Иван Толстой: Начнем с Франции, где отмечают столетие выхода в свет одной из классических книг ХХ века – «Творческой эволюции» философа Анри Бергсона. Рассказывает Дмитрий Савицкий.

Голос Анри Брегсона: Что такое предмет искусства?

Если бы реальность могла бы напрямую воссоединяться с нашими чувствами и замыкаться на нашем сознании; если бы мы могли входить в немедленный контакт и с вещами, и с самими собой, в таком случае, я думаю, искусство было бы НЕНУЖНЫМ. Потому что в таком случае мы все были бы художниками, творцами, так как наши души постоянно бы вибрировали в унисон с природой.

Дмитрий Савицкий: Голос самого влиятельного французского философа первой половины двадцатого века, Бергсона. Единственная существующая запись, сделанная для «Музея Слова», 3 июля 1936 года.

Франция отмечает нынче столетие со дня публикации фундаментального, главного труда Анри Бергсона «Творческая эволюция».

Анри-Луи Бергсон появился на свет 18 октября 1859 года в родительском доме на улице Ламартин, что рядом с Дворцом Гарнье, как называют парижане столичную Оперу. Отец его был из польских евреев (первоначально фамилия его читалась, как Берексон), мать английских и ирландских кровей. Сразу же после рождения сына семья переехала в Лондон и английским - стал его вторым языком практически с самого детства. Когда Анри исполнилось девять лет семья опять пересекла Ла Манш и будущий философ получил (через натурализацию) – французское гражданство.

Замечу, что его сестра, Мина Бергсон, вышла замуж за британского писателя - оккультиста Самуэля Лиддела МакГрегора Мазерс, главу Тайного Ордена Золотого Рассвета. Мина и Самуэль также поселились в Париже.

Подростком Анри Бергсон учился в знаменитом лицее «Фонтен», более известном, как лицей «Кондорсе», среди выпускников которого Верлен и Пруст, Лабиш и Кокто, Рено, Ситроен, Лотман, Леви-Стросс, Тулуз-Лотрек, Боннар, Пуленк, Надар, Картье Брессон, три президента Франции и даже такие (практически наши) современники, как Серж Гинзбур и Жак Дютрон.

Анри Бергсон, будучи лицеистом, был удостоен двух премий лицея «Кондорсе». Вторая премия была получена им в 1877 году, когда ему исполнилось 18 лет за решение неразгаданной математической проблемы. Журнал «Анналы Математики» опубликовал эту статью Бергсона, которая и стала его, исторически первой, публикацией.

В 19 лет Анри Бергсон должен был принять решение: чем заниматься дальше - математикой, точными науками ии же науками гуманитарными?

Выбор пал на гуманитарные науки и Анри Берсон с Правого берега, с улицы Гавр попал на Левый берег на улицу Юльм в аналогичную по репутации Высшую Школу - Ecole Normale Superieure. Диплом он получил по литературе и философии, и (не как в наши времена) был отправлен преподавать в древнюю столицу графства Анжу – Анже. Через два года он уже преподавал в Клермон-Ферране, столице Пюи-де-Дом, в городе более известном первыми автомобильными покрышками «Мишлен» и автогонками.

Именно здесь, в тишине провинциального городка чудеснейшего региона Франции Оверни, он в 1884 году и написал свою первую книгу, которая до сих пор считается практически учебником: исследование творчества, поэзии и философии Тута Лукреция Кара, его основного труда «О природе вещей», « De rerum natura ».

Через пять лет он выпустил свой первый оригинальный труд, дававший уже представление о будущих путях развития мыслителя. Это была диссертация «Время и Свободная Воля».

Докторская диссертация Бергсона была исследованием «Идеи места у Аристотеля» и была написанная на латыни, что дало ему возможность вернуться назад, в Париж и занять университетскую кафедру Сорбонны.

Профессором Коллеж де Франс он стал в 1914 году; членом Академии Моральных и Политических наук, а затем и ее президентом в 1901 году.

Членом французской Академии – в 1914 году и лауреатом Нобелевской премии по литературе в 1927-м.

