Екатерина Пархоменко: Наш гость сегодня – Елена Калужская, которая ведет блог на сайте LiveJournal . ru .
Алексей Кузнецов: Сейчас вы услышите некий исторический документ. Елена как раз и опубликовала его в своем блоге. Это показания знаменитого человека, народного артиста Советского Союза Ираклия Андроникова, который в свое время был очень популярен благодаря телевидению, выступал с некоторой разновидностью блога - со своими живыми рассказами, с театрализованными мемуарами, и это пользовалось безумным успехом у телепублики Советского Союза.
«Я был свидетелем того, как Введенский, перередактируя эту поэму шел в построении новой редакции не от темы, а от созвучия в сочетаниях слов. В силу этого, этого произведение, несмотря на высокие его формальные качества, является ярким примером приспособленчества, под которым скрывается антисоветская сущность, ибо проблема взаимоотношений с иностранными пионерами разрешается политически неправильно.
В редакцию «Ежа» тот же Введенский сдал явно халтурно-приспособленческое стихотворение «Вызов на соцсоревнование», в котором актуальная мюдовская тема подменена набором слов. Группа использовала в целях проталкивания в печать своих халтурных, приспособленческих и политически враждебных произведений для детей редакторов журналов «Ёж» и «Чиж» Олейникова, Шварца и Заболоцкого, с которыми группа поддерживала тесное общение и в нерабочей обстановке. Характерно, что во время заведывания Олейникова одним из подотделов детского сектора группа была постоянными завсегдатаями детского сектора, а когда Олейников ушел в «Ёж», Хармс и Введенский стали редко посещать сектор, перекочевав исключительно в редакцию «Ежа».
Я был неоднократным свидетелем оживленных, уединенных бесед между Шварцем, Олейниковым, Заболоцким, Хармсом и Введенским, которые прекращались, как только кто-нибудь из посторонних к ним подходил.
На основании вышеизложенного признаю, что антисоветская группа детских писателей сознательно стремилась различными обходными путями протащить антисоветские идеи в детскую литературу, используя для этого детский сектор Леногиза.
И. Андроников
20/XII – 1931 г.»
Алексей Кузнецов: В последние лет пятьдесят традиция предлагает называть это словом «донос», да, Елена?
Елена Калужская: Это как раз таки не донос, а показания. Донос – это когда человек по собственной инициативе пишет что-то. А показания – это когда его привели все-таки в участок, ему объяснили, что ему будет за то, что он этого не сделает, если он откажется сотрудничать, и после этого он пишет, как может. Я это нашла возможным опубликовать, потому что мне показалось, во-первых, важным, что здесь известные все люди – Шварц, Заболоцкий, Хармс, Введенский, ну, и сам Андроников – известное лицо. Дело в том, что эта практика типичная, которая вот в этой своей части мало изменилась. Поэтому мне кажется, что она достойна обсуждения. И я старалась это не комментировать сама и получила большое удовольствие от того, как это сделали мои друзья.
«Вольно ж нам с высоты безопасных наших времен клясть и поливать грязью навсегда испуганных. Знать такие факты надо. Осуждать этих людей - немножко неправомерно. Впрочем, дискутировать не готов.»
«Правозащита и диссидентство несут в народ знания, которыми никто не может воспользоваться в силу тотального невежества. И знания эти, как всегда, только умножают скорбь и низвергают авторитеты. Худо дело, как ни верти. Я не шучу.»
«Это показания, данные под арестом. И они не содержат почти ничего нового, в сравнении с показаниями, пописанными несколькими днями раньше Хармсом и Введенским. Но могло сложиться иначе. И Андронников был здесь только пешкой. Конечно, мог бы держаться и получше, но от его показаний ничего уже не зависело.»
«Если мы будем автоматически входить в обстоятельства и снимать ответственность с каждого, ответственных не останется.»
«Безусловно, любому человеку, который попал в нечеловеческие обстоятельства и вынужден был вести себя недостойно, возможно только сочувствие, тем более что из осуждавших никто не был в такой ситуации и нет никаких оснований думать, что они обязательно вели бы себя лучше.»
«Прощупанное на предмет то ли неразумности, то ли незрелости, то ли вовсе недомыслия блогообщество показало себя с разных сторон. Справедливости ради стоит заметить, что и с хорошей стороны тоже, даже не тоже, а в основном. Спасибо за провокацию в хорошем смысле.»
