Анна Качкаева : В минувшие выходные на экране было много юных лиц: гуляли выпускники российских школ. А у президента школьные учителя истории и обществоведения обсуждали, какой истории учить подрастающее поколение. В одном из итоговых репортажей довольно точно заметили: наше будущее, гуляющее на выпускных балах, в нашем прошлом путается. Поэтому фразу из другого репортажа про пособников американского империализма, наверное, многими молодыми не воспринимается как историческая. Несколько молодых людей, называющих себя евразийцами и, судя по плакатам в кадре, вроде бы читавших отсидевшего не один год в лагерях Гумилева, легко и публично обвинили ученого-этнолога Тишкова в шпионаже. «У детей острая потребность в позитивном настоящем и в позитивном прошлом», - говорили у президента школьные учителя. Наверное, в этом есть смысл: будущее связано с надеждой и с какой-то целью.
Какие они, дети конца одной исторической идеологической эпохи? Как они росли и кем стали? Как из детей превращались в граждан? О чем они думают сейчас, спустя 14 лет после того, как пошли в школу, закончили институт и выбрали профессии? И о каком будущем мечтают теперь уже для своих детей, которые появились? О поколении 20-летних и тех, кто перешел этот рубеж, мы будем говорить сегодня с создателями уникального и редкого даже по мировым документальным меркам проекта «Рожденные в СССР». Детей снимали в возрасте 7 и 14 лет, теперь им по 21, и живут они в разных странах – России, США, Литве, Грузии, Израиле, Киргизии, Франции. Картина эта была удостоена приза королевской академии Великобритании в 1998 году, когда детям еще было 14, премии «Эмми» тоже про 14-летних как лучший документальный фильм, а также получил много других призов в России и за границей. Продюсер фильма Джемма Джаб и режиссер-документалист Сергей Мирошниченко сегодня с нами в студии.
Фильм, кстати, сегодня представлен будет, как я понимаю, на документальной площадке международного фестиваля.
Сергей Мирошниченко: Вчера был показ, премьера, и вот мы с премьеры.
Анна Качкаева : Да, и день рождения Сергея Мирошниченко. Мы вас поздравляем, Сергей, с днем рождения, с премьерой.
Сергей Мирошниченко: Спасибо.
Анна Качкаева : А фильм зрители смогут уже увидеть в конце недели на телеэкране канала «Россия». Причем, как я понимаю, все серии или только две?
Сергей Мирошниченко: Нет, будет именно как раз последняя серия «21», но она делится на две части, потому что детей много. И мы сделали две части, как бы два вечера. В одной будет одна половина детей, в другой – другая.
Анна Качкаева : Но 7, 14 и 21 – так пока не поставили, а жаль.
Сергей Мирошниченко: Но сейчас же там, в этой версии есть и семилетние.
Анна Качкаева : Поскольку я ее не видела, то буду вас спрашивать.
Сергей Мирошниченко: Там есть и семилетние, и четырнадцатилетние и 21-летние.
Анна Качкаева : А, в этой версии уже виден процесс.
Сергей Мирошниченко: Именно как раз это и есть главное.
Анна Качкаева : Тогда давайте начнем с истории. Кто из вас расскажет об истории этого проекта?
Сергей Мирошниченко: Джемма.
Джемма Джаб: Поскольку этот проект начался в Англии в 1964 году, была английская версия этого проекта, «7 up » называется. И снимал режиссер Майкл Аптет на телеканале «Гранада телевидение». В 1989 году было принято решение, что было бы очень интересно снимать в СССР, потому что это страна, которая, они считали, что будет меняться. И поэтому наняли нас, Сергея и меня, и мы начали искать детей в том году.
Сергей Мирошниченко: Мы сначала наметили географические параметры. Было ясно, что мы возьмем Среднюю Азию, одну республику, возьмем Прибалтику, Кавказ, Россию. У нас сначала было детей тысяча человек, потом мы все уменьшали. Потом я помню, что осталось где-то человек сто, это была квартира в Москве, на полу фотографии, и вот мы с Джеммой ползали по полу, она говорит: «Вот этого оставим», а я говорю: «Нет, вот этого».
Анна Качкаева : Это по какому принципу вы оставляли, кто посимпатичней?
Сергей Мирошниченко: И симпатичней, и не по похожести, чтобы они не были похожи, главное, чтобы они были разные, чтобы они несли разные свои общества, разные настроения. Там не было отбора, что возьмем вундеркиндов или гениев, нет, простых, обычных людей.
