Виктор Ерофеев: Наши гости: игумен Тимофей Подобедов, историк доцент МГУ в прошлом, а ныне главный редактор журнала GQ Николай Усков и кандидат исторических наук Максим Анатольевич Морозов, он у нас на проводе из Петербурга, он работает в Петербургском университете. Тему нашей передачи мы назвали так – хочу в монастырь. На самом деле когда-нибудь в жизни женщина или мужчина говорили: все надоело, хочу в монастырь, хочу бежать. Вот мы хотим обсудить эту тему: куда бежать, зачем бежать, нужно ли бежать и что такое монастырь. Давайте я вам расскажу, дорогие слушатели, что для меня было большим удивлением узнать, что Николай Усков, который делает замечательный журнал GQ,в котором действительно много интересных, важных материалов о современной жизни, он одновременно является специалистом по монашеству. «Христианство и монашество» - вот лежит передо мной книжка, в Западной Европе раннего средневековья. Николай изучал этот предмет, занимался досконально, тут огромное количество сносок и по латыни. Вот такие бывают люди. Что мне больше всего понравилось в этой истории, что Николай не только это написал, но об этом даже никогда не сообщил. Вот это скромный русский человек. Давайте тронемся в путь с исторической концепции монастыря. Коля, когда возникают монастыри в Европе?
Николай Усков: Собственно само монашеств возникло где-то в 3-4 веках. Точно говорить, когда оно возникло, довольно сложно, поскольку христианство еще не было заметной и господствующей религией, развитие общин происходило достаточно стихийно и, конечно, не все фиксировалось в памяти и не обо всем мы хорошо информированы. Где-то в 3-4 века можно говорить о рождении монашества. В 4-5 веках монашество появляется в западноевропейских странах. Сначала фактически можно говорить о том, что раннехристианские общины походили на монастыри в нашем современном понимании - это были маленькие, часто законспирированные мирки в позднеантичном городе, асоциальные абсолютно, то есть они отказывались участвовать в социальной жизни, славить императора и так далее. Всем хорошо известные вещи - служить в армии и прочее. И во многом их жизнь была организована по тому, как организован современный монастырь или монастырь средневековья. С превращением христианской церкви в массовую церковь, когда стало действительно очень много людей и, по-видимому, стало происходить некое усреднение идеала и не все были готовы взять на себя весь груз каких-то обязанностей и обетов, люди аскетически настроенные, которые искали именно личного спасения, я бы сказал, что мы бы назвали эгоисты, которые хотели спасти прежде всего себя, они стали порывать с общинами и по примеру Христа уходить в пустыню. В Европе этот процесс в целом происходит в течение 4-5 веков, можно говорить о появлении в Западной Европе полноценного института. Что касается восточной части Европы, предтечи греческой церкви, здесь процесс чуть-чуть быстрее шел в силу того, что она была лучше христианизирована и глубже.
Виктор Ерофеев: Какой комплимент, между прочим.
Николай Усков: Это не комплимент - это данность. Это была единая Римская империя, просто центры раннего христианства находились в восточной части.
Виктор Ерофеев: И там были пустынники?
Николай Усков: Да, первые пустынники - это египетская, все, кто отдыхают сейчас в Шармаль-Шейхе и ездят на экскурсию, предположим, в какой-нибудь Луксор, они проезжают мимо Фиваиды египетской, где возникли самые ранние монастыри.
Тимофей Подобедов: И они до сих пор существуют общины монастырские.
Николай Усков: Конечно, это оазис рядом с Нилом, Долина царей. В Долине царей в гробницах очень многие монахи жили. И до сих пор можно увидеть, спускаясь к саркофагам фараонов, раннехристианские надписи на греческом, на латыни.
Виктор Ерофеев: У нас уже звонки. Причем звонят нам люди из замечательных русских городов. Из Чебоксар звонит Владимир. Владимир, вы когда-нибудь хотели в монастырь?
