увозил, Альберта, Доку и две девчонки еще сидели на кровати. Они там прикованные к кровати были, в кандалах. Отправили их куда-то в Моздок. Не знаю, куда их повели, что с ними стало, не известно.
Били, избивали ужасно, издевались ужасно. Вечером им делать нечего, ни телевизора, ни кино, они нас выводили, над нами утешались. Придут опера со второго, с третьего этажа, смеются, как над нами издеваются, там, «изнасилуем или еще что-то другое». Вот они друг на друга натравливали, пугали, ночью особенно. Конечно, это ужас. Я не знаю, до сих пор, сколько раз об этом говорим, никак не могут… Эти люди известные, понятно, чем они занимаются, на каких должностях. Неужели трудно их вызвать? Они с Ханты-Мансийска, Сургута, в Нижневартовске работают!
Кристина Горелик: Действительно, Анна, правильно говорит Алавди Садыков, ведь эти же сейчас милиционеры не только в Ханты-Мансийске служат, в Нижневартовске, еще в других российских городах.
Анна Политковская: Я бы хотела сказать об отвратительной роли чеченской прокуратуры в этом деле, в деле «хантов» в целом и Октябрьского РОВД-ОВД, и лично о роли следователя Криворотова. Это очень важная деталь.
Следователь Криворотов в те годы служил следователем в чеченской прокуратуре, сегодня это один из самых знаменитых людей, потому что он возглавляет следственную бригаду по Беслану. Он как бы ловит террористов, которых еще не поймали после захвата школы. Следователь Криворотов – и Алавди Садыков не даст соврать – делал все в свое время, чтобы эти дела никуда не шли по Октябрьскому РОВД. Хотела бы просто между строк сказать, что он считается лучшим следователем Управления Генпрокуратуры на Северном Кавказе, именно поэтому он получил дело Беслана.
Кристина Горелик: Это они там его считают лучшим следователем?
Анна Политковская: Конечно, он считается лучшим следователем, весь награжден и так далее. А его вот эта «лучшесть», извините за слово, в том, что он делал все, чтобы вывести из-под ответственности палачей и убийц.
Кристина Горелик: То есть можно представить, как он будет расследовать трагедию в Беслане… Но это в скобках.
Анна Политковская: Следующее я бы хотела добавить. Алавди Садыков говорил о Луизе Бапаевой, которая была кандалами прикована. В этот момент, это известно, Луиза была на большом сроке беременности, убийцы и палачи в погонах федеральных военнослужащих видели это, потому что это было уже невозможно не видеть, и они держали ее в кандалах. Ее след простыл, ее нигде нет, так же, как нет ни тела Зелимхана Мурдалова и многих-многих людей.
Меня потрясла одна фраза, одна запись. Конечно, все записи, которые там сейчас были сняты жертвами и правозащитниками важны, но одну я бы хотела воспроизвести у вас в эфире, она характерная. Человек наскреб на стене: «Где я? Что со мной? Я жив или нет?». Я бы хотела обратить внимание на дату, которая стоит под этой фразой, - 27 марта 2006 года! Это здесь и сейчас! Это уже не «ханты», уже не Криворотов, это поднявшие их флаг сотрудники чеченской милиции и понесшие гордо этот флаг вперед.
Пытки продолжаются, и вот (Наталья Эстемирова здесь, мы с ней давным-давно знакомы) мне категорически не нравится сотрудничество «Мемориала» в последнее время именно с теми, кто поощряет пытки уже сегодня. Я имею в виду парламент новый так называемый Чеченской республики, власть, правительство Чеченской республики. Да о каком противодействии пыткам можно говорить, если это люди, которые эти пытки поощряют сегодня?! Что значит «секретные тюрьмы»? Это просто чтобы быть понятным на Западе, скажем так, потому что у них тоже есть свои секретные тюрьмы, у них есть этот скандал. Но наша-то трагедия в чем? В том, что это никакие не секретные тюрьмы. Трагедия в том, что и уголовные дела были, и это официальные места содержания людей. Официальные, где (ну, я уже не говорю про Красный Крест), а где прокурорский надзор просто обязан был быть! И это никакие не секретные тюрьмы, это просто быт милиции, в данном случае российской. За это должен просто нести прямую ответственность министр внутренних дел, это его епархия до сегодняшнего дня.
Конечно, меня потрясло в этой истории, что опять сами жертвы опять сами все и собирали. Это тоже, что характерно для остальных регионов России. Абсолютное равнодушие, пока тебя это не касается. Моя хата с краю, а не с краю только у того, у кого ухо отрезали. И он, человек, которому надо помогать жить, он опять идет туда, переживает заново все, что с ним было, ради того, чтобы собрать доказательства, чтобы когда-то, может быть, был наказан тот, кто совершил над ним это ужасное действо.
Где мы вообще, правозащитники и журналисты? мы ничего не можем сделать. А все остальное – успокоительный сироп, что мы что-то можем сделать. Пока люди в Чечне против этого беспредела не встанут, ничего не получится.
Кристина Горелик: О секретной тюрьме, обнаруженной правозащитниками в Грозном, о пытках и издевательствах над людьми со стороны милиции в республике Анна Политковская - журналист, обозреватель "Новой газеты", Наталья Эстемирова - представительство "Мемориал" в Грозном, а также жертва пыток в Чечне учитель Алавди Садыков.
