Иван Толстой: Начнем с Франции, где разрабатывается проект «Европеана» – своего рода ответ Гуглу. Вот что рассказывает Дмитрий Савицкий.

Дмитрий Савицкий: Анес Сааль родилась в Тунисе, закончила две престижных высших французских школы: Сьянс По - Школу Политических Наук, и ENA - Высшую Школу Администрации. Несмотря на молодость, долгое время работала в Министерстве Культуры страны: и при министре Катрин Тортман, и при Катрин Тоска, а шесть лет назад была назначена генеральным директором Национальной Библиотеки Франции, BNF, то есть вторым человеком в этой сокровищнице французской культуры, после президента BNF Жана-Ноэля Жанене. В этом месяце Национальная Библиотека, можно сказать под дирижерской палочкой Анес Сааль, выводит на Мировую Паутинку первый этап проекта «Европеана», его бета-версию. 10 тысяч оцифрованных текстов станут доступны на сайте «Европеаны» в день открытия парижской книжной ярмарки 22 марта.

Вне всякого сомнения «Европеана» является ответом стратегии Google Print, который выкладывает в онлайновом режиме оцифрованные тексты, находящиеся в domain public, то есть в общественном достоянии. Но о звездных войнах чуть позже, сначала – сам проект «Европеаны». Анес Сааль:

Анес Сааль: Это великолепный политический проект. Не надо его ужимать до технических, технологических и информативных параметров! Ведь в чем смысл «Европеаны»? О чем говорит сам проект? Это проект демократизации доступа к знанию. А это означает, что национальные богатства: тысячи книг, сборников и журналов, объединенные в онлайновую библиотеку станут общедоступны. Но если бы проект только в этом и заключался, в нем не было бы ничего нового, так как наша цифровая библиотека «Галлика» существует с 96 года и уже предлагает онлайновый доступ к (приблизительно) 80 тысячам произведений. Однако новый проект «Европеаны» позволит нам и количественно, и качественно превзойти эту стадию, так как мы оцифровываем гораздо большее количество текстов и предоставляем эти книги, ревю, журналы на несравненно более высоком техническом уровне, чем 15 лет назад, когда «Галлика» создавалась».

Дмитрий Савицкий: К концу этого года на сайте «Европеаны» должно быть выложено около 30 тысяч текстов; следующая стадия – 100 тысяч, затем, весьма солидная цифра - полмиллиона текстов. Идея «Европеаны» появилась на свет в 2005 году, как ответ гигантской машине Гугл, которая превратила доступ к текстам в режиме он-лайн, Google Print, как утверждают многие, в бизнес. По крайней мере, об этом говорят французские авторы статей о контрпроекте «Европеаны».

Я открыл на Google Print роман Дэвида Герберта Лоренса «Любовник леди Чаттерлей» и спокойно скопировал и распечатал несколько страниц. В чем заключается прибыль Google Print, я не понял: никто с меня не потребовал за знакомство с текстом ни копейки.

Гильдия Американских Авторов, однако, подала в суд на Google Print за вторжение на территорию авторских прав. Но современных авторов можно понять: их книги не находятся в domain public, в общественном достоянии. В свою очередь, Google Print утверждает, что многие книги современных авторов недоступны, тираж давным-давно исчерпан, а переиздание не намечается. В этих случаях Google Print позволяет донести текст до читателей. Проблема спорная, нарушение авторских прав во многих случаях явное, но непонятно одно: почему авторы проекта «Европеана» считают, что они спасают мир от интеллектуального грабежа? Тексты «Европеаны», которые и в этом месяце и в конце года появятся в режиме он-лайн, уже находятся в общественном достоянии и никакого конфликта по части авторских прав с родственниками Монтеня, Рабле или Шатобриана – нет!

За полемикой по этому вопросу можно следить на самом сайте Google Print, где можно найти так же и все сноски на американские законы об авторских правах. Добавлю лишь, что на Мировой Паутинке университетские сайты давным-давно выложили десятки тысяч художественных и научных текстов.

Вернемся, однако, в Париж. Можно лишь пожалеть, что по нашим временам столь банальный культурный антиамериканизм бросает тень на чудесный проект «Европеаны», которая планирует выложить на сайт к 2008 году 2 миллиона текстов, а к 2010 – 6 миллионов. Подчеркну, что сюда будут входить культурные, исторические и научные тексты из всех стран Европейского Союза. То есть это будет крупнейшая европейская онлайновая библиотека.