Слушатель: Да нет. Но близко проходил, в храм заходил, монастырь у нас недавно открылся. У нас город русский, это столица Чувашии и сам я чуваш. Иногда посещает такая мысль: неплохо бы было удалиться от всякой идиотской борьбы куда-нибудь подальше. У меня еще такая мысль, что бичи, которые уходили в советское время, тогда они не могли по своему мировоззрению уйти в монастырь или возможности не было. Интересно количество, нигде не исследовалось это движение какое-то по сравнению с другими странами и в Советском Союзе.
Виктор Ерофеев: А что мешает вам в монастырь уйти все-таки?
Слушатель: Наверное, характер. Когда меня задевают, я в ответ могу и это.
Виктор Ерофеев: Насчет бичей спасибо, интересное замечание. У нас на проводе Максим Анатольевич Морозов из Санкт-Петербурга. Максим Анатольевич, скажите, пожалуйста, почему вас привлекает тема монастырей? По личным соображениям или научная судьба сложилась у вас?
Максим Морозов: Вы знаете, изначально, конечно, так сложилась научная судьба. Постепенно, занимаясь этой темой, я и сам стал проникаться этой проблематикой и возникновения монастырей, и организацией монастырей, и хозяйственный элемент, хозяйственным устройством и вообще монашеством как институтом. Поэтому скорее тут как бы два момента.
Виктор Ерофеев: Максим Анатольевич, скажите искренне, в монашестве сейчас чистая линия служения спасения, она превалирует над какими-то человеческими или слишком человеческими элементами? Вы верите в сегодняшние русские монастыри?
Максим Морозов: Я в последнее время особенно по северо-западу ездил по монастырям - и Зеленецкий монастырь, и Конивецкий монастырь. Такая идея она, видимо, все-таки постепенно начинает возрождаться. В том же Зеленецком монастыре, где с десяток монахов сейчас, они восстанавливают монастырь. И видно, что монастырь, который в годы советской власти полностью был разрушен, превращен даже не в склад, даже дома были разрушены, десяток подвижников, они видно, что они пытаются возродить, естественно, возрождают и сам монастырь и этот стиль жизни и возрождают само монашество, как идея и как святая жизнь. Я считаю, что налицо возрождение.
Виктор Ерофеев: Звонит из Рязани Валентин. Валентин, вы когда-нибудь хотели в монастырь?
Слушатель: Нет. Мой характер не позволяет этого. Я считаю, что главное в вашем вопросе все-таки подоплека - бежать, бежать в пустынь, бежать в леса, бежать на Дон, бежать в монастырь. Мне кажется, все-таки монастырь – это символ неудавшейся жизни. Ну что сделать, нужны они.
Виктор Ерофеев: У нас в студии очень интересный своеобразный мыслитель христианский отец Тимофей. Отец Тимофей, как вы прокомментируете?
Тимофей Подобедов: Спасибо, Виктор, за незаслуженный, но приятный комплимент. Монастырь назвали местом для неудачников. Я слышал еще другое определение: монастырь – это общежитие для холостяков. Вы знаете, мне кажется, и то, и другое совсем не то, чем в идеале должен быть монастырь. Опять-таки, если брать статистику, то среди людей, которые собираются уйти в монахи, есть люди семейные которые вырастили детей, которые достаточно в зрелом, возрасте принимают решение и не являются неудачниками. Возьмите Рим каких-то, скажем, 3-4 века, уходили по 30 и уходили известные и ни в чем не нуждавшиеся, и точно так же возьмите, предположим, современные монастыри и посмотрите возрастной состав и монахов и монахинь, очень часто там люди, которые имеют внуков уже. Поэтому по факту это не так.
Но я бы хотел сказать об идеале монашества, который неразрывен с идеалом христианства. Человек растет или ребенок становится взрослым, и он начинает осознавать, что ему чего-то хочется, чего раньше не хотелось. Он начинает знакомиться с миром взрослых людей и с явлениями полового влечения. Как ребенок для себя воспринимает? Сначала может быть совсем неосознанно, зависит от того, что ему говорят родители. Затем он кого-то встречает, его первая любовь. И в этот момент он понимает, что он готов жизнь за это отдать. Но, увы, так устроен человек, что очень редко первая любовь становится любовью всей жизни. Земные какие-то моменты начинают работать, первая любовь разбивается, начинается взрослая жизнь человека, которая в числе прочих включает и этот аспект половой жизни, как ее устраивать. И в разные моменты были совершенно разные идеи. Христианский идеал, если хотите, идеал первой любви, идеал верности одному человеку. Это очень сложно реализовать в жизни. Но идеал потому является идеалом, что он как звезда, он светит и мы стремимся к нему, хотя порой может быть далеко не все можем сделать для достижения. Идеал монашества – это бог и человек, это не эгоизм.