Анна Качкаева : В результате их сколько получилось?
Сергей Мирошниченко: Двадцать.
Анна Качкаева : И все двадцать остались и в конечном?
Сергей Мирошниченко: Сейчас их семнадцать на экране.
Анна Качкаева : А что случилось с теми тремя, которых снимали поначалу?
Сергей Мирошниченко: У нас есть потери. Есть потери объективные и субъективные. Есть потеря одна, мы потеряли мальчика, который был, мы его снимали, беженец из Баку, мы его снимали прямо на Красной площади, палатки беженцев были тогда. Вы, наверное, помните эту историю, что часть людей эмигрировала. И мы взяли у мамы адрес, но мама, видимо, тогда побаивалась советской власти и органов разных, она дала адрес неправильный. А мы на слово поверили и не проверили в течение трех-четырех дней. И после этого мы не могли этого мальчика найти. Хотя я прекрасно знаю, что у него есть два брата, он говорит об этом, что действительно он рассказывает про Баку. И мы потом что мы только не делали, мы обращались в милицию, но, к сожалению, видимо, как-то так зашифровали они всю свою жизнь, или уехали, как многие мне говорят, что в Лос-Анджелесе живет он.
Анна Качкаева : Может быть.
Сергей Мирошниченко: Его зовут Павел Сычев.
Анна Качкаева : Может быть, откликнется случайно, тоже же забавно.
Сергей Мирошниченко: Ну, и два человека, две девочки из Питера просто по объективным причинам - не всегда возможно человеку сниматься в этот период. Я думаю, что они не ушли совсем из проекта, а просто в этом, в 21 они просто не смогли принять участие по причинам, допустим, субъективным.
Анна Качкаева : А вы их никогда вместе не собирали?
Сергей Мирошниченко: Нет. Вот Джемма расскажет, можно ли это и как.
Джемма Джаб: Нет, ну, было бы здорово их собрать. Вчера четверо приходили на премьеру.
Сергей Мирошниченко: Со своими женами.
Анна Качкаева : А кто это? Они москвичи?
Джемма Джаб: Таня приехала из Санкт-Петербурга, Саша из Ярославля и москвичи – двое, со своими женами беременными.
Сергей Мирошниченко: Да, это было очень удивительно. Дело в том, что этот проект о человеческой жизни. На самом деле, я всегда говорю, что самый интересный фильм снимет тот человек (к сожалению, не я), когда их будет снимать в 70 лет.
Анна Качкаева : Когда они будут с правнуками и внуками.
Сергей Мирошниченко: Да, когда весь этот материал накопившийся, который мы снимали, входит же в картину только 3-4 минуты жизни человека современной и приблизительно 6 минут его прошлой жизни. Получается так, или 50 на 50. А ведь за этими кадрами остается очень много важного, острого, иногда нам дети давали интервью, и они говорили: «Вот это я говорю, но ты отложи это, пожалуйста, до будущего». У нас даже такие были вещи.
Анна Качкаева : А что же такое они говорили?
Сергей Мирошниченко: Допустим, у них конфликт какой-то с чем-то. Но вообще, они говорят правду. Свободные очень люди они.
Анна Качкаева : Мы сейчас об этом поговорим. И я хотела бы еще у Джеммы уточнить про проект. Английскому больше 40 лет, он – почти мой ровесник. А снимают тех людей, продолжают их снимать, которых начинали снимать? И почему семилетка?
Джемма Джаб: Семь лет считалось просто хорошей цифрой, цикл, меняется жизнь. Если снимать слишком часто, неинтересный получается фильм. И действительно, сейчас снимается английский вариант, им по 49 лет. Фильм будет тоже показан на фестивале московском.
Сергей Мирошниченко: Здесь в рамках программы «Свободная мысль» будет показано «49», приедет продюсер этого сериала Клер Льюис и нам будет показывать.
Анна Качкаева : Но там британцы.
Сергей Мирошниченко: Да.
Джемма Джаб: Хотя тоже они и в Америке, и в Австралии.
Анна Качкаева : Тоже уже по разным странам разъехались. Я понимаю, почему Джемма занималась этим проектом. Понятно, что ее наняли и вас наняли.
Сергей Мирошниченко: Вы знаете, мы оба не понимаем. На нас просто как бы:
Анна Качкаева : :пальцем указали. Сергей, мне поэтому и любопытно, что двигало вами, когда вы запускались? Понятно, что как у всякого документалиста это любопытно – взять вот этих детей и проследить путь каждые семь лет, через цикл. Но вы чувствовали, когда начали снимать этих детей в 1989 году, что наступает смена вех? Или вы не думали, что будут такие разломы и, что называется, конец истории?