Несмотря на то, что по призыву Жака Ширака пять глав европейских государств подписали проект (Германия, Испания, Италия, Венгрия и Польша), в остальных странах Евросоюза дела обстоят пока что менее успешно. По крайней мере, особого прогресса – не замечено. Анес Сааль, однако, смотрит на ситуацию весьма оптимистично и заглядывает за горизонты «Европеаны»:

Анес Сааль: Наш проект расширяется за границы географии 27 членов Евросоюза. Нынче разговор о подключении к «Европеане» идет уже среди 46 членов Совета Европы, которые все объединены в «Содружество Европейских Национальных Библиотек». Так что к нам присоединяются абсолютно все европейские страны.

Не стоит, однако, думать, что Франция в одиночку приступила к оцифровыванию книг. Почти что все европейские страны уже начали оцифровывание. В скандинавских странах, в Германии, Бельгии, Австрии, Испании, Великобритании уже полным ходом идет работа по осуществлению собственных проектов. Нам теперь остается лишь объединить наши усилия и возвести здание общей «Европеаны».

Дмитрий Савицкий: Что ж, нынешним карапузам имеет смысл учить языки. Новая Европа складывает вместе в одну копилку все свои сокровища. Будущий полиглот будет автоматически входить в клуб самых богатых людей планеты, а по Вавилонской башне пройдет явная трещина.

Иван Толстой: В Нидерландах готовится к выходу в свет обновленное издание книги Вима Клинкенберга «Принц Бернард, политическая биография». В первый раз эта книга, в которой раскрывались тайные связи отца королевы Беатрикс, основателя Всемирного Фонда Охраны Природы и Бильдербергского клуба с нацистами во время Второй Мировой Войны, вышла в 1979 году малым тиражом. Тогда книгу замолчали, ее автора высмеяли. Теперь сын писателя, Вилли Клинкенберг, исполняя последнюю волю покойного отца, переписывает книгу с учетом вновь опубликованных фактов. Беседу с Клинкенбергом-младшим ведет наш нидерландский корреспондент Софья Корниенко.

Софья Корниенко: Это история о реабилитации. Реабилитации правды о Второй Мировой Войне, которая оказывается по гамме намного сложнее привычной черно-белой расцветки. Реабилитации имени автора «Политической биографии» голландского принца Бернарда (" Prins Bernhard , een Politieke Biografie ") журналиста Вима Клинкерберга и реабилитации самого Принца, который скончался в 2004 году, и о котором наконец-то хотелось бы узнать правду. Ведь сегодня даже дети в Голландии знают, что у Принца Бернарда были дети вне брака, и что он был замешал в коррупционных скандалах, но правды о войне не знает никто. Рассказывает автор новой «Политической биографии» Принца Вилли Клинкенберг.

Вилли Клинкенберг: Сам факт, что Бернард женился на Принцессе Юлиане в 1937 году, будучи членом СС, будучи немецким шпионом, удалось удержать от попадания в прессу.

Софья Корниенко: Почему? Потому что королевский двор – дело святое?

Вилли Клинкенберг: Да, и еще потому, что королевский двор наделен немалыми полномочиями. Например, есть такое учреждение – Кабинет Ее Величества. По сути дела, это отдельное правительство с отдельной службой безопасности. Государство в государстве.

Софья Корниенко: В чем же его сила?

Вилли Клинкенберг: Кабинет Ее Величества может оказывать давление на определенных людей. Причем, им удается хорошо канализировать информацию. Ведь в Нидерландах существует, например, так называемое Общество Главных Редакторов. Это такой клуб, членами которого являются главные редакторы всех газет и журналов. И когда, например, в 1956 году при дворе разразился конфликт между Принцем Бернардом и его женой Королевой Юлианой (Юлиана требовала развода), об этом конфликте писали в Германии, писали в Великобритании и Америке, а в Нидерландах – ничего. Тиражи иностранных газет, в которых печаталась информация на эту тему – «Шпигель», «Дейли Миррор», «Нью-Йорк Таймс» - были в Нидерландах уничтожены импортерами! Известна также история о так называемом «письме наместника». В 1942 году Бернард, якобы, написал письмо Гитлеру, или Гиммлеру, или и Гитлеру и Гиммлеру, в котором предлагал свои услуги в качестве германского наместника в Голландии, в качестве вассала Гитлера. У нас имеются свидетельства самых разных людей, которые утверждают, что видели это письмо. Например, бывшего голландского полицейского, работавшего на французские секретные службы, а также ассистента главного редактора газеты «Телехраф».