Между 1911 и 1915 годом Анри Бергсон читал курсы лекций в США, Англии и Испании. В 1922 году он стал первым президентом Комиссии Лиги Наций по интеллектуальному сотрудничеству (комиссия эта со временем превратилась в ЮНЕСКО). А во время второй мировой войны, когда правительство Виши предложило философу не проходить обязательную для евреев регистрацию в префектуре, он отказался. Он умер в оккупированном нацистами Париже 4 января 1941 года…

Двадцать шесть лет спустя, под куполом государственной усыпальницы, под куполом Пантеона, раздался голос:

Голос: Господин Министр! Дамы и Господа. Вот текст декрета, объявляющего о решении отдать hommage , дань общественного уважения Анри Бергсону:

- «Официальный Журнал», четверг 23 февраля 1967 года. Министр культуры 23 февраля 1967 года провозглашает декретом Дань Уважения Анри Бергсону. Президент республики, исходя из доклада премьер-министра и министра культуры, основываясь на пунктах 58-118 декрета от 6 февраля 1958 года об отдании общественной Дани Уважения, и после согласования с Советом Министров, постановляет:

- Пункт первый: установить в Пантеоне мемориальную доску в память об Анри Бергсоне. Пункт второй: поручить исполнение этого решения премьер-министру и министру культуры. Подписи: Шарль де Голль, Жорж Помпиду, Анри Мальро.

Теперь я должен вам сообщить, что мне выпала честь снять покрывало с этой мемориальной доски в память об Анри Бергсоне.

Я попрошу Андре Вилье прочитать вслух эту надпись для тех, кто находится слишком далеко и не видит надпись, или для тех, кто нас отсюда плохо слышит:

- «Анри Бергсону: 1858 – 1941, философу, чья жизнь – это произведение, оказавшее честь Франции и человеческой мысли».

Дмитрий Савицкий: Андре Мальро и Андре Вилье под куполом Пантеона при открытии мемориальной доски в память об Анри Бергсоне.

Вилье, что трудно не заметить, скорее всего, от волнения, делает ошибку, называя 58-й год, а не 59-й, годом рождения Анри Бергсона.

Несколько слов о творчестве философа:

Его рассуждения выявили контраст между теориями и понятиями, то есть результатами опытов познания – и самой живой действительностью. Он стремился, как он сам писал, «дополнить теорию познания - теорией жизни».

Жизнь он считал подлинной и первоначальной реальностью. Он предполагал, что то, что мы называем «жизнью», ускользает от нас из-за неверных методов, из-за того, что мы пытаемся проанализировать ее интеллектуальными средствами, а это, по его словам, «похоже на попытку зачерпнуть воду решетом».

Он был абсолютно уверен в том, что реконструировать теоретически «жизнь» невозможно. Сущность жизни – и в том была главная его идея – постигается лишь с помощью ИНТУИЦИИ, потому что жизнь – внутри нас, мы ее «переживаем» а, значит, способны воспринимать непосредственно.

Непосредственное, без помех, постижения жизни, по Бергсону, и есть интуиция. Она и должна ответить на все вопросы, издревле считавшиеся философскими. Отсюда и название его теории – ИНТУИТИВИЗМ.

Философия Анри Бергсона оказала непосредственное влияние на прагматизм, экзистенциализм, персонализм, на католический модернизм и философию истории Арнольда Тойнби, Пьера Тейяра де Шардена, Эдуарда Леруа, X осе Ортеги-и-Гассета.

Произведения философа неизменно попадали в черный список католической церкви.

В России труды Анри Бергсона по-настоящему стали доступны после перестройки. В 1992 году в Москве вышел четырехтомник философа.

Я предлагаю напоследок заглянуть в тексты самого мыслителя. Вот несколько цитат.:

Диктор: «Наш жизненный путь усеян обломками того, чем мы начинали быть и чем мы могли бы сделаться».

«Наше Я, непогрешимое в своих непосредственных констатированиях, чувствует себя свободным и заявляет это»

«Наши восприятия, ощущения, эмоции и идеи предстают нам в двойной форме: в ясной, точной, но безличной - и в смутной, бесконечно подвижной и невыразимой, ибо язык не в состоянии ее охватить, не остановив ее, не приспособив ее к своей обычной сфере и привычным формам...