Виктор Ерофеев: Это отец Тимофей спорит. Хотя Николай говорил про эгоизм.
Николай Усков: С точки зрения церкви, с точки зрения епископов.
Виктор Ерофеев: Но ты говорил про ранних, те были эгоисты.
Тимофей Подобедов: Там были тоже совершенно разные виды, было пустынножительское монашество и было монашество городское, общежительное. Понимаете, для того, чтобы преодолеть страсти, человек решает пойти на такой экстремальный, если можно так выразиться, вид духовной жизни, когда он лишает добровольно себя вполне позволенного христианину, в частности, семейной жизни, детей для того, чтобы войти на самую высоту. И не только христианский феномен, возьмите монашество буддистское. Там есть, естественно, свои особенности, но и в общем это то же самое, к чему пришло человечество. Потому что если человек хочет достичь чего-то максимального, то он должен жить один. Сначала для того, чтобы очистить себя и потом дать на служение обществу. Так было с преподобным Серафимом Саровским, так было с преподобным Сергием Радонежским. Точно так же возьмите служение милосердия, который организовала в конце 19 века – в начале 20 века преподобная мученица княгиня Елизавета Федоровна. И я еще раз хочу подчеркнуть, что нет принципиальной разницы между жизнью монаха и жизнью христианина в миру. Потому что и в том, и в другом случае главное - верность. Верность себе верность, любимому человеку до конца, верность богу в таком случае.
Виктор Ерофеев: Андрей из Подмосковья. Андрей, здравствуйте. У нас традиционный сегодня вопрос: хотели вы когда-нибудь уйти монастырь?
Слушатель: Знаете, были такие желания, но я не пошел.
Виктор Ерофеев: Почему было желание, почему не пошли?
Слушатель: Я был во многих монастырях, в Сергиевом Посаде, в Серпуховском монастыре, в Звенигороде.
Виктор Ерофеев: Что-то не приглянулось?
Слушатель: Нет, не что-то не приглянулось, а не знаю, что-то мне не захотелось там остаться.
Виктор Ерофеев: Андрей, сколько вам лет?
Слушатель: Мне сорок лет. Еще забыл сказать, я в Коломенском был монастыре женском тоже.
Виктор Ерофеев: Скажите, пожалуйста, а мотивы, почему хотелось. То, что вы не пошли, вы рассказали, а почему хотелось пойти?
Слушатель: Сами понимаете, какая жизнь в России хотелось отдалиться, уйти, не видеть всего этого бардака, который сейчас.
Виктор Ерофеев: Андрей, я вас прекрасно понимаю. Спасибо вам большое. Максим Анатольевич, у меня к вам вот какой вопрос: вы говорили о том, что руины советские до сих пор существуют и в этих местах возрождается монашество, и слава богу. А в советские времена были люди, которые могли быть монахами и твердо защищать свою веру?
Максим Морозов: Я считаю, что не просто могли, а такие были. Первый дозвонившийся говорил о том, что были такие люди, которые уходили при советской власти. На самом деле я хочу сказать, что всегда при таком режиме, начиная с Римской империи, которая даже христианско-римской империи эпохи Константина, несмотря на то, что христианство стало официальной религией, все равно люди уходили от мира, все-таки хотели для себя совершенно другой жизни. Тем более при таком обществе тоталитарном советском были люди, которые, естественно, уходили, было много действующих монастырей.
Виктор Ерофеев: Много было?
Тимофей Подобедов: Достаточное количество. Конечно, несравнимо с современным, но люди, порядка нескольких десятков было.
Виктор Ерофеев: А репрессии по отношению к монахам были в ранние годы советской власти?