Софья Корниенко: Но «Телехраф» тоже сложно назвать газетой движения Сопротивления!

Вилли Клинкенберг: Разумеется, в то время «Телехраф» сам сотрудничал с оккупантами. Газету даже запретили на пять лет после окончания войны. Но в данном случае я имею в виду члена уже послевоенной редакции. Голландский историк Лу де Йонг в своей «Истории Нидерландов во время Второй Мировой Войны», так сказать, подчистил репутацию Принца Бернарда. Несмотря на то, что де Йонг держал в руках многие документы, а возможно даже и злополучное письмо Гитлеру. У нас есть свидетельства, что письмо долгое время находилось в секретном хранилище Нидерландского Института Военных Документов NIOD на канале Кайзерхрахт в Амстердаме. Теперь институт утверждает, что никакого письма не было. Однако к нам через все ту же газету «Телехраф» поступили сообщения, что 18 марта 2008 года, то есть ровно через год, в Вашингтоне письмо Бернарда Гитлеру будет опубликовано. То есть копия письма, по всей вероятности, имеется в Вашингтоне, Москве, Париже и Лондоне. Документ будет опубликован только теперь, потому что, согласно договоренности с нидерландским правительством, необходимо было выждать три года со дня смерти последнего подписавшего документ лица. По всей видимости, речь идет о королеве Юлиане, три года со дня смерти которой исполнится через год.

Софья Корниенко: Из открытого письма Принца Бернарда. Февраль 2004 года: «Одним из самых странных обвинений в мой адрес стало так называемое «Письмо наставника», написанное мной, якобы, в 1942 году на имя Гитлера (или Гиммлера) с просьбой назначить меня управляющим от имени захватчика и даже, по утверждениям некоторых, подписанное моей супругой. Нидерландский Институт Военных Документов NIOD в начале 2003 года уже ответил на подобные инсинуации, что «в архивах института не найдено ни одного документа, указывающего на существование данного письма». И за пределами института ни одной копии письма никогда не обнаруживалось. Даже если отвлечься от нападок на мою личную преданность Нидерландам и странам-союзникам, трудно не заметить абсурдности предъявленных мне обвинений. В апреле 1942 года – то есть в то время, когда всем союзникам уже стало понятно, что война завершится поражением Германии – я, якобы, предлагал свою кандидатуру в качестве продолжателя немецко-фашисткого режима в Нидерландах? Нонсенс!».

Вилли Клинкенберг: Между Германией, Англией, Нидерландами и США перед войной существовала масса финансовых, экономических связей через ряд компаний, например, компанию Shell . Руководство этих компаний было не заинтересовано в войне с гитлеровской Германией. Они были гораздо более заинтересованы в войне с Советским Союзом. Им вообще было непонятно, зачем капиталистическому Западу воевать с капиталистической Германией, в то время как у них был один общий враг – СССР. Связи между западными компаниями существовали непосредственно перед войной, оставались они и во время войны. И когда стало очевидно, что Советский Союз сможет практически в одиночку одолеть гитлеровскую угрозу, были даже совершены попытки заключить особое мирное соглашение между Западом и Германией. То есть совместная борьба против СССР предполагалась уже тогда. В этой игре важную роль играл Принц Бернард. После войны он, предположительно по заказу ЦРУ, организовал Бильдербергский клуб – клуб политиков и индустриальных магнатов, изначально созданный с целью «обуздания» СССР.

Софья Корниенко: Bilderberg Society , Бильдербергский клуб, названный так в честь одного голландского отеля, был создан принцем Бернардом в 1954 году. По мнению многих аналитиков, Бильдербергский клуб являлся колыбелью Европейского Сообщества, позднее – Европейского Союза, и имел своей целью создание всемирного правительства. Многие члены клуба одновременно состоят в других обществах такого же рода – в Совете по международным отношениям Council on Foreign Relations , Трехсторонней комиссии Trilateral Commission и в «Круглом столе» — британской элитарной группе. Постоянными участниками Бильдербергского клуба являются Дэвид Рокфеллер, Генри Киссинджер, Нельсон Рокфеллер, бывшие президенты Всемирного банка Роберт МакНамара и Джеймс Волфенсон, нынешний президент Всемирного банка Пол Волфовиц, Маргарет Тэтчер, бывший французский президент и, кстати, главный редактор конституции ЕС Валери Жискар Д’Эстен, Дональд Рамсфельд, Збигнев Бжезинский, Алан Гринспан, руководители Deutsche Bank – Джозеф Акерман и Nokia – Йорма Оллила. Многие встречи Бильдербергского клуба проводились семьей Ротшильдов.

