Программу ведет Марк Крутов.
Марк Крутов: После долгой болезни скончался знаменитый российский актер, чьи титулы даже не имеет смысла перечислять, - Михаил Ульянов.
С нами на прямой связи Владимир Вихров, актер Театра имени Вахтангова, художественным руководителем которого до последнего дня был Михаил Ульянов.
Здравствуйте, Владимир.
Владимир Вихров: Доброе утро.
Марк Крутов: Что вам в первую очередь вспоминается о Михаиле Ульянове?
Владимир Вихров: Я должен сказать, что это актер великий, не побоюсь этого слова. Вчера, когда я узнал, совсем поздно ночью... Это, наверное, последний из великих актеров и людей того времени, когда я пришел в театр, это первый, на кого я хотел, ну, хотя бы ощутить его, как бы потрогать, это был для меня Михаил Александрович Ульянов. Когда вошел небольшой человек в кожаной куртке, я был немного разочарован. Я представлял его намного больше, масштабнее, выше, шире. Но, тем не менее, по сути, он действительно превзошел все ожидания.
Для меня он был как отец родной хотя бы по двум поступкам. Придя в театр, я получил коммуналку в 9 метров, она была выше потолка, чем в ширину. Естественно, самой у нас влиятельной фигурой был, не потому, что он был художественный руководитель, тогда еще он не был художественным руководителем, но просто по величине, по глыбе, по тому, что он мог сделать, я обращался к Михаилу Александровичу. И он всячески старался мне помочь. А когда он стал председателем ВТО (Всероссийское театральное общество), то у этого общества существовал фонд, тоже квартирный, и одна из квартир перешла актеру Малого театра на Тверской. И тут же он мне позвонил, накануне моего отъезда с нашей концертной бригадой: "Иди, смотри на Тверскую, рядом со мной". Он жил на Пушкинской площади, где "Макдоналдс", вот в этом доме. "Иди, смотри". А это ближе к Моссовету. И вот я, придя, увидел эту роскошную по тогдашним, да и по сегодняшним временам квартиру, в которой я живу с женой и с маленькой дочкой. Я ему до гроба, конечно, благодарен.
А второй поступок. Когда у меня заболела моя жена первая и ей была необходима трансплантация почки, естественно, я пошел к Михаилу Александровичу: вот, есть такой великий человек, только он может помочь, Валерий Иванович Шумаков, директор Института трансплантологии. "Ну, как я к нему? Он меня не знает". Я говорю: "Вы... Попробуйте. А вдруг". "Ну, давай телефон". И на следующее утро он мне позвонил: "Я договорился, приходи, поехали". Он уже был болен, он был серьезно болен. И мы поехали с ним на его личной машине, с его шофером, по пробкам, это у него отняло часа четыре. Нас принял Шумаков, вызвал тут же профессор и сказал: "Вот актер театра Вахтангова, вот Михаил Александрович за него просит, это значит - надо сделать". И она была поставлена на учет. Другое дело, что помощь пришла слишком поздно... Но поступок. Вот это поступки.
Роли, которые он играл, это же только перечислить: Наполеон у Эфроса, у нас Ленин в "Человек с ружьем", Антоний "Клеопатра", Ричард, Степан Разин (это после смерти Василия Шукшина он играл Степана Разина, он сам и ставил, был соавтором этого спектакля), а я играл скомороха, ездил с ним в телеге.
Это утрата, которая... Последний из могикан. Это печаль, это, конечно, ниша, которая не заполнится. Это человек того времени.
Можно вспоминать многие какие-то смешные вещи, но которые его характеризуют с какой-то стороны. Его везде, если мы ездили, были такие концертные выездные бригады... К примеру, у нас гастроли в Ставропольском крае. Мы едем в Карачаево-Черкесию, там колхоз, его везде воспринимали как действительно как Жукова или как Гулевова. После всех спектаклей ему аксакалы дарили либо шашки, либо бурки. Его жена Алла Петровна говорила: "У нас уже вся дача бурками завалена, да что же..." И перед ним люди падали ниц и целовали ему руки, чего он очень стеснялся.
А еще его рукопожатие. Он все делал по-правдашнему. Если он жал руку: "Да что же вы, Михаил Александрович". "Да ты бы посмотрел на мои руки после съезда, где мне все председатели колхозов руки жмут. У меня все посинело. Что мое рукопожатие? Вот там ручищи, так ручищи!" В этом он был.
Спектакль "Фронт", одна из сцен, где в порыве гнева он ломает табурет. Специально табурет делали чуть-чуть подломанный, он его должен был разломать. И какие-то новые пришли столяры и они на совесть - эх, что же плохо-то так - и табурет этот оковали железом. Так он, пока его не добил, это железо не сломал - железо на сцене - он не остановился. Спектакль на десять минут дольше, но пока не сломал, нет. Вот в этом Михаил Александрович. Он был таким, сяким, многие его называли толстолобик, вот он гнет, но он гнул, как он понимал...