Сегодня, когда по обе стороны океана все чаще раздаются тревожные голоса о возможности новой Холодной войны, особенно важно вспомнить и понять историю той долгой эпохи — от Дня победы в 1945-м до падения Берлинской стены в 1989-м. Для нас, а точнее для всей планеты, главным содержанием этих лет была Холодная война, исторический компромисс, спасший мир от атомной бомбы. Вспоминая это время, мы должны отдать дань восхищения человеку, которого называют архитектором Холодной войны — Джорджу Кеннану.
Мало кто из американцев так хорошо знал и любил Россию, как Джордж Кеннан. Глубоко изучив ее историю и литературу, он ясно видел различия между двумя странами. Характерно, например, его меткое замечание о том, что для американского «бизнесмена» в русском языке есть только один эквивалент — купец, слово, никогда не вызывавшее позитивных ассоциаций. При этом Кеннан отнюдь не считал сталинский режим русской судьбой. Тоталитаризм с его точки зрения был универсальной болезнью ХХ века. Главное препятствие к выздоровлению Кеннан видел в Железном занавесе. Правда о свободном мире, предсказывал он, рано или поздно приведет к мирной трансформации режима, об ужасах которого американский дипломат знал все. (Он лично присутствовал на процессах «вредителей».)
Автор двадцати одной книги, лауреат двух Пулитцеровских премий, Кеннан принадлежал к тем редким ученым, которые сперва делают историю, а потом о ней пишут. Однако самый известный труд Кеннана не книга, а телеграмма. В ней четыре тысячи слов, и в музее она занимает семиметровый стеллаж. Этой посланной в 1946-м году из Москвы депешей дипломат отвечал на вопрос Вашингтона об истинных целях и мотивах советских вождей в их послевоенной политике.
Кеннан считал невозможным нормальное сосуществование двух систем. Но и новую войну он признавал немыслимой. Выходом был компромисс — тотальная политика сдерживания, Холодная война, предотвращающая ядерную катастрофу.
Несмотря на слабое здоровье и болезни, мучавшие его с детства, Джордж Кеннан умер в 2005-м году в возрасте 101 года. Ему посчастливилось дожить до предсказанной им перестройки и — даже — обсудить ее с Горбачевым.
О жизни этого выдающегося американца рассказывает написанная Джоном Лукаксом биография, о которой расскажет обозреватель Радио Свобода Марина Ефимова.
John Lukacs: George Kennan. A Study of Character —Джон Лукакс: «Джордж Кеннан. Анализ личности»
Мое поколение относилось к Джорджу Кеннану с восхищением: из «самиздата» мы знали, что назначенный послом Соединенных Штатов в Советском Союзе за год до смерти Сталина, он публично позволил себе такую критику советской системы, что советское правительство тут же объявило его «персоной нон грата». Мы не знали тогда, что эта смелость стоила Кеннану не только посольского поста в России, но и вообще поставила точку на его дипломатической карьере. Уже в 1946-м году, будучи заместителем посла Гарримана, Кеннан сыграл решающую роль в отношениях Запада с советским блоком:
Кеннана помнят, в основном, как автора «политики сдерживания коммунизма». Его знаменитая телеграмма 1946 года длиной в 4000 слов, посланная в Вашингтон из Москвы, давала исчерпывающую характеристику менталитета и методов дипломатии сталинского правительства. «В основе неврастенического взгляда Кремля на международные дела, — писал Кеннан, — лежит традиционное российское чувство страха перед западными обществами, более компетентными, более высокоразвитыми в сфере экономики. Российские правители чувствуют, что их правление — довольно архаичное по форме, хрупкое и искусственное в своей психологической основе, не способно выдержать сравнение или контакт с политическими системами Запада». В сущности, именно анализ Кеннана определил вашингтонскую стратегию Холодной войны.