Сергей Мирошниченко: Я сейчас откровенен буду, я, конечно же, прежде всего думал о том, что английский проект и тогда англо-советский проект, что интересно поучаствовать в международном проекте. Я не могу сказать, что я думал, что это будет важный проект в моей жизни. Я сейчас честным буду. Но я точно знал, о чем я буду снимать. Я, конечно, видел, что происходит внутри разрыв связей в СССР. И мы старались показать через детей, что внутри СССР умирает идея коммунизма, к сожалению, тогда были очень сильны националистические…
Анна Качкаева : Ну, и сейчас, к сожалению, меньше не стали.
Сергей Мирошниченко: Вы знаете, мы, когда начинали снимать детей, Джемма – свидетель, у нас было три или четыре человека, которые не говорили по-русски вообще.
Анна Качкаева : Это выходцы с Кавказа и Средней Азии?
Сергей Мирошниченко: Средняя Азия, Кавказ, Литва.
Анна Качкаева : Семилетние дети?
Сергей Мирошниченко: Семилетние дети.
Анна Качкаева : А сейчас они говорят по-русски?
Сергей Мирошниченко: Они говорят все. Одному неудобно говорить, интервью давать, но он говорит по-русски. Вот удивительно, все распались, но заговорили по-русски.
Анна Качкаева : Это вы как объясняете? Это необходимость жить вместе?
Сергей Мирошниченко: Я думаю, что все равно это пространство…
Анна Качкаева : Русскоязычное.
Сергей Мирошниченко: Так же, как в Европе все говорят по-английски. Это норма.
Анна Качкаева : Но эти 14-летние дети попали вообще в передел в середине 90-х. Такой и возраст, и действительно слом эпох. Вот тогда что они вам говорили? И что вы думали об их будущем?
Сергей Мирошниченко: Я не знаю. Джемма, как тебе казалось, о чем они говорили?
Анна Качкаева : Как они тогда воспринимали? Они не очень хорошо, наверное, помнят все эти очереди за колбасой, хотя, наверное, их родители, может, они стояли с ними за руку?
Сергей Мирошниченко: Мы их снимали прямо в кадре, они приходили в магазин, у нас есть просто… Вы знаете, есть в этом проекте такая удивительная вещь, мы сами снимаем хронику, летопись. Мы не берем ее со стороны, она снята нами, лично нами. И там есть все: пустой магазин, семилетний Дима заходит в магазин, заходит и говорит: «Дайте мне молока». Ему отвечает продавец: «Сегодня выходной у молока и у масла». Он говорит: «Да? Хорошо» и уходит. И мы показываем прямо пустой прилавок, и он уходит с сеточкой.
Анна Качкаева : А что этот Дима сейчас говорит?
Сергей Мирошниченко: Он говорит: «Я не помню ничего, магазинов пустых».
Анна Качкаева : Аберрация детская.
Сергей Мирошниченко: Аберрация вообще. Ведь вы же знаете, сейчас у нас вообще такое впечатление, это такой маятник качнулся в другую сторону, и все, что было советское, это все замечательное, все прекрасное, и все чудесное.
Анна Качкаева : Это и ваши дети говорят теперь?
Сергей Мирошниченко: Я бы не сказал. У нас же есть разные дети. Я думаю, что наши дети, чем мне нравится это поколение, я вообще его очень люблю, я считаю, что это свободные люди. Никакие установки, никакие насилия над ними, никакие идеологические схемы – они уже их не поменяют. И дело в том, что…
Анна Качкаева : Почему не поменяют? Вы говорите, у них есть ценности?
Сергей Мирошниченко: Есть настоящие ценности, истинные.
Анна Качкаева : Что для них важно, вот для этого поколения?
Сергей Мирошниченко: Я думаю, что, допустим, любовь.
Анна Качкаева : Вечная ценность вполне.
Сергей Мирошниченко: Вечная ценность. Допустим, правда.
Анна Качкаева : Какая? Вот мы сейчас с историей то как запутались, такая каша, такое сейчас говорят.
Сергей Мирошниченко: Ближе к истине которая.
Анна Качкаева : К которой истине? А что они знают про историю? Правда какая для них?
Сергей Мирошниченко: А у них история собственная.
Анна Качкаева : Так вы говорите: они не помнят Союз. Но они как-то оценивают то, что произошло с ними, с их родителями?