Тимофей Подобедов: Конечно. Троице-Сергиеву лавру возьмите, Данилов монастырь, в котором жил до кончины Тихон, патриарх московский. Да, монахов не любили. Но в общем и священников в те годы не любили, особого различия не делали. Но просто монастыри были очень заметными центрами и против них были направлены атеистические удары.
Николай Усков: Они, как правило, связаны со святынями, почитавшимися народами. Монастыри уничтожали сознательно и очень быстро. Потому что они были реально центрами антисоветской пропаганды с точки зрения власти.
Виктор Ерофеев: Они и были центрами антиатеистической пропаганды.
Николай Усков: Поскольку это связано со святынями, с намоленным почитавшимся столетиями месте, с какой-то легендой и так далее.
Тимофей Подобедов: С духовным образованием.
Виктор Ерофеев: Давайте послушаем Виктора из Подмосковья. Виктор, традиционный вопрос нашей сегодняшней программы: хотели бы вы уйти в монастырь?
Слушатель: Вы знаете, я живу в Истре, у нас Новоиерусалимский монастырь, я туда иногда хожу, мне очень нравится. Я бываю там редко и не знаю, действующий он или нет.
Тимофей Подобедов: Да, конечно, Новоиерусалимский давно действующий. Его очень сложно возразить, потому что замыслы патриарха Никона, которые он не смог воплотить в 17 веке, до сих пор грандиозны и удивляют по своим масштабам. Но он возрождается, там есть монахи и уже долгое время. Там есть известная святыня - десница мученицы Татьяны, очень почитаемая в нашем народе.
Слушатель: А брат у меня живет в Хотьково, то есть я бываю в Сергиевом Посаде, тоже вижу. Поменять жизнь свободного человека на жизнь в заточении очень сложно.
Виктор Ерофеев: Лена из Москвы, здравствуйте.
Слушательница: Добрый день, я всех приветствую.
Виктор Ерофеев: Лена, вы хотели уйти в монастырь?
Слушательница: Да, вы знаете, у меня было такое желание, возникало не раз. Но если прочитать много литературы по поводу христианского ухода в монастырь, во-первых, там большой испытательный срок для тех, кто уходит в монастырь. Но больше всего меня насторожило то, что если человек по каким-либо убеждениям, а я считаю, что сейчас монастыри - это модель нашего страшного общества, там тоже есть и продажа есть, и шикарные автомобили, и есть много чего. И монахине за то, что она отказывается от монастырской жизни, предусмотрено наказание. То есть ее бог не прощает, и какие-то санкции вступают. Об этом я хотела бы спросить.
Виктор Ерофеев: Отец Тимофей, что вы Елене можете сказать?
Тимофей Подобедов: Да, в монастырях есть всякое и, действительно, люди приходят в монастырь не откуда-либо, а из мира, то есть из нас, из нашей среды, из среды нашего общества. Но все-таки идеал обозначен. Если человек хочет отказаться от машины, он откажется. Если он хочет заниматься хозяйством монастырским, иконописанием или организацией служению милосердия, то он будет заниматься и реализует себя в этом. Мне кажется, это главное. Мне хочется всегда верить в то, что надо отталкиваться от позитива, для чего что-то, что надо сделать, а потом уже как не надо это делать.
Виктор Ерофеев: Это американский стандарт мысли.
Тимофей Подобедов: Об одном моменте важном, что происходит, если вдруг человек в один момент жизни монастырской понимает, что он не для этого. Ничего не происходит. Есть, конечно, какие-то канонические по церковной традиции наказания. Но невозможно лишить человека права общаться с богом. И это наказание скорее носит профилактический характер, чтобы человек действительно понимал полноту ответственности и меру ответственности, если он принимает монашество. Между прочим, по православному церковному праву монашества лишить невозможно. Возможно лишить сана, возможно лишить какой-то должности церковной, а монашество - это обет, принесенный человеком непосредственно богу и положенный на алтарь самому богу. И лишить невозможно. Человек может сам оплакивать это и решать свою судьбу дальнейшую. Не дай бог, если это происходит, но, наверное, все-таки надо думать о том, что делать дальше, как послужить богу, если это произошло.