Ощущения и вкусы предстают мне в виде вещей, как только я их изолирую и даю им названия; в человеческой же душе есть только процесс постоянного развития».

«Промежуток времени существует только для нас в силу взаимопроникновения состояний нашего сознания».

«Человек чувствует свой долг лишь в том случае, если он свободен».

«Чистая длительность есть форма, которую принимает последовательность наших состояний сознания, когда наше "я" просто живет, когда оно не устанавливает различия между наличными состояниями и теми, что им предшествовали; для этого оно не должно всецело погружаться в испытываемое ощущение или идею, ибо тогда оно перестало бы длиться. Но оно также не должно забывать предшествовавших состояний: достаточно, чтобы, вспоминая эти состояния, оно не помещало их рядом с наличным состоянием, наподобие точек в пространстве, но организовывало бы их так, как бывает тогда, когда мы вспоминаем ноты какой-нибудь мелодии, как бы слившиеся вместе….».

Иван Толстой: В Берлине прошла 21-я по счету «Долгая ночь музеев» - самый массовый культурный праздник немецкой столицы. Екатерина Петровская.

Екатерина Петровская: Именно в Берлине 10 лет назад возникла идея организовать “Длинную ночь музеев”, захватившая уже несколько стран. Идея очень проста: раз в пол года, в последнюю субботу августа или февраля музеи открываются с шести вечера до двух ночи и предлагают самые невероятные программы. 10 лет назад в первой Длинной ночи приняли участие 14 музеев.

Длинная ночь музеев 10 лет назад явилась совершенно революционной акцией. Ведь тогда в Берлине после 6 часов вечера даже литр молока было не купить, а уж к восьми закрывалось решительно все. А тут - Аполлон при свете звезд. В этом году акция проводилась в 21-й раз и уже 111 музеев, архивов, галерей, собраний и мемориалов открыло свои двери ночным посетителям. Надо было только купить билет за 12 евро и – вперед на штурм музеев.

По предварительным подсчетам в музей в эту ночь заглянуло порядка 45 тысяч человек, в среднем посетивших по 5 музеев. В помощь берлинцам и гостям столицы, устроители разработали маршруты, по которым ходили специальные автобусы.

Музейные собрания Берлина - пожалуй, самая большая культурная ценность немецкой столицы. «Музей» в Берлине - больше, чем музей. Это не просто исторические, археологические или живописные коллекции. В Длинной ночи, к примеру, принял участие и музей сахара, и музей коммуникаций, антивоенный музей, в музее Мартин Гропиус Бау можно было увидеть беспрецедентную выставку, посвященную племени скифов и созданную усилиями нескольких стран.

В техническом музее можно было провести все 250 предложенных экспериментов, а в этнологическом «поучаствовать» в отправлении культа мертвых Папуа Новой Гвинеи. Знаменитый берлинский «остров музеев» предлагал все свои сокровища от Египта и Древней Греции – до европейского барокко. У Пергамского алтаря, изображающего битву богов с титанами, развернулось невероятное действо: некто Йенц Цигар играл на всюду развешанных гонгах.

В музее пожарников состоялось несколько поджогов, посетителям предлагалось их тушить. В одном из берлинских музеев-дворцов в сопровождении шлягеров и разгульного поведения толпы проходила выставка «Культура купания в Берлине». В музее энергетики ничего не экономили, а совершенно безвозмездно жарили сосиски на гриле и открытом огне. А у галереи живописи так и просто происходили всяческие безобразия. Там выступали оркестры нетрадиционной ориентации. Автомобильный симфонический из Лейпцига исполнил произведения прямо в машинах разных марок.

Другой оркестр играл на портативных компьютерах, а потом выступил оркестр носовых флейт. В фойе картинной галереи расположился молодой человек, играющий на геймбоях, подключенных к динамикам – получилась дискотека со светомузыкой.

И все это, якобы, для тех, кто хотел увидеть выставки графики Пиранези и современного японского плаката, а также заодно шедевры Ботичелли, Рембранта, Кранаха и Босха. Сам господин директор водил за собой по галерее любителей живописи.

Кроме музеев в эту ночь были открыты и многие учреждения, воспринимающие себя как музей: от мэрии, где проходила выставка, посвященная юбилею «ночи» до мастерских слепых столяров.