Сергей Мирошниченко: Конечно.
Анна Качкаева : Тогда какая это правда?
Сергей Мирошниченко: Если говорить о том, как они оценивают распад Советского Союза…
Анна Качкаева : Ну, вообще, все, что в их жизни уже состоялось и, наверняка, повлияло. Кто-то ведь из них уехал: от Америки до Франции.
Сергей Мирошниченко: Мы строим картину таким образом: у нас две части, одна называется «Смешение языков», а вторая «Гора Мегида». Так как первая часть – это у нас о том, как идеи строительства неких конструкций, в том числе и Вавилонской башни, они распались из-за того, что люди не поняли друг друга и разбежались. Но там есть у нас и уже новая конструкция, которая создается, это европейская конструкция, потому что часть детей у нас просто европейцы теперь, они находятся в Европейском Союзе, они живут по законам Европы, они совсем другие люди. Это Альгис, Катя, Вадо.
Анна Качкаева : Они теперь где живут?
Сергей Мирошниченко: Литва, Вадо живет в Страсбурге, в центре Европы. И там уже строится другое соединение, тоже из разных народов.
Анна Качкаева : Но они говорят по-русски по-прежнему с вами?
Сергей Мирошниченко: Могут общаться. Они говорят на многих языках. Они – люди образованные. У нас есть люди, как ни странно, которые говорят на трех-четырех языках. Хотя из обычных семей. У нас девочка, которая в бедной семье жила в Рустави, она говорит на четырех языках.
Анна Качкаева : А что они выбрали в жизни в смысле профессии?
Сергей Мирошниченко: У них сейчас 21, это выбор пути. Мы даже так и делаем. Это у нас выбор пути человека. И они выбирают, как раз сейчас – это первый шаг в выборе пути. Они могут потом изменить в 28-35. До этого были просто дети и просто фильм о семилетних, о Советском Союзе и о детстве, и о том, как взрослые влияют на детей, и о том, как государство влияет советское на детей. Второй фильм мы делали с Джеммой о любви, что первая любовь, и она сильнее, чем политика, чем войны.
Анна Качкаева : Чья-нибудь первая любовь в брак реализовалась?
Сергей Мирошниченко: Да.
Анна Качкаева : Да вы что?! И это есть! Ну, абсолютная, конечно, картинка.
Сергей Мирошниченко: Да, да. Причем в кадре есть девушка 14 лет у Альгиса, и она же существует уже и сейчас. Уже есть другая информация, спустя два года он женился на этой девушке. Она соседка его была, мы ее снимали по соседству. Вот такая вот любовь, смотрите, восемь лет.
Анна Качкаева : Хорошо, так вот какой путь они выбирают? Кто они в жизни? Какие сферы?
Сергей Мирошниченко: Мы снимали таким образом, несколько людей у нас в этот момент были в армии. В частности, у нас один пришел из армии, в десант ходил и был охранником просто, Дима. Один был просто в армии на момент съемок, Саша. И еще в Израиле девочка и мальчик – Жанна и Леня – тоже были в армии, причем в таких боевых тяжелых местах, где, в общем, жизнью каждый день рискуют. Итогом этой картины всей, я думаю, что, мы так подводили к этому, что жизнь человеческая выше, важнее. Я вообще – пацифист. Я вообще не люблю, когда вот такими способами военных действий решаются какие-либо проблемы. Я против этого. Может быть, потому что я крепкий, здоровый человек, я знаю, что такое быть жестким, но никогда, когда я делал жесткие поступки, проблемы не решались, они только заводились в тупик или приносили горе и мне, и другим. Фильм мы сделали о том, что человеческая жизнь ценна очень, ее надо просто беречь.
Анна Качкаева : Я на вас смотрю и думаю, вы себя родителями ощущаете всех этих детей?
Джемма Джаб: Да, уже, бабушками даже.
Анна Качкаева : Даже бабушкой уже ощущаете? Потому что я знаю, вы же поддерживали их именно потому, что этот проект должен иметь продолжение. Ясно, что вы поддерживали с ними постоянную связь, вы их поздравляли, вы им писали открытки, дарили подарки и так далее. То есть они для вас уже…
Сергей Мирошниченко: Джемма, ты расскажи про открытки, которые мы им всегда пишем, и про Андрея, вот эти велосипеды.
Анна Качкаева : Джемма нам расскажет про это ощущение родителя по отношению к этим детям, которые на ваших глазах пошли в школу, разъехались из распавшейся страны или остались, или кто-то вернулся, и в результате уже теперь имеют собственные семьи.