Виктор Ерофеев: Еще раз хочу подчеркнуть, что отец Тимофей затронул очень важную тему о положительном мышлении. Мы всегда склонны почему-то заглянуть под стол или за занавеску и увидеть негативы. Мне кажется, большинство людей, идущих в монастырь, они идут не для того, чтобы ездить на шикарных машинах. И я думаю, прав, думая о том, что люди, которые идут в монастырь, они прежде всего думают о духовной жизни, о связи с богом, о возможности духовного роста. Я Николаю в перерыве задавал вопрос, хочу, чтобы он ответил на него сейчас. Если сравнить монашество средневековья и сегодня в России, какие можно сделать выводы?
Николай Усков: Мне кажется, у нас прозвучало у одного из радиослушателей, что в монастыри идут неудачники. Мне кажется, что сейчас совершенно неважно, почему и кто оказывается в монастыре. Поскольку в средние века монастырь – одна из форм жизни средней аристократии. Большинство монастырей, в том числе и в России, были открыты только для людей из очень обеспеченных и влиятельных семей, и это был, можно было быть воином, можно было быть монахом, можно было быть епископом, такие приличные профессии. У каждого была своя функция, что не мешало, естественно, находить себя в монашестве многим людям искренне верующим, в том числе из этой социальной среды, но это был успешный слой общества. Это сословие привилегированное. И были периоды, когда монахи в Западной Европе, да и в русской истории, это известно, очень активно влияли на политический курс стран. Очень многое в монашестве средневековом и даже раннего нового времени не похоже на то, что сейчас представляет из себя монашество. Сейчас, мне кажется, это во многом диалог души с богом сознательно выбранный. И почему мне не понравилось слово «неудачник». В принципе наше общество ориентировано на успех. Я глубоко убежден, что не каждый создан для этой жизни, не каждый способен добиться успеха, и он испытывает тяжелые психологические проблемы по этому поводу.
Виктор Ерофеев: И не каждый хочет такого успеха.
Николай Усков: И я считаю, что монашество – это один из вариантов жизни для тех, кто не хочет как все, что это способ найти себя в конце концов, причем уважаемый способ, признаваемый обществом. И называть монахов неудачниками некрасиво, потому что кто из нас удачливый. Это трудно очень измерить.
Виктор Ерофеев: У нас Ольга из Петербурга. Как насчет того уйти вам в монастырь или нет думали?
Слушательница: Добрый день. Я, к сожалению, не сначала слушаю передачу, но когда услышала, у меня возникло два вопроса. Насчет того, чтобы уйти в монастырь, у меня может быть и хватило бы сил, но оставить родных я не могу без своего попечительства, поскольку они слабее. Два вопроса возникло. Первый, может быть противоположный, совершенно диаметрально. В древней Индии, как вы знаете, был обычай: после сорока лет человек, добившийся успеха, вырастивший детей, человек образованный, много таких было, они уходили в леса, писали лесные книги. Не там ли прообраз нашего монашества, нет ли связи? И второй вопрос: у нас так говорят на Руси, что если в семье есть хоть один монашествующий, то есть принявший подвиг и вынесший подвиг монашествующего, то семь поколений уже отмолены. Или предыдущих или последующих, я не очень спрашивала. Но мне говорили, что семь поколений в этой семье от греха отмолены. Этот подвиг монашества очень высокий.
Виктор Ерофеев: Оля, а кто вы по профессии?
Слушательница: У меня простая профессия - я журналист, сейчас интернет-журналист.
Тимофей Подобедов: Виктор, очень хороший вопрос, особенно в контексте названия передачи «Энциклопедия русской души». Ведь это действительно была мечта многих мирских людей вырастить детей, может быть увидеть внуков и все-таки умереть в ангельском образе. Возьмите одного из великих князей русских Даниила Московского, ведь он был князем, он был государственным деятелем, а умер как монах.
Виктор Ерофеев: Вспомните тайную непонятную кончину Александра Первого, который, говорят, ушел.
