Франция – давно не законодательница мод, а ведь когда-то была. Из Парижа завозились новинки: какие-то немыслимые пантагрюэлевские гульфики и лосины, корсеты и подвязки, тончайшие духи и кулинария «нувель кюизин», полная декадентского изыска. Там же придумывались и вещи посерьезнее: импрессионизм, экзистенциализм, структурализм, прочие эпохальные «измы».
Новый французский президент Николя Саркози восстановил иссякшую было традицию, произведя на свет гибридное, эклектическое правительство, достойное времен постмодернизма. Он и сам уже заявил себя политиком, в мышлении которого легко уживаются правые (рыночные) и левые (охранительские) стереотипы. И того же ждет от своих министров, многих из которых набрал по другую сторону идеологического водораздела, как ребенок выковыривает изюминки из сдобной булочки.
Бывший министр культуры Джек Ланг, одиозный борец за чистоту французского языка и против его засорения англицизмами (по слухам, травмированный собственным английским именем и потому упорно называющий себя Жаком, хотя это имя и пишется по-французски иначе), стал последним по времени видным социалистом, который принял предложение Саркози и вошел в состав новообразованного Комитета по конституционной реформе. До него министром иностранных дел вошел в правительственную команду другой видный социалист Бернар Кушнер. В свое время Кушнер основал международную организацию «Врачи без границ», но сегодня ему впору создавать движение «Политики без границ».
Наблюдая такое брожение умов, руководство соцпартии, переживающей после поражения на выборах трудные времена шатаний и разброда, приняло резолюцию, огульно исключающую из руководящих органов каждого уклониста, примкнувшего к лагерю Саркози. Джек Ланг ответил на свое исключение открытым письмом в прессе, из которого явствует, что это не он уклонился вправо от генеральной линии, а партия уклонилась влево, и что вообще ему не место в партии, не способной оценить его лидерские качества. Как тут не вспомнить Граучо Маркса – одного из «братьев Маркс», знаменитых американских комиков 20-30-х годов? Тот, будучи исключенным из какого-то элитарного клуба «за моральное разложение», ответил с достоинством аристократа: «Не считаю возможным оставаться членом клуба, принимающего в свои ряды таких мерзавцев, как я».
Америка когда-то охотно копировала новаторские продукты французского духа – того самого «эспри», которое Эренбург переводил как «порыв». Относится это отнюдь не только к Статуе Свободы. Томас Джефферсон и другие американские вольнодумцы ходили в учениках у французских просветителей.
Но сегодня в американской политике взаимное неприятие противостоящих сторон покруче, чем родовая вражда, и невозможно помыслить о том, чтобы президент Хиллари Клинтон назначила Рудольфа Джулиани своим министром иностранных дел, чтобы президент Джулиани доверил профессору Бараку Обаме должность генерального прокурора, а президент Обама пригласил Майкла Блумберга на пост министра внутренних дел.
Другое дело – Россия. Там за умы и мандаты борются партии без видимых программных различий. Там хорошее борется с лучшим, и политики приглашаются во власть, исходя из высших, а не из идейных, соображений. Партийных идеологий в России то ли еще нет, то ли они уже не нужны. Это торжество развитого постмодернизма, наступившего в обход модерна.