Джемма Джаб: Я не знаю, почему, я не ожидала, но я очень люблю этих детей, всегда любила. Но я не ожидала, что они вырастут. Я так удивилась, я так привыкла, что они семилетние, потом мы с Сергеем съездили увидеть их, им было по 10 лет, просто пообщались с ними, 14 лет. Каждый раз для меня это шок, что они выросли. И когда стали взрослыми, и уже ходим с ними в бар, стали курить. Это было очень просто странное ощущение.
Сергей Мирошниченко: Выпивают.
Джемма Джаб: И теперь уже у них дети, я чувствую себя как бабушка.
Анна Качкаева : Это хорошо. Тем не менее, вы им что-то как-то оставляли о себе память, чтобы они не забывали? Они с вами переписывались все эти годы?
Сергей Мирошниченко: У нас была смешная такая игра, у нас были съемки такие. Я высокого достаточно роста, и мы снимались обычно с ними. Они сначала были мне где-то по пояс, потом они чуть-чуть выше, под мышкой, а последний раз мы приехали, и уже Леня и Альгис выше меня ростом. И такая фотография идет изменений все время. Они смеются, у них там есть эти фотографии. Но кроме этого, у нас были случаи, когда нам в буквальном смысле приходилось как родителям участвовать в некоторых событиях. Мы помогали Андрею, например. У него был сложный момент при усыновлении. Когда его усыновили в Америку, там были небольшие проблемы по взаимоотношению с мамой.
Анна Качкаева : А он был из нашего детского дома?
Сергей Мирошниченко: Конечно. Благодаря нашему фильму, его посмотрели сколько? Наверное, стран 50 его посмотрело.
Джемма Джаб: Да, очень много писали из всех стран.
Сергей Мирошниченко: И хотели его усыновить. И у Джеммы, и у меня была такая кипа из разных стран хотели его усыновить люди. И потом…
Анна Качкаева : Когда усыновили, оказалась некоторая проблема.
Сергей Мирошниченко: Проблема взаимоотношений была между мамой и Андреем. И вот Джемма в буквальном смысле слова вмешивалась в эту проблему аккуратно, там была очень сложная проблема. Мы решали ее очень сложно, но в итоге он перешел в другую семью, и очень хорошую семью.
Анна Качкаева : Но он так и остался, он – американский гражданин?
Джемма Джаб: Да. Он сейчас взрослый, он живет один, недалеко от них, и он связан с семьей.
Анна Качкаева : А русский не забыл?
Джемма Джаб: Забыл чуть-чуть, но очень тренировался, когда мы снимали.
Сергей Мирошниченко: С акцентом говорит.
Джемма Джаб: И со мной всегда по-русски разговаривает, очень хотел по-русски давать интервью, не по-английски.
Сергей Мирошниченко: Да, он говорит, что я русским останусь навсегда, держит советский флаг на столике.
Анна Качкаева : Советский или российский?
Сергей Мирошниченко: Советский.
Анна Качкаева : Ну да, он же уехал то из Союза, значит.
Джемма Джаб: И было еще очень любопытно, когда мы съездили к Рите, когда им было по 18 лет, и Андрей никогда не возвращался в Россию, он уже хотел, и я предлагала, чтобы он с нами съездил в Иркутск.
Анна Качкаева : А он из Иркутска?
Джемма Джаб: Да.
Сергей Мирошниченко: Из иркутского детдома.
Джемма Джаб: Мы всегда летели к нему, а вот мы сидим в Москве и в самолете я рядом с Андреем, говорю: «Слушай, обычно ты там, а мы летим к тебе». У него еще американский паспорт, Сергей через русский канал, а мы через иностранный канал.
Сергей Мирошниченко: Ну, проходить…
Анна Качкаева : А, ему пришлось через таможню проходить как иностранцу.
Сергей Мирошниченко: Да, с Джеммой, а я один.
Анна Качкаева : Вам не кажется, у меня всегда такая мысль возникает, когда так долго документалисты наблюдают за своими героями, не меняете ли вы их жизнь, не влияете ли вы на нее каким-то образом?
Сергей Мирошниченко: Я могу ответить, Джемма, наверное, по-своему ответит, но я думаю, что вот эта идея замечательная, что только раз в семь лет мы снимаем.
Анна Качкаева : Нет насилия такого.