Екатерина Пархоменко: Комментариев было опубликовано очень много. Сам по себе пост был не менее 10 раз перепубликован. Опубликована масса ссылок на этот пост. И везде это вызвало отклики дискуссии. И, в общем, комментарии измеряются уже сотнями даже, а не десятками.
Алексей Кузнецов: Насколько я понимаю, у нас есть два основных вопроса. Первый, это неожиданно ли, что появилось так много откликов. И второе, собственно позиции, позиции достаточно полярные. Одна из них, если резюмировать: все стучали, все доносили. И вторая позиция, это такая наиболее радикальная, наиболее крайняя: ни в коем случае никогда не поддаваться, не стучать, не доносить, не быть нечестным человеком. Наверное, самой крайней точки зрения примеров меньше, чем хотелось бы. Елена, вы ожидали, что будет так много откликов, и что вас наиболее всего порадовало, огорчило, что для вас было принципиально?
Елена Калужская: Я не думала, что это так интересно людям, это было просто мне забавно. А в позициях, высказанных там, было много огорчительного, к сожалению. Я бы разделила комментаторов на две части. Одна – которая считает, что ни в коем случае нельзя обвинять людей, которые в ужасных обстоятельствах себя повели, как не принято себя вести в приличном обществе или как считается, что мы себя не поведем. А другая часть – о том, что существует некий нравственный критерий, который существует вне зависимости от того, как поведем себя мы, и мы должны себе сказать: да, мы были вынуждены, тем не менее от этого подлость не перестает быть подлостью. Мне кажется позиция очень радикальной и малоприемлемой, но к ней присоединилось потрясающее количество людей, которые, по сути, попытались самоутвердиться за счет тогда очень молодого, а сейчас уже умершего Андроникова. Этого было жаль. Потому что речь о том, что существуют обстоятельства, и сейчас, и тогда существовали, которые заставляют людей так себя вести и которые почему-то проверяют нас на излом. Вот, например, куча там была ссылок с подобными историями, как вербовали, допустим, в КГБ людей, которым сейчас 40. Как сейчас предлагается людям посотрудничать, потому что этой организации так удобно. Она представляет государство. Вопрос, в общем-то, в состоянии умов, когда человек решает, что с ним можно делать, а что с ним делать нельзя. И если Андроникова действительно запугивали, если на его глазах, в общем, молодого очень человека… По мне, так он ребенок, до 25 лет, я считаю, у человека не может быть опыта достаточно, чтобы поступить жестко. Может быть, если бы он не согласился, он был там же, где Хармс, там же, где Заболоцкий. На глазах его происходили эти вещи, он имел право бояться, спасать себя, инстинкту самосохранения своего потакать, как каждый из нас на самом деле имеет на это право.
Екатерина Пархоменко: Выводя эту историческую ситуацию в современность, я бы вспомнила, что относительно недавно в одном из блогов было опубликовано просто про то, как в некий академический институт пришли люди из ФСБ…
«Некоторого ученого секретаря некоторого института вызвали в соответствующие органы и обязали регулярно докладывать, с кем видятся и о чем беседуют за границей сотрудники этого института. За уклонение пригрозили статьей об отказе сотрудничать и прочее. Спустя день героиня этого вызвавшую бурную дискуссию поста Головчанская Ирина Владимировна связалась со мной и прояснила ситуацию:
«В начале ноября 2006 года ученых секретарей примерно десяти научно-исследовательских институтов вызвали на встречу с сотрудниками ФСБ. Во вступительном слове представитель администрации нашего центра (старичок лет под 70, ясно когда живший) сообщил, что в нашей стране произошёл переход от общечеловеческих ценностей к национальным и поэтому ученые секретари должны собирать информацию от сотрудников своих институтов, вернувшихся из загранкомандировок или здесь принимающих иностранных ученых. Затем информация в виде анкеты должна быть направлена в органы (дали e-mail и телефон). Наряду с достаточно безобидными вопросами типа "за чей счёт ездили", "в какой гостинице и в каком номере там останавливались", "с кем встречались", "с кем общались", был вопрос о том "в каких неофициальных мероприятиях (где и с кем) участвовали."