Вилли Клинкенберг: С 1934 года Принц Бернард работал – сперва в Париже, затем в Роттердаме – на дочерних предприятиях компании IG Farben – компании, роль которой в поддержке режима Гитлера была доказана после войны. Существует также информация, указывающая на то, что Принц Бернард не прекратил работать на IG Farben даже после своего официального увольнения из компании и после утраты им по прямому распоряжению Гитлера немецкого гражданства. В частности, в ходе своих визитов в Бразилию и Аргентину в 1943 году, он встречался с представителями IG Farben . В ряды СА, полувоенных соединений национал-социалистской партии в Германии, Бернард вступил уже в 1932 году, а в 1933 году он вступил в СС. Отчим Бернарда, Алексей Панчулидзев, работал на нацистов. Мать Бернарда, Принцесса Армгард, была убежденной фашисткой, равно как и его брат. Принц сам об этом заявлял в интервью. Они принадлежали к прусским дворянам, которых с приходом Веймарской республики лишили привилегий. Прусские дворяне поддержали Гитлера в надежде получить обратно свои привилегии. Точно так же как монархисты в Германии поддержали Гитлера в надежде на воссоздание империи. Германский Кайзер бежал в 1918 в Нидерланды.

Софья Корниенко: Степень влияния отчима Принца Бернарда Алексея Панчулидзева на пасынка до сих пор остается загадкой. Интересно, что внебрачные дочери Бернарда Алексия и Алисия, будто бы, названы в честь отчима Алексея. Русский дворянин Панчулидзев учился в Пажеском Корпусе и к 1917 году дослужился до звания полковника российской императорской армии. Впоследствии бежал в Германию. В открытых источниках принц Бернард отрицает обвинения в адрес Панчулидзева, что тот был нацистом.

Из открытого письма Принца Бернарда. Февраль 2004 года: «О моей матери публикуется много всяческого вздора. Пишут, что она, например, симпатизировала нацистам. Политика ее не интересовала, а национал-социализм совершенно не сочетался с ее характером. В 1944 году СС выселили мою мать из дома, а полковника Панчулидзева отправили на принудительные работы на немецкую железную дорогу. Совершенно не верно и то, что моя мать, якобы, состояла в длительной интимной связи с Панчулидзевым, и что он, якобы, являлся моим биологическим отцом. После смерти моего настоящего отца в 1934 году полковник очень помогал нам, в особенности в уходе за усадьбой и лошадьми, оставался он опорой для моей матери и после войны, однако в их отношениях всегда соблюдалась дистанция».

Вилли Клинкенберг: Принц Бернард всегда отрицал свою собственную принадлежность к шнрманской национал-социалистической партии NSDAP , к СС и СА. После войны нидерландским правительством была совершена попытка вычеркнуть его из списков членов NSDAP – списки эти хранились в США. Однако американцы ответили, что копии списков есть в Москве, во Франции и Англии, поэтому даже если бы они пошли навстречу интересам Принца Бернарда и убрали его из американской копии, это ничего не изменило бы. Голландскому руководству удалось на долгое время не пропустить сообщений на эту тему в прессу.

Софья Корниенко: Из интервью Принца Бернарда газете Волкскрант, опубликованного посмертно в 2004 году: «По приезде в Нидерланды я сразу рассказал о себе всю правду. Рассказал и о своих прошлых связях с национал-социалистами. Я могу на Библии поклясться: нацистом я не был никогда. Беделл Смит, глава администрации при Эйзенхауэре, показывал мне список, в котором я значусь как член национал-социалистической партии NSDAP . «Ты что, с ума сошел?» - сказал я ему тогда. Никогда я не состоял в партии. Понятия не имею, как мое имя попало в этот список. Членских взносов я никогда не платил. Беделл предлагал убрать мое имя из списка, но я отказался – все равно это не правда. Я был членом отрядов SA и состоял в воздушных силах Fliegersturm . Затем я стал кандидатом в члены СС, так и оставался им пока не получил диплом юриста в 1935 году. Такие были условия. Единственное, что я должен был делать – надевать иногда униформу и стоять на вахте. Вскоре после этого я уехал в Париж, работать на компанию IG Farben . Наверное, меня спутали с моим кузеном Леопольдом Бернардом, он действительно служил в немецких войсках».