Так определяет политическую роль Кеннана рецензент новой биографии, журналист New York Times Джеймс Трауб (James Traub). Судя по всему, Джордж Кеннан был тем редким политиком и дипломатом, который способен принимать мир во всем его многообразии и действовать в соответствии с этим многообразием. Он был классическим антисоветчиком, но при этом неизменным русофилом. Он любил русскую литературу, он любил православную традицию, ценил русскую аристократию, знал русскую историю. Кеннан осуждал Рузвельта за уступки Кремлю, но при этом не идентифицировал Кремль со страной, правительство — с народом. Вместо сакраментального вопроса: «как большевизм изменил Россию», он предлагал вопрос: «как Россия изменила большевизм». Именно благодаря такой степени понимания и сочувствия, он мог написать:
Ни один народ не был столь глубоко ранен и унижен, как российский, переживший несколько волн насилия в наш жестокий век. Поэтому нельзя ожидать, что огромная государственная система России изменится за одно десятилетие. На это может не хватить жизни одного поколения .
Сразу после войны, когда Кеннан был влиятельной фигурой в официальных кругах, левые либералы презирали его за настоятельные требования относиться к Советскому как к возможному врагу, а не как к союзнику. Но во время вспышки в стране повального и агрессивного анти-коммунизма, Кеннан встал в оппозицию уже к Вашингтону, постоянно напоминая, что Советский Союз — угроза управляемая, а не дьявольская «империя зла». В мае 1953 года, когда Джозеф МакКарти был в полной силе и лишь несколько человек решались ему противостоять, Кеннан произнес в Индиане перед выпускниками Нотрдамского университета речь, ставшую образцом гражданского мужества:
Бешеный антикоммунизм приводит нас — ради спасения от коммунизма — к такому ходу мыслей и к таким действиям, которые чрезвычайно обрадуют наших противников из коммунистического лагеря. Я имею в виду, в частности, требование к американцам доказать свою лояльность, понося коммунизм. Я десять лет прожил в тоталитарных странах, и я знаю, куда заводят такие вещи. Тот, кто предъявляет такие требования, совершает самое грубое и циничное нарушение доверия и душевного равновесия своих соотечественников.
Биограф Джон Лукакс, назвавший свою книгу: «анализом личности» Кеннана, имел на это право, поскольку был долго и близко знаком со своим героем. Кеннан, — пишет он, — с юности был меланхоликом: он очень рано потерял мать и вырос с мачехой, женщиной нервной и холодной. В этих обстоятельствах юный Джордж Кеннан выработал в себе твердый внутренний стержень пуританских ценностей: чувства долга, трудолюбия, самодисциплины и самостоятельности мысли. По выражению рецензента Трауба, «четкий интеллект Кеннана словно проверял едкой кислотой любое общепринятое знание. Кеннан был невысокого мнения о мудрости простого человека. Его провидческий пессимизм лишь усиливал его одиночество». И далее Трауб пишет:
Вместе с Моргентау, Нибуром и другими послевоенными политиками-реалистами, Кеннан был заражен скромностью в оценке прав и границ возможностей Соединенных Штатов и проникнут неизменным уважением к взглядам и странностям других стран и других обществ. Начисто лишенный политических иллюзий, он выражал глубокое сомнение в способности Соединенных Штатов преобразовывать мир по своему образу и подобию. Однако, как всякий принципиальный человек, Кеннан иногда попадал в ловушку собственных принципов: например, он одним из последних признал необходимость вступления во Вторую мировую войну. Кеннан любил повторять высказывание Джона Квинси Адамса — одного из наших первых президентов, — который сказал: «Не ищи в чужих землях чудовищ, чтобы с ними сразиться». Но мы иногда идем сражаться в чужие земли, и надо сказать, — не из низких побуждений. Другое дело, что мы должны осторожнее выбирать чудовищ.
Генри Киссинджер в свое время заметил, что американскую внешнюю политику вдохновляет «идеализм Вудро Вильсона». В отличие от этого идеализма, «реализм» Кеннана — политика осмотрительности и самоконтроля. Но по его пути Америка, как правило, не идет. «Однако сейчас, — пишет Джеймс Трауб, — в связи с событиями в Ираке — не самое ли подходящее время для того, чтобы прислушаться к доводам Джорджа Кеннана?»
