Встреча Владимира Путина с молодыми писателями в Ново-Огарево, проходившая в самом конце прошлой недели, вызвала противоречивые отклики. Мало кто сумел предложить исчерпывающую версию встречи, непонятными остались и замысел организаторов, и результаты мероприятия. Что хотел услышать от молодежи Владимир Путин, о чем сам хотел сказать, получился ли диалог, и есть ли у власти представления, как строить отношения с людьми творческих профессий? Об этом я беседую с одним из участников встречи, писателем Захаром Прилепиным.
Захар Прилепин (настоящее имя Евгений Павлинский), вне всякого сомнения, был самым диковинным персонажем на странной встрече в Ново-Огорево. Несмотря на молодость (ему 31 год), Прилепин уже обладатель вполне взрослой биографии. Он закончил филологический факультет Нижегородского университета, служил командиром отделения в ОМОНе, принимал участие в боевых действиях в Чечне в первую и вторую кампании. Об этом периоде Прилепин написал роман «Патологии». Другое его произведение «Санькя» критики сравнивают с горьковским романом «Мать». И там, и там речь идет о молодом человеке с самого социального низа, пришедшего к мысли о необходимости бескомпромиссной борьбы с существующей властью. Но, может быть, самое необычное в статусе Захара Прилепина, как одного из приглашенных Владимиром Путиным — это то, что он является руководителем нижегородского отделения Национал-большевистской партии, одного из самых яростных критиков путинского режима.
Но интервью с Захаром Прилепиным я бы хотел предварить репликой о ново-огаревской встрече литературного критика и тоже писателя Андрея Левкина: «Тут на самом деле и в Москве никто не понимает, кому это, зачем и с какой целью было нужно. И более того, даже особенных догадок не строят, так — рукой махнули, посмеялись и все. Зачем нужно? Видимо, какая-то традиция. Власть должна все контролировать, как тут принято, не может, она чтобы какие-то части деятельности находились вне ее надзора. Просто упустили эту зону. Ведь как: пригласили кого-то, Бог знает кого, все равно — кого. Остальные ребята, которые имеют какую-то склонность к отношениям с государством и властью, уже как-то смекают: а, вот какой-то процесс пошел и есть шанс, что ты попадешь в какую-то линию. Это все-таки какой-то питомник. Есть ощущение озадаченности. Есть впечатление, что Путин во время этой встречи должен был все время чесать себе в затылке: ну вот он к ним пришел, что с ними делать? При том, что сами ребята не понимают, что с ними делать, но они хотят, чтобы с ними что-то делали».
Интервью с Захаром Прилепиным
— В основном говорят, что поскольку вы состоите в Национал-большевистской партии, члены которой отбывают различные сроки наказания, вы даже предали своих товарищей, согласившись на встречу в Ново-Огорево.
— Я считал своим долгом на эту встречу придти хотя бы для того, чтобы, прямо глядя в глаза президенту, попросить его амнистировать тех самых людей, о которых вы только что говорили. Я попросил его сделать все, чтобы зафиксироваться в истории России в качестве правителя доброго и милосердного и объявить амнистию для тех заключенных, которые находятся в тюрьме по политическим основаниям. Кроме того, я попросил сделать все, чтобы у нас в стране проходили свободные выборы и система выдавливания неугодных политических сил из политической жизни по возможности была видоизменена. Для того, чтобы озвучить эти вещи, я просто обязан был пойти на эту встречу.
— Значит еще до встречи вы надеялись, что ваши призывы будут услышаны президентом, и он на них в состоянии отреагировать?
— Я думаю, что и политическая жизнь, и, говоря пышно, и судьба государства, и судьба человечества связывается из множества самых разных факторов, многие из которых на первый взгляд могут показаться совершенно бессмысленными, в том числе и эти мои предложения, призывы, просьбы, можно как угодно называть. Я сделал то, что считал нужным. Ответы Путина на мои слова, я не скажу, что они меня потрясли, но они были достаточно спокойны. Он сказал: вы что, думаете я никого не амнистирую? Подписываю колоссальное количество бумаг по помилованиям самых разных граждан. А что касается представителей Национал-большевистской партии, то, сказал Путин, я до сих пор не понимаю, что вам, собственно, нужно. Если вы хотите донести до меня, что вы хотите, то у вас сейчас есть такая возможность, сказал Путин. И в течение 15 минут я пытался вкратце рассказать, что во внутренней и внешней политике страны меня не совсем устраивает.
— Если говорить о предмете разговора — творчество молодых литераторов, насколько позиция Путина вам показалась продуктивной?