Софья Корниенко: Клинкенберг-отец хотел одного – спровоцировать своей книгой парламентское расследование на тему коллаборационизма в Нидерландах во время оккупации. Клинкенберг-сын надеется, что такое расследование станет возможным теперь, в новом столетии. Ожидается, что книга выйдет в свет в октябре этого года.

Иван Толстой: Русские европейцы. Сегодня – Михаил Левидов. Его портрет представит Борис Парамонов.

Борис Парамонов: Михаил Юльевич Левидов (1891 – 1942) был весьма заметной культурной фигурой советских двадцатых годов. Обычно его называют журналистом; он действительно был одно время корреспондентом ТАСС в Лондоне; занимал даже должность заведующего иностранным отделом ТАСС: крупный пост, несомненно, номенклатурная должность. Долго на этом посту он не удержался, и причины выпадения его из номенклатурной обоймы неясны. Советская Литературная Энциклопедия 1931 года помещает о Левидове статью уже недоброжелательную, но критикует его в основном за связи с ЛЕФом – авангардистской литгруппой под началом Маяковского. Грехи лефовской молодости особенно в счет не шли, тем более, что в 1934 году Маяковский был канонизирован. Левидов стал жертвой советского террора, так сказать, в общем порядке – забрали его под самый занавес; он еще в 1939 году успел выпустить документальный роман о Свифте и даже дождался рецензий на него. В начале войны, говорят, его видели в саратовской тюрьме в одной камере с академиком Вавиловым.

Левидова нельзя называть правоверным, истовым лефовцем, как, скажем, Арватова с Бриком или Третьякова. Шкловский позднее писал, что в ЛЕФе были свои и чужие, и даже свой чужой – Левидов. Левидов не был теоретиком вроде Шкловского, он был острый журналист с интересом к общекультурным темам, писал хлесткие и запоминавшиеся статьи. В 1927 году издал сборник этих статей под названием «Простые истины». Этой книги я не нашел в Нью-йоркской публичной библиотеке, и очень об этом жалею, потому что Левидов был автор интересный, умевший писать нестандартно, парадоксально, придавать тогдашним расхожим темам гротескный угол. Он работал в очень перспективном жанре культурологической эссеистики.

Сейчас на Интернете можно найти некоторые из этих статей Левидова. Например, о театре в связи с необходимостью нового советского репертуара. Левидов понимал и не боялся сказать, что в театре главные фигуры не Шекспир, не Ибсен и не Чехов, а Дюма-отец и сын, Скриб и Фейдо. Конечно, в этом чувствуются инспирации Шкловского. Театральные приемы устаревают со временем, и мы не можем сейчас воспринять Шекспира так, как его воспринимали во времена королевы Елизаветы, для нас Шекспир это литература, а не театр. Театр, пишет Левидов, в природе своей имеет набор специфических приемов, которые требуется по временам обновлять новым материалом, новыми сюжетными мотивировками. Но приемами этими драмоделы Дюма и Скриб владеют лучше, чем писатели с самыми громкими именами.

Это уже пресловутый «формализм». В глубине искусства лежит технология, приемы ремесла. «Искусство – сумма приемов» - нашумевшая и вошедшая в анналы формула Шкловского. Но формалисты знали литературу изнутри, тем же знанием, которое мы обнаруживаем у великих художников слова. Цветаева: «Ищи себе доверчивых подруг, не выправивших чуда на число. Я знаю, что Венера дело рук, ремесленник, я знаю ремесло».

Самую заметную свою статью Михаил Левидов напечатал в 1923 году в одном из первых номеров журнала ЛЕФ (что значит левый фронт искусств). Она называлась «Футуризму необходимое предостережение». Это уже не только набросок левой (авангардистской) эстетики, но и целая культурология.

Левидов исходит опять же из Шкловского, но идет значительно дальше, за эстетику, в область, как тогда говорили, жизнестроения (а еще раньше – теургии). Литературные, вообще эстетические формы устаревают, перестают восприниматься, делаются штампами, но в этом своем окостенении канонизируются, принимают обманчивый облик вечных истин. В них никто не сомневаются, их никто не трогает – но и они никого не трогают, автоматизуются, перестают ощущаться. Эстетическая революция всегда и только имеет в виду обновить переживание вещей и ситуаций в искусстве, цель искусства «сделать камень каменным» - ибо в старых эстетических декорациях камень предстает поделкой из папье-маше.

Всё это известно и требует напоминания только для того, чтобы показать, насколько Левидов в той своей статье пошел дальше. Он написал, что закон смены художественных форм выходит далеко за рамки эстетики, что это закон жизни, истории – закон революции.