Сергей Мирошниченко: И нет постоянного насилия. И потом, там в эпиграфе к английской серии есть такая цитата: «Дайте мне семилетнего ребенка, и я скажу, каким он будет человеком». На самом деле, я сторонник того, и сейчас задумываюсь об этом, что человек в семь лет уже сложился. На него могут воздействовать какие-то политические вещи, могут воздействовать несчастья какие-то, но дорогу он уже определил, и он в эту колею все равно будет стремиться. Он будет уходить и стремиться, возвращаться все равно будет к основному своему пути. В семь лет они нам уже все сказали, что потом повторяют практически по жизни. Они могут надеть костюм или надеть доспехи, закрыться, но они будут теми семилетними, которыми они были. Вот это, я думаю, это мое наблюдение, не знаю, как Джемма.
Анна Качкаева : А вот ваши английские…
Сергей Мирошниченко: Она не только, и южноафриканские.
Анна Качкаева : Хорошо, есть эта тонкая материя, что вы все-таки влияете?
Джемма Джаб: Да, есть. Конечно, в английском варианте был маленький мальчик из Ист-энд в Лондоне, и он говорил, что этот фильм – причина, почему он не попал в тюрьму. Потому что он не хотел, что когда вернется киногруппа, его сняли в тюрьме. Поэтому он очень заботливо прожил свою жизнь. В Англии чуть-чуть по-другому, потому что там в прессе, в газетах очень много писали про этих героев. И я считаю, они очень подробно.
Анна Качкаева : И это мешало этим людям.
Джемма Джаб: Да.
Анна Качкаева : Ну, и слава Богу, про документалистику никто не пишет. И в общем, это им помогло отчасти. А ребят, конечно, еще сильно разбросало, время все-таки, думаю, тоже сыграло свою роль, когда вы снимали этот фильм.
Сергей Мирошниченко: Да, у нас какой-то стал проект про всемирную…
Анна Качкаева : Да, про эпоху.
Сергей Мирошниченко: У нас была совершенно замечательная с Джеммой ситуация, когда маленький мальчик Андрей, у него было единственное желание в детском доме – велосипед. И Джемме повезли со всей Англии отовсюду велосипеды дети. Ты расскажи.
Джемма Джаб: Я сидела на канале телевидения «Гранада», и мне звонит сторож: «Джемма, еще три велосипеда», и так каждый день. И там записки: «Посылайте, пожалуйста, Андрею». И я все-таки договорилась с «Аэрофлотом», и они увезли эти велосипеды.
Анна Качкаева : Один или все?
Джемма Джаб: Все, 30-40.
Анна Качкаева : То есть в этот детский дом отправили.
Джемма Джаб: И еще деньги. Я купила разные книжки, игрушки для детей всех.
Сергей Мирошниченко: В то время воровали же, ведь тогда что такое гуманитарная помощь? Это же отмывка чего-то происходящего. И мы, когда встречали эти все велосипеды, наша группа в России, Джемма не знала, какую она нам заботу сделала, и сразу же прямо с ходу начинали уже на нашей территории красть эти велосипеды. Мы спали на них, потом мы везли самолет грузовой здесь, чтобы до Иркутска довезти. И подогнали прямо грузовую машину к самолету, чтобы везти прямо в детский дом. Потому что все пытались стать посредниками. Я удивился в нашей стране, все пытались у этих детей детдомовских эти велосипеды забрать себе. Но более всего меня удивило, когда я в каком-то уральском городе читаю газету, и там написано: «Андрей, отзовись». Дело в том, что они умудрились сказать, что в их детском доме Андрей, и все велосипеды другие из какого-то города-побратима привезли себе и по начальству раздали детям. Но дети из города английского маленького попросили фотографию Андрея с этим велосипедом, и они написали, что Андрей пропал, создали такую атмосферу. Я приехал туда, к этому начальству, замешаны были все: от мэра до… Все своим детям раздали по велосипеду.
Анна Качкаева : Ужас какой! Тоже, между прочим, слепок времени.
Сергей Мирошниченко: Да.
Анна Качкаева : На фоне одной детской судьбы.
Сергей Мирошниченко: А так мы привезли, раздали велосипеды. Я очень хорошо помню, раздали велосипеды, а за нами поехало руководство по культуре, с детьми, видимо, связанное, и они, когда увидели, что дети уже ездят по полянке на велосипедах, одна сказала: «Не успели».
Анна Качкаева : Да… И смех, и грех. А была такая какая-то трагическая история, которая вам запомнилась, или, наоборот, потрясающая? Наверняка, у вас же есть любимчики? Так же не может быть.