— Все, что говорил президент касательно развития детской литературы или помощи в создании детского канала, все, на мой взгляд, было достаточно разумно, достаточно актуально. Стоит этим заниматься, спору нет. А что касается помощи литературе, скажем, взрослой литературе, серьезной литературе, некоммерческой, тут я не очень понимаю и сам, что делать, помимо, собственно, поддержки таких институтов как толстые журналы или библиотеки, школьное образование. А что касается конкретных взаимоотношений с писателями, то само слово «госзаказ», которое Путин произносил много раз, меня иногда пугает. Потому что я не очень понимаю, как такие писатели — как я или многие иные известные писатели, могут существовать в системе госзаказов. Потому что те темы, которые Путин озвучивал и считает необходимым для продвижения в обществе при помощи литературных средств — это темы здоровья, развития сильного государства, все позитивные ценности, они крайне сложно, как это ни печально, в наше время укладываются в художественный текст. Есть такой эффект некоего дурного времени, эффект дурного языкового пространства.
— Многим кажется непонятной сама идея встречи. Это новая грань путинского патернализма? Как вообще складывалась беседа, что говорили писатели, как отвечал президент?
— Писатели из, скажем так, более взрослого поколения — это Денис Гуцко, это Герман Сайдуллаев, автор отличной книжки «Я чеченец», мы начали поднимать темы, с литературой никак не связанные. И здесь, на мой взгляд, разговор и принял интересный для меня оборот. Началось с того, что Денис Гуцко поинтересовался: а нужна ли действительно России национальная идея? Быть может России не стоит загонять себя в это прокрустово ложе национальной идеи, чтобы потом не отвечать за заведомо поставленные неверные цели. То есть национальная идея проецирует какой-то путь для государства, а если она выбрана неверно, то мы собственно потом переломать себе ноги. Как-то так, я вольно пересказал слова Дениса Гуцко. На что Владимир Путин ответил, что он тоже много думал на эту тему и ничего хорошего не придумал. Но, тем не менее, далее прозвучали слова о конкурентоспособности, о том, что страна должна быть конкурентоспособна во всем и быть может это и есть основа для национальной идеи. Но в том числе послужить национальной идее может такое сокровище, как русский язык, который является, по мнению президента, одним из консолидирующих моментов в русском мире. Это словосочетание он тоже произнес. Потом Герман Сайдуллаев поднял чеченскую тему с кавказской замечательной дипломатичностью. Герман Сайдуллаев сказал, что не стоило бы оставлять Чечню на произвол судьбы, потому что наибольшим доверием в республике до сих пор пользуется федеральная власть. На что позиция Путина была продемонстрирована достаточно уверенно, я так понял его речь, что все, что происходит в Чечне — это верный и правильный путь. И все назначения, которые там собираются сделать или сделают, они единственно возможные.
Потом наступила моя очередь, и я начал свое выступление с размышлений о том, что миф о том, что русский народ тяготеет к деспотии и тирании, является все-таки более мифом, чем правдой, и что милосердие своих правителей мы помним не меньше, чем силовые решения. И в силу этого попросил Путина вести более продуманную и, упрощенно говоря, более добрую политику в отношении своих подданных. После этого опять вступил в разговор Денис Гуцко и обратил внимание на национальные проблемы. Денис очень волнует то, что происходит в нашей стране в связи с ксенофобией и ростом националистических взглядов в обществе.
— Вы первый раз видели Путина, и сейчас после вашей статьи о встрече с ним вас многие обвиняют, что вы оказались еще одной жертвой его обаяния. Действительно он у вас вызвал такие чувства?
— Двоякие чувства. Конечно, с одной стороны, от президента исходит элемент демократизма, простоты и готовности к общению, что немедленно почувствовали все молодые литераторы, которые, не запинаясь, излагали свои мысли и такая атмосфера даже доброжелательная, все хорошо общались. Но что касается лично моего отношения к тому, что произнес Владимир Владимирович в ответы на мои слова и вообще на общеполитические темы, мне показалось, что он пришел на встречу с жесткими уверенными взглядами по всем болевым точкам, о которых говорил и я, и взгляды эти менять не собирается. Я буду счастлив, если хоть в чем-нибудь я ошибся.
— Как я понимаю, вы предполагаете, что конструктивный диалог с властью в принципе возможен, несмотря на всю разницу ваших с нею политических позиций?
— По крайней мере, я ничего не знаю о президенте, а с чиновниками другого уровня мне приходилось общаться неоднократно. Иногда они совершают совершенно неожиданные поступки, в том числе люди, допустим, из пропрезидентских организаций, пропрезидентских партий совершают иногда поступки совершенно неожиданные. И у меня создается впечатление, что все-таки мы остаемся людьми одной страны, русскими людьми, которые в какие-то определенные моменты могут находить общий язык. И я не очень хотел бы этот язык истоптать и изничтожить на века, мне хотелось бы, чтобы контакт между нами был сохранен. Все-таки я не сторонник гражданской войны — это несомненно.
