Театр Иосифа Райхельгауза «Школа современной пьесы» и Культурное представительство иранского посольства представили триптих из представлений мистерии Тазийе.

Тазийе (Та’зийа, Тазие), то есть «траур» или «оплакивание» — средневековая иранская мистерия, ранняя форма театра, составляющая еще неотъемлемую часть религиозного обряда. А именно важнейшей для мусульман-шиитов церемонии Ашура. Европейцам она больше известна под названием «Шахсей-вахсей» (от «Шах Хусейн, вах, Хусейн»). Возгласы верующих, как их трансформировал слух европейца.

Напомним, что первый серьезный раскол в исламе произошел из-за того, как должно передаваться звание халифа, то есть священного правителя, соединяющего духовную и светскую власть. Шииты как раз настаивали на том, чтобы халифами становились непосредственные потомки пророка Мухаммеда. Для того времени (VII век) точка зрения самая естественная, но ее сторонники потерпели поражение.

Так вот, Хусейн ибн-Али — внук пророка, сын халифа Али и Фатимы, дочери Мухаммеда. А оплакивается до сих пор его геройская гибель в бою с войсками халифа Йазида. Телевидение показывало в прошлом году шествия верующих в Ливане и других странах, где живут шииты: исступление, самоистязание. Но ведь церемония оплакивания включает не только это. Есть еще театр, уходящий корнями в искусство древней, доисламской Персии.

И, как ни странно, старинная мистерия, при всей сценической условности, помогает понять причины поражения имама Хусейна.

Труппа под руководством Рахима Сияхкарзаде отобрала для первого знакомства российской аудитории с тазийе три фрагмента трагической истории, каждый образует завершенный сюжет со своим центральным персонажем.

Мосаллам (Муслим ибн Акил) — двоюродный брат Хусейна, отправил ему приглашение от жителей города Куфы, но вскоре после этого был казнен, а жители города, испугавшись халифа, не заступились ни за Мосаллама, ни за самого Хусейна. Кстати, специфический эмоциональный настрой поминальных шествий — он идет именно от раскаяния жителей Куфы.

Далее. Хорр (ал-Хурр ибн Йазид) — военачальник, отправленный властями навстречу Хусейну, на наших глазах разворачивается трагедия этого человека, который привык подчиняться приказам, но не в силах поднять оружие на внука Пророка, и, в конце концов, решает умереть вместе с ним (исторический факт). Наконец, Касем — юный племянник Хусейна. Тот пытался не допустить юношу к участию в самоубийственном предприятии, но Касем настоял на своем праве отдать жизнь за святое дело.

Вместо положенной по ритуалу вступительной проповеди муллы режиссер через переводчика объясняет москвичам особенности жанра. Это театр представления в чистом виде. Задача актера — не играть героя (или злодея), отождествляя себя с ним, но показывать, что с этим человеком произошло. Исмаил Мухаммади Невеси является одним из ведущих в Иране исполнителей ролей отрицательных персонажей, а его коллега Яхья Танха уже 35 лет исполняет роли благородных героев.

Стихотворные тексты трагедии произносятся или пропеваются под музыку. Отрицательный персонаж наместник Убайдаллах говорит — военачальник Хорр в ответ поет. Получив назначение, которое обозначено вручением ему меча, щита, кольчуги и шлема с желтыми перьями, исполняет воинственный танец. Декораций нет. Нет и масок, но фактически их заменяет система канонической атрибутики. Зеленый — цвет положительного героя. Желтый обозначает сомнение. Наконец, красная одежда и перья на шлеме указывают на то, что у персонажа, как сказал иранский переводчик не совсем по-русски, но, по сути, правильно и выразительно — у него «смертельные поступки и такая же душа». Здесь все имеет символическое значение. Например, взгляд сквозь пальцы — предвидение будущего.

Для сравнения, в традиционном китайском театре красный костюм носят положительные герои. А с зеленым лицом появляются демоны.

Но вернемся к истории Хусейна. Слово «битва» применительно к обстоятельствам его гибели не совсем уместно. Как сказано в фундаментальной «Истории халифата» Олега Георгиевича Большакова: «странная битва 80 человек с пятитысячной армией». Но, пообещав приехать в Куфу, внук пророка не мог повернуть назад, не мог и склонить головы перед тем, кого считал узурпатором. Герои тазийе демонстрируют нам образцы рыцарского поведения, вообще характерного для раннего ислама. Размышляя над причинами его триумфального шествия по землям соседних империй, экономически более развитых, в результате чего современные египтяне, сирийцы и палестинцы (бывшие византийские христиане) стали такими, какие есть — мы не можем не учитывать этого фактора. Когда, например, арабский командир, вынужденный оставить недавно захваченный город, возвращал жителям налоги, которые успел с них собрать.

Плюс еще удивительная для того времени веротерпимость. С оружием в руках решался вопрос о власти, но ислам так и не сформировал ничего подобного инквизиции, и шииты вперемежку с суннитами и хариджитами до сих пор совершают общее паломничество к святым местам. Но Хусейн, наверное, оказался все-таки слишком рыцарем, а не политиком, с такими качествами характера становятся героями поэм, но не основателями крепких династий.

Тазийе — очередное свидетельство против тех сочинителей (не хочется называть их историками), которые отрицают единство человеческой цивилизации и общие закономерности ее развития. Традиционный театр, возникающий совершенно независимо у разных народов, например, в Иране и на Дальнем Востоке, демонстрирует поразительное сходство: происхождение из религиозной церемонии, сочетание декламации с пением, представление под музыку, открытая площадка, символика цветов, жестко фиксированные амплуа, в которых актер совершенствуется всю жизнь. Ну, никаких объективных законов истории не существует, правда?

А «Школе современной пьесы» отдельное спасибо за то, что напомнили — все мы одной крови. Люди театра понимают это лучше, чем политики.