Сергей Мирошниченко: Нет. Любимчиков нет.
Анна Качкаева : Ну, хорошо. А вот история, которая, может быть, вас очень огорчила, и вы чувствуете какую-то свою ответственность за нее?
Джемма Джаб: Андрей. Конечно, это была для нас такая ситуация. Очень было сложно, потому что как лучше поступить? Я очень много об этом думала. Думаю, что все-таки ничего плохого мы не сделали.
Джемма Джаб: Аня, я скажу так: жизнь человеческая на самом деле там есть радости и горе. И горе у каждого практически из них было. Допустим, смерть отца – это огромное горе для человека или смерть близких. И у нас уже есть у людей потери. И для них, конечно, это потрясение. Смерть собственного ребенка уже у нас есть. Это колоссальное горе для человека. И это большее горе, нежели чем распад, допустим, Советского Союза. Это надо просто понимать, что личное горе гораздо более серьезная вещь. И у нас такие уже есть вещи. Люди уже и теряли близких, и теряли собственных детей. И вдруг ты понимаешь, мне этот проект дал несколько вещей: я стал больше любить другие народы, больше уважать их. У нас вообще интернациональная группа, у нас отец и мать, Джемма – мама, мы – как бы такая интернациональная семья. Дети у нас тоже разных народов. И ты понимаешь, что нет никакой разницы между людьми, они в принципе имеют общие ценности. И вот это разделение людей всегда искусственно для меня. Это я стал понимать. И вот эти воздвижения любых границ, любых стен между народами, между государствами – это глупость и очень нехорошая игра.
Анна Качкаева : Давайте послушаем Александра Николаевича из Москвы.
Слушатель: Мне повезло, я вчера был на премьере этого фильма в кинотеатре «Октябрь» и до сих пор нахожусь под впечатлением от этой работы. Должен поздравить всех, кто причастен к этому фильму, поздравить с очень большим творческим достижением. Я абсолютно убежден, что этот фильм войдет в анналы, говоря высоким слогом, кинематографии, российской безусловно, потому что фильм является образным свидетельством времени, очень образным, очень талантливым, очень ярким, сделанным с большой любовью не только к участникам фильма, не только к героям фильма, но опосредованным образом и к зрителям тоже. Он несет очень большую и высокую идею. Я очень благодарен. Поздравляю участников передачи с этим несомненным успехом!
Сергей Мирошниченко: Спасибо.
Джемма Джаб: Спасибо.
Анна Качкаева : Юрий Николаевич из Москвы, мы вас слушаем.
Слушатель: Сразу говорю, что никогда не пойду на ваш фильм. Слушая ваших режиссеров, можно сделать вывод, что враги нашего государства в их лицах не дремлют, с 1985 года они упорно разрушали Советской Союз, создавали искусственный дефицит продуктов, а сейчас взялись за нашу молодежь и млеют от того, что молодежь пьет, курит, занимается необузданным сексом.
Анна Качкаева : А из чего вы такой вывод сделали?
Слушатель: Дама ваша говорит, что они теперь курят, пьют.
Анна Качкаева : А, то есть вы только исключительно, у вас инстинктивная реакция на слово «курит». Понятно.
Сергей Мирошниченко: Юрий Николаевич, я хотел вам сказать, вы знаете, а курят не все, из 20 курят 2-3 человека. Ну, что делать? Я не курю, например.
Анна Качкаева : Тут есть такие мнения, видимо, о вашем растленном влиянии на все, и на эпоху в том числе, и на время. Некоторые советуют тут назвать фильм…
Сергей Мирошниченко: То есть я тоже растлеваю?
Анна Качкаева : Видимо, да. Александр говорит: «Скорее этот фильм надо было назвать «Испорченные ельцинизмом». Пока фильм не увидят, это действительно, конечно, тяжело.
Сергей Мирошниченко: Вы знаете, вот тот человек, который написал, к сожалению, он и есть испорченный ельцинизмом человек. Он болен, этот человек, я так считаю, потому что эти дети как раз свободны от политических убеждений. Вы знаете, среди них есть люди…
Анна Качкаева : Вот тут Вячеслав вас тоже услышал: «Стыдно слушать вашего режиссера, для которого идеал жизни – животный инстинкт, пацифизм и пофигизм, а не честное служение отечеству». Отвечайте, Сергей.