Диктор: «Революция, взятая в психологическом аспекте и разрезе, - самый яркой и характерной чертой своей выявляет обнажение приема. Процесс становления, стабилизирования быта, - это процесс обволакивания приема… Прием отвлекается, абстрагируется от быта, надстройка отделяется от базы, твердеет, застывает, божествится, приобретает самостоятельное бытие, становится абсолютом.

Революция – обратный процесс. Сводит абсолют на землю. Выявляет его как прием. Обнажает прием. И убивает прием.

Элементарные законы нравственности и справедливости. Естественное право. Юридические нормы. Обычаи международной вежливости. Внеклассовая наука. Революция – один за другим – обнажила все эти приемы буржуазной идеологии. И этим их убила. Обнажила не теоретическими спорами. А самим бытием своим. Своей практикой».

Борис Парамонов: У Левидова получалось, что в футуристической художественной практике и в формальной теории литературоведения дана модель всякого развития, открыт фундаментальный эволюционный закон культурной истории, то есть истории человечества. Тем самым как бы оправдывались претензии ЛЕФа на ведущую культурную роль в новой революционной России. Тут уже затрагивалась высокая политика, и лефовцев поспешили оттеснить.

Давняя статья Левидова была совершенно забыта, канула в Лету, пока ее не раскопал Юрий Карабчиевский, автор книги «Воскресение Маяковского». Откопал – и совершенно не понял. Это был не советский людоедский бред, как испугался Карабчиевский, а набросок той культурологии, которую развили уже во второй половине века французские новые философы. Больше всего Левидов похож на Ролана Барта с его критикой мифотворческого сознания.

Левидов заслуживает места в пантеоне современной культуры. Надо собрать и переиздать его статьи, когда-то им самим собранные под титулом «Простые истины». Истины, которые он излагал, далеко не простые, но помнить о них надо. Это Европа А.

Иван Толстой: В Польше разгорелась дискуссия вокруг строительства в Варшаве Музея современного искусства – первого в стране музея, запланированного «демократическим путем»: все решения принимались не власти, а специально созданным общественным советом. Рассказывает Алексей Дзиковицкий.

Алексей Дзиковицкий: Строительство Музея современного искусства началось с создания Программного совета по созданию музея, который начал работу в июле 2005 года. Программный совет получил возможность делать все так, как посчитает нужным, - начиная от назначения председателя совета, заканчивая объявлением конкурса на проект и выбором победителя этого конкурса.

Председателем Совета стала Анда Ротенберг – историк и авторитетный искусствовед, человек, который много лет пропагандировал необходимость строительства такого культурного объекта в Варшаве. Кроме госпожи Ротенберг, в состав Программного совета вошли выдающиеся художники, историки, известные организаторы выставок, о которых вряд ли можно было сказать, что это люди, связанные с нынешними властями или зависимые от них, что, в принципе, для подобных проектов - редкость.

Единственное, что было вне компетенции Совета, - это выбор места строительства музея: городские власти выделили для этого участок в самом центре Варшавы – возле Дворца культуры и науки (ранее - имени Сталина), дара советского народа польскому.

Примечательно, что в ряде европейских столиц музеи современного искусства являются визитными карточками, причем, зачастую не только этих столиц, но и целых стран. В Варшаве же новых музеев не строили около 70 лет, если не считать зданий, восстановленных после второй мировой войны.

В конкурсе, объявленном Программным советом, вызвались принять участие около двухсот архитектурных бюро со всего мира – Германии, Китая, Польши, Малайзии. Однако оказалось, что условия этого конкурса трудновыполнимы – нужно было, например, предоставить справку о том, что заявители не подвергаются уголовному преследованию в своих странах, но на польском языке.

Условия пришлось пересмотреть, и конкурс все же состоялся – в результате его выиграл швейцарский архитектор-минималист Кристиан Керец.

Боровский: «Скажу коротко – это единственный проект, главная идея которого в том, чтобы разместить все выставочное пространство – это 10 тысяч квадратных метров в одном помещении, огромном ангаре, который не поделен стенами».

Алексей Дзиковицкий: Более того, по словам главного архитектора Варшавы, проект швейцарского архитектора имеет еще одно фундаментальное преимущество.

Боровский: «Этот проект имеет самый большой потенциал развития».

Алексей Дзиковицкий: Проектом довольна также председатель Программного совета Анда Ротенберг.