Тимофей Подобедов: Как старец умер. Я думаю, это действительно так. Индия и Россия, не знаю, связаны ли исторически тенденции, но духовно они несомненно связаны, потому что человечество имеет много общего в своем духовном устроении и в своем стремлении к богу и к истине. А что касается того, что было сказано по поводу, можно ли считать семь поколений отмоленными - это может быть образ. Но мы знаем о том, что есть понятие наследственности, и я это понятие переношу не только на материальную наследственность и наследственность заболеваний или наследственные таланты, которые передаются от родителей к детям, но и духовная наследственность. И конечно, если в семье есть человек благочестивый, который молится о своих близких людях прежде всего и обо всем мире, и не только образом, но и действием, словом, делом показывает и являет пример благочестивой жизни, то, конечно, это передается, естественно.
Виктор Ерофеев: У нас на пейджер пришло сообщение от Натальи: «Я вернулась из поездки с Украины по православным монастырям, женским монастырям. Попытка окатоличить Украину бесполезна, монашеский дух очень крепок и в православной вере стоят. Соборы с помощью раскола могут сломить, а вот монастырскую жизнь никогда». Коля, как бы ты прокомментировал?
Николай Усков: Честно говоря, я с болью отношусь к этому конфликту между двумя церквями на Украине, между тремя, потому что есть украинская церковь, есть униатская церковь, есть русская патриархия, Московская патриархия, есть католическая церковь - четыре получается церкви, если я не путаю. Мне кажется, на самом деле, мое мнение, что иерархи должны встретиться и договориться, потому что в конечном итоге смущает, что называется, и паству и является источником какой-то неприятной интонации, в том числе в этом письме на пейджер. На самом деле есть униаты, есть католики, у них тоже когда-то отнимали храмы, когда-то рушили. Это бесконечно можно в этом тоне обсуждать. Наверное, просто, я считаю, иерархи должны договориться. Рим не отказывается от прозелитизма, а патриарх не хочет встречаться с папой и не хочет обсуждать эту проблему. Так или иначе, это тупик, который людей смущает и переводит все в плоскость просто - наших бьют.
Виктор Ерофеев: И наши лучше.
Николай Усков: Мне кажется, что у любого народа есть свой духовный опыт, у любой общины есть свой духовный опыт. И если люди хотят быть католиками и униатами, пусть будут католиками и униатами, если они хотят быть православными и подчиняться московскому патриарху, пусть подчиняются московскому патриарху.
Виктор Ерофеев: Сергей из Петербурга, здравствуйте.
Слушатель: Добрый день, господа. Во-первых, слава богу, у меня такого желания не возникало. Вы знаете, я очень много мог наблюдать монастырскую жизнь еще в советские времена. Осталось два крупных монастыря благодаря тому, что они в Эстонии оказались, там не убивали священников. Они уцелели благодаря этому. Потом видел попытку в Валааме что-то соорудить. Честно говоря, признаки дедовщины, которые там присутствуют, я просто невооруженным глазом все это видел, по-моему, это какая-то игра взрослых людей. Они одной ногой на небесах, а другой на земле стоят.
Виктор Ерофеев: Это неудобная поза.
Слушатель: У меня такое подозрение закралось, наверное, не понравится многим, что люди, склонность к латентному гомосексуализму, проявление - это несвойственно человеку сбивание в кучу людей одного пола с такими условностями, с дедовщиной и прочее.
Виктор Ерофеев: Мне понятно ваше мнение. Спасибо. Другой Сергей из Подмосковья пишет: «В СССР на монастыри и на монашество было гонение со стороны власти, монахов признавали шизофрениками, психами, направляли в соответствующие заведения. Как сейчас у российского монашества отношения с нынешней властью?». Потому что то, что сказал Сергей петербургский, это понятно - это мнение человека и что тут спорить - латентный гомосексуализм, не латентный. Так армию всю можно обвинить, это очень деликатный вопрос. А это вопрос, который можно решить достаточно однозначно - отношение монашества и власти.