Сергей Мирошниченко: Знаете, что? Пацифизм – это моя позиция, она исходит, знаете, из каких вещей? Дело в том, что у меня отец – фронтовик, он потерял зрение во время войны, я был поводырем его с детства. Мой отец никогда не носил наград, это, наверное, не потому, что он не уважал их, он почему-то считал своим долгом не выпячивать это. Он не рассказывал практически о войне. Один раз, когда я, упиваясь тем, что нужно что-то сделать про войну, он мне сказал: «Ты знаешь, я убивал человека, глядя ему в глаза, вот стоял и убивал человека. Мне тогда было 18 лет». Я считаю, что он говорил, что «я этого не забуду никогда, я с этим уйду в могилу». Я поэтому пацифист. Защищать родину – это нормально, это хорошо. А вот просто так ехать куда-то кого-то убивать – это ненормально.
Анна Качкаева : А получилось, что кто-то из ваших ребят оказался в такой ситуации?
Сергей Мирошниченко: Нет, они в армии нормально служат, хорошо вполне. Причем израильские дети вообще служат очень честно, не косят, но израильский мальчик сказал так, хорошая у него фраза в конце, он говорит, когда послание детям: «Ребята, играйте в футбол, не с автоматами». У каждого человека все равно это внутри. Хочу вам сказать насчет коммунистических идей. Мои дети оказались очень глубокими людьми. Например, Жанна в Израиле сказала, что коммунистическая идея хорошая как идея, но до нее человечество не созрело. Я об этом долго размышлял.
Анна Качкаева : То есть они, слава Богу, думают.
Сергей Мирошниченко: Да, думают.
Анна Качкаева : И ярлыки не вешают.
Сергей Мирошниченко: Юрий Васильевич из Москвы, мы вас слушаем.
Слушатель: Я хочу задать вопрос Мирошниченко. Имеете ли вы отношение к Меринский проезд, дом 30, у вас там родственники жили?
Сергей Мирошниченко: Нет.
Анна Качкаева : Наверное, нет, потому что Сергей не москвич.
Сергей Мирошниченко: Я же с Урала.
Слушатель: А то тоже были кинорежиссеры Мирошниченко.
Анна Качкаева : У вас еще какой-то вопрос есть?
Слушатель: Нет, я хотел поинтересоваться.
Сергей Мирошниченко: А что-то там украли?
Слушатель: Да нет, они просто тоже артисты были. У меня там теща жила.
Анна Качкаева : Эля из Москвы, мы вас слушаем.
Слушатель: Скажите, пожалуйста, как вы считаете, человек способен не желать того, через что он сам прошел, будучи ребенком, молодым, следующему поколению? Потому что люди, которые говорят, что они у вас пьют и так далее, мне кажется, здесь вот этим пахнет.
Сергей Мирошниченко: Я – сторонник того, что поколение людей, которым сейчас по 21 год, по 23, оно лучше. У меня и студенты такие же молодые. У меня, например, все равно существует какой-то слом внутри. У человека, который нам звонил, у него больше слом, он более обостренный. У меня тоже внутри есть слом, когда переходишь из одной системы в другую, тут никуда не денешься. А у этих ребят, они как-то более честно смотрят на нынешнюю ситуацию, они живут сегодняшним днем, не вчерашним. Это их отличает от нас, во всяком случае, точно. Вы знаете, удивительно, многие из них любят соседей своих. Вот литовец у нас есть, гораздо больше сейчас любит Россию, чем когда ему было семь лет, он не понимал. А сейчас он с огромным уважением относится к нашей стране. И также киргиз мальчик. Я думаю, что и так же русские относятся к своим соседям, дети именно. Они как-то естественно друг к другу относятся, без злобы, ожесточения, без претензий.
Анна Качкаева : Они говорят в вашем фильме о будущем? Что они думают о будущем?
Сергей Мирошниченко: У нас есть два таких вопроса: как бы вы изменили мир, что бы вы изменили? И они отвечают на то, как бы они изменили мир. И второе – послание их собственным детям будущим. И они говорят об этом послании, каждый говорит несколько слов для своих детей.
Джемма Джаб: Внукам вот Саша говорит, что он бы хотел, чтобы его внуки подумали, какой у них хороший дед.
Сергей Мирошниченко: А одна девочка, которая живет в Киргизии, она говорит: «Конечно, он пойдет по головам, но хочется, чтобы этих голов было как можно меньше в его жизни. Для достижения своей цели, конечно, он, возможно, пойдет по головам, но хотелось бы, чтобы этих голов было как можно меньше».
Анна Качкаева : В 23:10 на канале «Россия» 27 и 28 июня смотрите фильм «Рожденные в СССР».