Анда Ротенберг: «Думаю, что любое искусство будет чувствовать себя в этом музее хорошо, поскольку этот музей не диктует каких-то своих условий. Здесь искусство не должно будет бороться с самим зданием за свои качества – такой музей отдает должное искусству».

Алексей Дзиковицкий: Музей современного искусства в Варшаве - это, согласно проекту Кристиана Кереца, огромное помещение в форме латинской буквы «L», которое, по мнению специалистов, является классическим примером «антипамятника». Согласно замыслу, это как раз и должно было быть преимуществом здания музея – ведь рядом находится помпезный Дворец культуры и науки.

«Музей Керца - это как бы противоположность Дворца культуры. Дворец – помпезное высотное здание с богатым убранством, а здание Керца – расползается по земле, на нем нет ни грамма убранства. Во Дворце культуры доминируют колонны, которые на самом деле не поддерживают его конструкции, а в новом музее наоборот все держится на колонне.

Этот музей не имеет никаких шансов стать символом какой бы то ни было власти», - пишет в пространном материале «Газета выборча».

Однако не все или, скорее, даже далеко не все разделяют такой оптимизм.

Директор будущего музея Тадеуш Зельневич заявил, что выступает категорически против проекта Кристиана Керца, поскольку «здание Дворца культуры и науки не может триумфально возвышаться над новым музеем», поскольку это именно музей должен стать «объектом, который, прежде всего, станет основным объектом культурной Варшавы».

В такой ситуации директор Зельневич и часть членов Программного совета, которые также были в жюри конкурса, заявили, что результаты этого конкурса нужно признать не обязательными для исполнения и, возможно, дать самим варшавянам право решать, какой музей они хотят видеть в своем городе.

«Но отдавать архитектурный проект на суд людей, которые в большинстве своем не имеют понятия об архитектуре, нельзя!», - заявляют сторонники проекта Керца. А их поддерживают нынешние власти Варшавы.

В результате противники победителя конкурса решили обратиться к... министру культуры Казимежу Уяздовскому, чтобы он принял решение по этому вопросу, что означает, что полностью общественная и «наиболее демократическая инициатива по строительству музея в Польше» будет все же зависеть от воли представителя правительства.

Министр Уяздовский устами своего пресс-секретаря Яна Каспшика заявил, что «готов взять на себя роль арбитра в этом вопросе».

Не исключено, что в такой ситуации снова столкнутся интересы правительства и властей Варшавы, мэр которой является членом оппозиционной к правящей в Польше «Право и справедливость» партии «Гражданская платформа».

До момента, пока этот спор не разрешится, на месте будущего музея будет оставаться один из самых больших в Варшаве базаров.

Иван Толстой: Некоторые архитектурные проекты, от которых веет тяжелой советскостью, при ближайшем рассмотрении оказываются завезенными из дальних стран. Об одном из таких проектов расскажет наш корреспондент в Италии Михаил Талалай.

Иван Толстой: Это здание, не будучи построенным, все же хорошо известно: трехсотметровый дворец Советов, со статуей Ленина в облаках, с воздетой рукой, указывающей на солнце или какой-то иной не досягаемый космический объект. Дворец должен был стоять на месте храма Христа Спасителя, но проект, как известно, лопнул, и от него осталась лишь дыра, обращенная в бассейн «Москва». Все это уже вошло в российскую мифологию ХХ века, но сейчас к ней прибавляются новые детали.

Утвержденный проект, составленный Борисом Михайловичем Иофаном, имел, как оказывается, глубокие итальянские корни. И не только внешние – явные цитаты из древнеримской архитектуры, от руин дворцов на Палатинском холме до Колизея и даже до монумента Алтарь родины. Иофан был выучеником римской школы зодчества, учился в Вечном Городе почти десять лет, работал по всей Италии и привез оттуда в СССР жену-аристократку, итальянскую герцогиню.

История эта меня давно занимала, а сейчас она дооформилась, так как в Москве, в Музее архитектуры имени Щусева в эти дни проходит выставка с названием «Итальянский дворец Советов». Она устроена при непосредственном участии досточтимого Института итальянской культуры и его нынешнего директора Альберто Ди Мауро.