Тимофей Подобедов: На данном этапе взаимоотношения монашеских общин, зарегистрированных той же самой властью и соответствующими государственными органами, региональными, муниципальными складываются так, как складываются отношения любых формирований граждан с властью. Вы поймите, власть представлена конкретным руководителем и исполнителем, и во многом есть субъективный момент. И от того, насколько игумен монастыря, настоятельница монастыря смогут не только проявлять потребительское отношение к власти – дайте землю, дайте недвижимость, дайте это, дайте то, помогите деньгами. Но и что еще может дать монастырь власти, от этого зависит успех отношений, особенно долговременный успех. Потому что мало что-то брать, надо что-то давать. Мы можем сделать такой праздник для ветеранов, для детей, для сирот. Это делается, поверьте. Более того, я знаю, что монастырская или храмовая община еще даже и не имеет своего здания, то есть не возрожден памятник исторический, но люди, я знаю, в Москве происходит, приходят в управу и говорят: вы знаете, у нас есть община и по воскресеньям или по субботам мы могли бы и хотели бы внести какой-то вклад в социальную жизнь, устроить что-то познавательное, образовательный какой-то курс провести для детей и для взрослых. И вот тогда эти отношения имеют смысл.
Виктор Ерофеев: Максим Анатольевич, личный вопрос: а вы никогда не думали уйти в монастырь?
Максим Морозов: Вы знаете, были такие помыслы несколько раз. То же самое, как говорили многие слушатели, останавливали несколько обстоятельств. Прежде всего все-таки я считаю я считаю, что монашеский идеал очень высокий и самое главное, смогу ли я ему соответствовать. Во-вторых, тоже не мог оставить родных и близких. Поэтому все время такие вопросы, которые сдерживали.
Виктор Ерофеев: У нас на проводе Елена Владимировна из Москвы. И к ней я обращаюсь с таким же вопросом: хотели вы когда-нибудь уйти в монастырь, Елена Владимировна?
Слушательница: Я не хотела, потому что я не считаю себя глубоко религиозным человеком, я обратилась к религии не так давно. Но в моем представлении в монастырь идут лучшие люди. Они отказываются от светской жизни и целиком себя посвящают богу, замаливают наши грехи. Конечно, в советское время были такие люди, может их не так много было. Возьмите пример Анатолия Берестова - это был лучший студент Второго медицинского института, ленинский стипендиат, доктор наук, заведовал кафедрой, но он был религиозным человеком, он еще с детства был религиозным человеком. И сейчас он ушел в монастырь и успешно лечит наркоманов, он лечит тяжелый наркотик – героин.
Виктор Ерофеев: Спасибо, Елена Владимировна. У нас и шуточки пошли, Светлана говорит: «Я думаю, что Ходорковский учится монашеской жизни. Правда, он начал сексуально домогаться к заключенным». И дальше идут всякие такие замечательные штучки, которые можно поместить в «Плейбой». Как он будет жить дальше?». Светлана, как он будет жить дальше, я не знаю, как и не знаю, как вы будете жить дальше, но чувствуется, что шуточки вы шутите веселые. Владимир из Москвы, здравствуйте.
Слушатель: Добрый вечер, друзья.
Виктор Ерофеев: Хотите ли вы в монастырь Владимир?
Слушатель: Нет, и я скажу, почему я не хочу в монастырь и никогда туда не пойду. Евангелие от Матфея заканчивается словами: идите и проповедуйте Евангелие, идите и научите все народы во имя Отца и Сына и Святого духа, уча их всему тому, чему я вас научил. Мы должны идти и нести Евангелие людям. А если я запираюсь в келье и просто молюсь, уверяю вас, эти молитвы не идут выше потолка. Поэтому монашество – это нарушение заповедей повеления Божьего, это неисполнение повеленья Божьего. Это я считаю грех.