Екатерина Пархоменко: Этот пост тоже вызвал огромное количество комментариев про секретности, допуски и так далее. Но тем не менее тема, которая нас больше всего интересует, о допустимости какого-то не вполне нравственного поведения в условиях давления, там тоже была затронута.
«Мне кажется, не стоит ставить вопрос - информировать органы или нет. Правильнее ставить вопрос - когда информировать. Мы все патриоты своей страны. Потому, если что подозрительное или противозаконное увидим, сразу обратимся. А если все нормально, будем выполнять свою работу. А эфэсбэшники пусть выполняют свою – следят сами за кем сочтут нужным.»
«Честно говоря, я ее думаю, что их действительно сильно интересует эта информация. Конторе выдали кучу денег, их надо осваивать. Соответственно, методы освоения воспроизводятся по старым лекалам. Это объясняет, но отнюдь не делает все это шевеление менее гадостным, увы.»
«Если бы такое случилось в США, это был бы национальный скандал.»
«Спецслужбы цивилизованных государств не имеют права вербовать доносчиков под страхом увольнения с работы.»
«В нашем институте, кажется, уже ввели письменные отчеты о встречах с иностранцами.»
«А какой смысл? Границы открыты в обе стороны, про интернете, аську, скайп я уже не говорю. Пол-Москвы – иностранцы. В других крупных городах иностранцев – треть.»
«Вы представьте, каково им – забор развалился, пасомые последний страх потеряли. Мир стал прозрачным до такой страшной степени, что и нормальные-то люди этого понять до сих пор не могут, а там же, небось, регламенты советских еще времен, и изменять в тех регламентах старички-дзержинцы ничего не дадут, большинство из них просто не понимает, в каком мире оказались. Мы, возможно, тоже.»
«Я бы сняла интонацию – пришли черные времена, закручивают гайки, пропала демократия, стали требовать доносов. Если ФСБ попросило сообщать «если что», то следует этой конторе строго отвечать: да, в рамках установленного законом. Ученого секретаря надо поддержать, а при этом знать, что эти вещи – не свойство России, кровавой гэбни и прочее. Это вещь интернациональная, а то и корпоративная.»
«Я просто знаю, как в США и Европе борются с промышленным и экономическим шпионажем.»
«Ну, поделились бы, а то, судя по намеку, как-то страшно борются. А я вот в этой Европе работаю уже второй десяток лет, причем часть времени с проектами, требующими учитывать аспект безопасности не только корпоративной, и таких монстров, которых вы изобразили, не встречал. А поводы были, например, когда российского дипломата выслали из страны за шпионскую деятельность.»
Екатерина Пархоменко: Женщина, этот ученый секретарь института, поступила простейшим образом, она просто разослала е-мейлы всем сотрудникам института, описав эту ситуацию. Кагэбэшник от нее немедленно отстал. То есть она продемонстрировала на практике, как лучше всего работает защита от тайной полиции – просто немедленно придать гласности все, что произошло.
Алексей Кузнецов: Наверное, это один из действенных методов, но я буду пессимистичен все-таки в сегодняшних условиях. Эфэсбэшник, наверное, просто слаб был и душой, и аппаратными возможностями, скажем так.
Екатерина Пархоменко: Там была замечательная совершенно формулировка, которая особо обратила на себя внимание: в связи с переходом от общечеловеческих ценностей к национальному интересу.
Алексей Кузнецов: Вопрос в том, что, действительно, был какой-то небольшой период в новейшей истории России, когда можно было более спокойно и свободно себя вести, высказываясь, встречаясь, уезжая, приезжая и не очень оглядываясь на этот репрессивный аппарат, так хорошо и умело воспитанный в разных формах в разные годы в Советском Союзе. Но похоже, что зачитанный нами пост по поводу этого института говорит именно о тенденциях. Можно спорить о том, насколько серьезно влияет сегодня это на людей творческих, как, скажем, было во времена молодого Андроникова, важно, что вопрос стоит так: либо личность свободна, и она развивается свободно и позволяет себе высказывания и критические, и прочие, либо она действует и живет с оглядкой. Действительно, существует независимо от нас некий императив, и с ним надо считаться. А вот какое время человек в состоянии с ним считаться и сам как для себя ставит вопрос – вот это уже серьезное дело, требующее и обсуждения, и мы сейчас увидели в наших высказываниях, которые мы зачитали, что люди очень по-разному относятся к такой ситуации. Елена, вы разделяете такую нашу оценку, что возвращается это состояние, когда жить без оглядки уже не получается?