Небольшая экспозиция задела воображение итальянцев и уже неплохо освящена в местной прессе. Интерес вызвала не только жена-герцогиня Бориса Иофана, из известного рода Руффо, но и выставленные в Москве проектные эскизы одного из участников конкурса - маститого римского архитектора эпохи фашизма Армандо Бразини. Он выстроил на берегах Тибра несколько административных зданий и храмов, и, вероятно, не без помощи Иофана своего ученика, прислал свои эскизы в Москву, причем по условию конкурса он, как и все остальные, в том числе Корбюзье и Гропиус, увенчал здание Дворца советов статуей вождя. Такие вот странные были времена – при живом Муссолини один из его лучших зодчих проектировал в фашистском Риме изваяние Ленина.

Меня всегда занимала итальянская часть биографии Иофана, и свое любопытство я смог удовлетворить в его воспоминаниях об Италии, которые вышли разрозненными частями, в разных изданиях.

Борис Михайлович Иофан родился в Одессе в 1891 году. Увлекшись с детства рисованием, он решил посвятить свое будущее зодчеству и одновременно с учебой начал работать чертежником у разных архитекторов, а затем решил продолжить образование за границей. Так он оказался в Италии, где был принят на третий курс архитектурного отделения Королевского института изящных искусств в Риме. Италия его очаровала начинающего маэстро, и он решил продолжить свое образование в Высшей инженерной школе при Римском университете.

В стенах этой школы его и застало известие о Февральской революции. Вот что пишет Иофан о тех днях:

«Перед моими глазами – картины горячих дискуссий в кафе, на улицах Рима весной 1917 г. Спорят мои друзья – римляне: молодые художники, скульпторы, архитекторы, инженеры. Предмет споров – революция в России. Горячо всколыхнули события в России русскую колонию в Риме. Среди посетителей столовой для русских (находилась она на Via delle С olonnette при библиотеке имени Гоголя, где я частенько брал русские книги) были художники, студенты и часть политических эмигрантов. Революция расколола русских на ярых врагов и непоколебимых приверженцев ее. В столовой не затихали бурные споры о судьбах России. Местом встреч русских революционеров частенько была моя мастерская на Via Margutta ».

В Италии Иофан обзавелся не только друзьями и единомышленниками, здесь он обрел любовь. Его будущая жена была итальянкой наполовину. Ее отец, герцог Фабрицио Руффо ди Саса, находясь на дипломатической службе в России, женился на княжне Мещерской. Дочь Ольга Руффо рано вышла замуж за полковника Русской армии Бориса Огарева, внучатого племянника известного соратника Герцена. Однако семейная жизнь у Ольги не сложилась, и она с двумя детьми оказалась в Италии, где приобрела виллу на окраине Рима, которую сдавала внаем русским постояльцам. Одним из них и стал молодой инженер и архитектор Борис Иофан. Начавшийся роман между жильцом и хозяйкой связал их брачными узами на всю дальнейшую жизнь.

В России шла революция, а Иофан жил с Ольгой в Италии, вел самостоятельные проектные работы, строя жилые дома коттеджного типа на окраине Рима, в Монте-Верде. К числу его крупных работ относится постройка монументального кладбища в Нарни, на родине отца Ольги. Он выстроил больницу в Перудже, школу в Калабрии, лицей в Аквиле. Не обошлось без его участия и проектирование нового здания советского посольства в Риме на виа Гаэта. Иофан участвовал в восстановительных работах после землетрясения в Авезано, мелиоративных работах в Тоскане и занял должность помощника главного инженера гидроэлектростанции в Тиволи.

В Советский Союз он вернулся в 1924 г., в мечтах о строительстве нового общества (известно, что его жена, тоже ставшая коммунисткой, поцеловала по прибытию перрон на Киевском вокзале).

Архитектор был одним из немногих «возвращенцев», кто благополучно пережил Сталина: ему простили и итальянское прошлое и супругу-герцогиню. Под его руководством было разработано и осуществлено строительство ряда крупнейших сооружений в Москве и других местах, о которых я не буду рассказывать.

Широкую известность Иофану принесло возведение жилого Дома правительства по улице Серафимовича, прозванного как «Дом на Набережной». Вместе с Ольгой Руффо он жил в одной из пятисот квартир собственного детища. Рассказывают, что в конце 1930-х годов по ночам, во время повальных арестов, супруги просыпались и слушали, куда едет лифт. Слава Богу, он не останавливался на их этаже, и они благополучно засыпали.

Академик архитектуры строил много, но славу ему принесло здание не возведенное, как и Вавилонская башня, ставшее символом богоборческих утопий. При этом Московский Третий Интернационал зримо явил через Иофана и образы Третьего Рима. И тут пригодился итальянский культурный багаж проектировщика этого великого Палаццо Советов.