Виктор Ерофеев: Понятно, Владимир. Вы знаете, дорогие слушатели, я могу сказать, что лично я испытываю большое удовлетворение, потому что это и есть программа «Энциклопедия русской души», когда звонят разные люди из разных городов, мужчины и женщины, провинциалы и москвичи питерцы. И у каждого есть свое мнение о монашестве, которое они излагают четко и достаточно аргументировано или недостаточно и, тем не менее, звонят. И эти звонки достаточно внятные, не то, что несут какую-то белиберду. И вот каждый звонок, каждое мнение вплетается в косичку «Энциклопедии русской души». И я вам от всего сердца благодарен, что с каждой передачей умнеет аудитория нашей передачи. Мне очень приятно, что в России есть очень много умных и тонких людей, которые участвуют в этой передаче. А если какая-то хохма, мне тоже нравится, так что не думайте, что хохмить не надо, мы за юмор тоже. Я хотел спросить Колю Ускова, но не о том, хочет ли он уйти в монастырь, видимо, не хочет, он сейчас занят своими делами редакторскими. А вот я хотел вот о чем спросить: почему в Европе, уже начиная со средневековья, было такое количество насмешек над монастырской жизнью, и вот эти не латентные гомосексуалы, а идеи монахинь эротичных, которые у маркиза де Сад звучит эта тема. Откуда это взялось? Это спонтанный атеизм, это фантазм?
Николай Усков: Я думаю, что эротизм довольно естественен. Во-первых, католицизм довольно чувственная религия. И нельзя забывать, что это очень важная была и часть общественной жизни. Люди могли увидеть противоположный пол своего социального круга на молитве только. Потом монахини, они недоступны для мирян и, естественно, как все недоступное, фигурируют в сексуальных фантазиях.
Виктор Ерофеев: Запретный плод.
Николай Усков: Да, это запретный плод. В принципе запретность, некоторое ощущение того, что этого человека надо сломать, чтобы он стал с тобой заниматься сексом, например, я думаю, вот отсюда возникло такое ощущение, что они все там естественно живут другой жизнью, не наевшиеся, не такие как все и так далее. Я думаю, что корни этой сексуальной фантазии очень легко объясняются.
Виктор Ерофеев: Вот видите, отец Тимофей, мы сегодня, как говорит молодежь, раскрутили Ускова не только на доцента МГУ, а также как главного редактора мужского журнала. У нас Павел из Москвы звонит. Павел, хотите быть монахом?
Слушатель: Добрый день. Нет, я не хочу быть монахом. Хотя вообще понятно желание человека обособиться. Вот это пространство давит человека, человеку хочется жить среди...
Виктор Ерофеев: Павел потерялся. Извините, это не цензура в любом случае. Теперь настал момент истины, отец Тимофей, почему вы не монах?
Тимофей Подобедов: В действительности, Виктор, я как раз монах. Уже в течение десяти лет, я монашество принял в академии, когда учился. Это не монастырское монашество, потому что я являюсь настоятелем московского храма, как раз может быть больше служение просвещению и образованию, к которому призваны монахи, не живущие в монастырях. Но это то, что исторически сложилось и существует в церкви.
Виктор Ерофеев: Коля, все-таки ты когда-нибудь, став полководцем светского общества в России, ты уйдешь или как?
Николай Усков: Я на самом деле подумывал об этом, но в принципе я не создан для монашества, я карьерист, я ориентирован на успех. Есть люди, которые бегут от суеты, я в этой суете чувствую себя комфортно, мне в ней интересно. И я боюсь, что те минуты, когда меня тянуло в монастырь - это были минуты, когда было желание побыть наедине с самим собой, наедине с богом, подумать о чем-то, что не касается сиюминутной жизни. Но это временная слабость, я бы так сказал, потому что потом, конечно, когда все это пройдет, я не останусь никогда в монастыре.
Виктор Ерофеев: Не затронули одной темы не потому, что мы прошли мимо нее, а потому что слушатели не открыли ее. Монастырь от отчаяния, от смерти близких, не лузеры, не неудачники, а какая-то страшная боль.
Тимофей Подобедов: Это имело место. Апостол Павел пишет о вдовицах, о женщинах, которые потеряли мужей, и призывает их по возможности не искать новых мужей, но жить в христианской общине. Это тоже вид монашества. И то, что сказал Николай, просто на какое-то время приехать в монастырь - это тоже паломничество. Это тоже имело место и это тоже один из видов служения.
Виктор Ерофеев: Действительно, каждый из нас может приехать в монастырь, побывать и как-то прозреть духовно и получить духовное удовольствие.