Елена Калужская: Безусловно, что-то возвращается. Я бы хотела оптимистически смотреть на происходящее. Я думаю, что сколько бы не были популярны ценности Советского Союза, и не столько внутренние, сколько внешние, вот этот бренд, все равно если у современной молодежи отобрать возможность выезжать за границу и покупать джинсы, какие они захотят, они просто сравняют с землей Кремль. То есть вот это уже невозможно, такой тоталитаризм на бытовом уровне. Но то, что позволяет себе государство сейчас по отношению к гражданам, это, безусловно, очень плохо, грозит нам большими неприятностями в будущем. Мне очень жаль, что люди этого не понимают. Кстати, комментарии как раз и говорят о том, что людей не это заботит. Они живут у себя внутри и обсуждают порядочность, непорядочность, можно, нельзя, осуждать, не осуждать, а государство, которое это с ними делало и собирается делать дальше, как стихия, оно как данность, которую мы не можем изменить. Между тем, мы налоги платим и по Конституции можем влиять. Вот это какая-то коренная проблема национальная наша, которая в этом блоге преломилась забавно.
Алексей Кузнецов: Я согласен с вами, что русскому человеку уповать на собственные силы в этом вопросе сложнее, сложнее идти в силу длительной привычки к несвободе такими путями традиционно демократическими - избрать хорошего президента, разогнать ФСБ, которому мы платим налоги и за счет которых ФСБ существует. Но, может быть, сегодня ситуация все-таки немножко другая. Ведь свободное распространение информации – один из залогов свободы вообще. Что же тогда интернет, как не средство для распространения такой информации и что же тогда «живые журналы» как не возможность вольно общаться, как некий эквивалент советским кухням, на которых несли вахту… на прокуренных кухнях, согласно песне Гребенщикова. Но здесь-то все-таки более действенно, не так ли? Может ли интернет служить какой-то альтернативой демократическим способам общения и способам жизни?
Елена Калужская: Да более того, сейчас, когда с прессой очень плохо, единицы среди печатных СМИ… какие-то более-менее свободные места есть, но в принципе пресса сворачивается и свобода слова сворачивается на глазах. Поэтому блог становится такой площадкой, куда перемещается реальная общественная дискуссия, которая в принципе должна бы была вестись в СМИ. Я ровно для этого в свое время, работая еще журналистом, завела этот блог. Потому что наконец наступил момент, когда вещи, которые меня интересуют, я больше не смогла обсуждать и писать в свою газету. Я их стала писать себе в ЖЖ, у меня там появилось какое-то количество читателей, не то чтобы огромное, но… Дело в том, что в блоге есть еще один плюс. Когда ты пишешь в газету, ты не получаешь комментариев, а здесь есть некое живое общение, и ты понимаешь, что ты не просто так пишешь в пустоту, а с людьми разговариваешь. Потом самый большой плюс для журналистов в ЖЖ – то, что эксперт – вот он, под рукой, обратись, он тебе ответит. В общем, я ЖЖ очень люблю и считаю, что это то, что сейчас пока не ограничено, а он ничем ограничен, нас «кормят» по-человечески, и это позволяет нормально жить, как мы привыкли.
Алексей Кузнецов: Мы, конечно, можем говорить, что ФСБ сегодня не так сильна, как бывший советский КГБ, но люди все-таки работают старой закалки, и важно понимать, что в этом заключается огромная опасность для… назовем это режимом. Значит, возможно и какое-то противодействие, технически ли, политически ли. Насколько это возможно? Вы, очевидно, можете себе и нам рассказать, дать такой прогноз, как можно с этим сражаться. В Китае, я знаю, отключают целые ветви… Наверное, какой-то существует механизм. И что делать?
Елена Калужская: Я не являюсь профессиональным борцом с ФСБ, но я бы поспорила с тезисом вашим, что сейчас ФСБ не так сильна, как когда-то НКВД.
Алексей Кузнецов: Это я, скорее, в шутку сказал. Сильна.
Елена Калужская: Она осталась собой. Эта организация менялась очень мало, ее методы и, главное, ее отношение к человеку, как к чему-то бесплатному, что имеет право на существование, если не мешает, оно осталось. Просто если раньше эту организацию интересовала власть, сейчас больше интересуют деньги. И те, кому интересно, вполне могут наблюдать, как происходит и отъем собственности, и так далее.
Екатерина Пархоменко: К сожалению, не только. Мы упоминали о том, что ФСБ что-то пыталось диктовать академическому институту, мы все прекрасно знаем, сколько ученых пострадало, сколько сейчас осуждено за «распространение государственной тайны».
Елена Калужская: Да, десятки, может быть, сотни человек.
Екатерина Пархоменко: Самые шумные дела – это Сутягин, Данилов, Федоров, может быть, Кайбышев еще. Но, с одной стороны, информацию невозможно удержать, она распространяется свободно. С другой стороны, люди сидят за передачу информации.
Елена Калужская: Вот в этом, кстати, и проблема. У нас людям, которые свободны и в принципе хотели бы жить нормально, не кажется, что то, что с кем-то так поступили, является для них личной угрозой. Ведь и с Андрониковым, и с теми, кто жил позже, и в 50-е годы… когда человек попадал на допрос первый раз, а до этого он сидел тихо и старался никого не раздражать, он понимал, что и за него не заступятся, и заступаться бесполезно. И спецслужбы, имея дело с нашим обществом, понимают, что никто ни за кого не заступится, и они могут себе позволить, что захотят. К сожалению, это уже так. Вот еще в 90-е годы, как бы их не ругали, это было не совсем так. Вообще, у меня ощущение, что буквально еще 10 лет назад для того, чтобы жизнь в стране была прекрасной по-настоящему, чего-то не хватало, но лишнего ничего не было на тот момент. А сейчас настроили каких-то сооружений государственных, которые препятствуют нормальной жизни, и разговоры о стабильности усиливают безнадежность процесса, который идет. Процесс неприятный, процесс знакомый. Надо просто читать что-нибудь историческое. Я просто документы эти в руках держу, и это настолько однозначно все.
Алексей Кузнецов: Отлично, скажут вам представители той же ФСБ, демонтировать мы согласны, давайте-ка демонтируем «Живой журнал», технически это, наверное, возможно. А что получится в таком случае?
Елена Калужская: Я думаю, что технически это очень трудно. Наверное, китайцы и Северная Корея обсуждают эти возможности, где-то что-то перекрыли, на какие-то сайты заходить нельзя, в общем, люди работают в этом направлении. Я думаю, что сейчас с Рунетом очень трудно как-то обойтись, уж очень он распух. А надо сказать, что, даже когда не было интернета, ФСБ было очень трудно работать с информацией. Я помню в Новосибирск (я жила когда-то там) приезжал Тим Гульдиман, он был, по-моему, представителем в Чечне от Евросоюза в какой-то момент. И когда в 90-х годах случилось открытие многого, его водили в ФСБ на экскурсию. И он рассказывал, что видел комнату, где сложены магнитофонные пленки с прослушкой, это неподписанные кучи размотанных каких-то бобин. И он говорит, что если они слушали людей, то есть подключались к телефонам, вот они получили эту информацию, некому и не за чем ее систематизировать. Я так понимаю, что для того, чтобы работать с интернетом спецслужбе сейчас российской, нужен какой-то феерический штат, мы такой не прокормим.
Екатерина Пархоменко: Ну, денег у государства много.
Елена Калужская: Если только на это расходовать, не школами, не больницами не заниматься, только за гражданами следить, может быть.
Алексей Кузнецов: Мы же с вами прекрасно помним времена, когда ксерокс элементарный был под десятью замками, и, чтобы бумажку одну отксерить, нужно было пойти к куче разных важных людей и поставить подпись.
Екатерина Пархоменко: А пишущие машинки на учете.
Алексей Кузнецов: Ну а что, собрать все компьютеры, да сжечь.
Елена Калужская: Это не так просто, я думаю, сейчас, и пока граница не закрыта, это, видимо, технически невозможно. Хотя шутки шутками, а какие-то тенденции к закрыванию существуют. Помните этот текст – «Крепость Россия»? Я думала, что это шутка, а потом масса появилась объясняющих людей, что это совершенно не шутка, а совершенно нормальный стратегический план развития страны, когда границы перекроют, снова мы не будем никуда ездить, не будем расстраиваться, глядя на чужую колбасу, а нам выдадут талоны, мы будем всем обеспечены и будем знать, что мы, если на нас нападут, устоим. А что на нас никто не нападает, мы тоже не узнаем, потому что как сейчас Патрушев, например, докладывает, что 500 терактов предотвращено… Какие это теракты, где они? Получается, что три теракта было крупных, а 500 предыдущих… Это все называется информационной работой, чтобы население знало то, что нужно, и не знало, что не нужно. Пока с нами этого не сделали, но что хотят – можно не сомневаться.
Алексей Кузнецов: Ну, а уровень развития Рунета, уровень компьютеризации населения в России все же не настолько велик, чтобы везде иметь возможность донести до людей открытую информацию. И потом нужно еще и желание людей эту информацию потребить, ведь в российском обществе нет такой готовности прямой, в большей части общества.
Елена Калужская: Ну, вот три года тому назад интернетом было обеспечено 16% населения, по официальной статистике. Это большой очень процент для страны.
Екатерина Пархоменко: Сейчас 20%, насколько я знаю.
Елена Калужская: Представляете, для страны, которая в основном живет в мелких городах и селах, это достаточно много. Проблема ведь не в том, доступен, не доступен интернет, проблема в круге интересов человека, в его мировоззренческих каких-то делах…
Алексей Кузнецов: В желании эту информацию хотя бы увидеть, хотя бы ее узнать, я уж не говорю, как-то обратить ее во что-то полезное.
Елена Калужская: Надо иметь в виду, что существует еще психологическая нормальная защита для россиянина… Как Довлатов говорил (кстати, это в комментариях было), что один упырь мучил целую страну, а откуда взялось четыре миллиона доносов… Вот не докладов таких, когда приперли к стене, а доносов, когда человек хотел чью-то дачу или хотел, чтобы кто-то не мешал ему делать карьеру, с пути ушел. Просто писалась бумага, и государство делало свою работу. Практика-то эта существовала, и это тоже мы делали, наши люди, которым сейчас неприятно было бы узнать, что их дедушка этим занимался. Кстати, в комментариях затронут вопрос люстрации, нужно или не нужно, и тоже существует два разных мнения. Есть радикальное мнение людей, которые занимаются, кстати, правозащитой и историей в этом отношении, потому что люстрация ни в коем случае недопустима. Когда мы откроем все эти архивы, мы, например, найдем свои имена там непременно, потому что практически каждый из нас, во всяком случае, из нас с вами разговаривал с эфэсбэшниками, не зная этого очень часто.
Екатерина Пархоменко: Или приписками тоже они очень любили заниматься.
Елена Калужская: И обязательно имеется доклад об этом, и в нем написано – источник такой-то, предположим, Екатерина Пархоменко сообщила… И дальше сообщается все, что угодно, все, что мы могли сказать о том, как мы вчера куда-то ходили или что-то выпили, или разговаривали с кем-то, вы со мной, например, и как Елена Калужская сообщила Екатерине Пархоменко о том, что ФСБ… Будет получаться, что источник сообщил нашей спецслужбе, и никогда мы не отмоемся, если это прочтут, например, наши дети, и никогда мы не докажем, что мы ничего не писали, что, более того, если бы мы знали, что это эфэсбэшник, мы бы никогда ничего не сказали. Надо что-то делать с этой спецслужбой, не надо ничего делать с людьми, они такие, какие они есть, других нет.
Алексей Кузнецов: Других людей, конечно, нет, зато есть Рунет, который, я с Еленой совершенно согласен, может, если не изменить в корне ситуацию, а он ее уже меняет, то хотя бы служить предохранительным барьером. Вот только если некая спецслужба возьмет Рунет, как свое собственное оружие, и разработает некоторые методы, которые заставят Рунет работать именно в ее стиле, вот это уже будет плохо дело. Но пока, слава богу, этого не изобрели.
Екатерина Пархоменко: И до тех пор, пока у нас есть эта площадка свободной дискуссии, где свободно высказываются самые разные мнения, пусть даже нам совершенно неприятные и неприемлемые, у нас остается какая-то надежда, что сама по себе свобода, свобода в сети продуцирует какие-то позитивные тенденции в развитии общества.
Алексей Кузнецов: Елена, большое вам спасибо!