В Берлине не просто много музеев, в них еще и очень часто ходят. Музеи близки народу. Это достижение - плод работы нескольких специальных служб, которые занимаются рекламой музея в самом широком смысле этого слова. Крупнейшая из них много лет неуклюже называлась музейно-педагогические службы. А недавно, слившись с другой организацией, обрела более громкое и модное имя. Вольф Кюнельт бывший и нынешний директор службы и является одним из непосредственных авторов идеи:

Вольф Кюнельт: До музейной ночи считалось, что любое крупномасштабное культурное мероприятие, связанное с музеем, должно быть субсидировано государством. Музейная ночь, по крайней мере, в Берлине, - прекрасный пример того, как проект, благодаря инициативным людям, работа которых и так уже оплачена, может полностью финансировать себя за счет продажи билетов и сопроводительной рекламной продукции, без всяких дополнительных средств.

Екатерина Петровская: Длинная ночь - пример гениального менеджмента в области городской жизни. Все городское пространство превращается в большой музей. И здесь срабатывает основной музейный принцип интерактивности: город проживается, осваивается и на свежем воздухе, и внутри. И в этом музейно-городском пространстве дискотека, бетономешалка, Тутанхамон, кинокостюмы, пожарная машина и поздний Матисс попадают в одно ценностное «культурное» поле.

Берлинский музейный проект ушел на экспорт – теперь можно скоротать ночь в музеях Гамбурга, Мюнхена, Брюсселя, Амстердама и даже Одессы. Но немецкая столица остается абсолютным рекордсменом и по количеству предложений, и по количеству участников. Организаторам удалось искусственно создать «культурный голод», который в свое время в Советском Союзе привел к необычайно высокому статусу культурного события. Кажется, переполненные музейными посетителями автобусы и огромные улыбающиеся очереди – самые большие достопримечательности этой ночи. Вы когда-нибудь видели улыбающиеся очереди? В одном из маршрутных автобусов водитель просто не знал, куда ехать, пришлось показать ему, где у нас тут Брандербургские ворота.

А в это время интернациональная толпа за его спиной перелистывала программки, смущенно радуясь необыкновенной толкотне, и почти шалея от неожиданного «единства». Это вам не мягкое кресло и домашние тапочки. Это городской праздник! И ехали здесь те, кто в нормальной городской жизни не сталкивается: гэдээровские старики, обычно не выезжающие из своих районов, берлинские красавицы, обычно скрывающее свое существование, простые провинциальные семейные пары, служащие каких-то незначительных контор, интеллектуалы разных мастей, турецкие дети без родителей, русские родители без детей.

В конце своего маршрута, далеко за полночь я снова оказалась на острове музеев, на его самой большой площади перед музеем древностей. В темноте то потухали, то зажигались огни, свет и музыка образовывали необычную инсталляцию, накрывшую всю площадь: Бах, Эрик Сати, Брайн Ино, Арво Пярт, Dead can dance и восточные песнопения – образовывали единый музыкальный ковер. Повсюду были люди - уставшие лежали на траве, пили вино, слушали и целовались, а бодрые все еще листали программки музейной ночи. Огромная очередь тянулась через всю бывшую дворцовую площадь Берлина: народ хотел видеть Нефертити.

И, кажется, организаторам праздника удалось все. Вы бы это и сами поняли, если бы увидели, как типично восточно-берлинский подросток с характерной стрижкой зачарованно фотографировал Нефертити мобильным телефоном.

Иван Толстой: Русские европейцы. Сегодня Сергей Есенин. Его портрет представит Борис Парамонов.

Борис Парамонов: Сергея Александровича Есенина (1895 – 1925) причислять к русским европейцам можно хотя бы в том смысле, что он воспринял литературную форму, созданную европейской традицией в России. Его крестьянское происхождение придавало этому обстоятельству новую, почти не бывалую в России оригинальность. В его лице европейская культура проникала в самую толщу коренного русского населения. Предшественников у него не было, - Кольцова трудно называть среди них, потому что Кольцов писал народным ладом. У Есенина были не предшественники, а современники – и разве что старшие: это, конечно, Николай Клюев. Поэтому слова о нем Пастернака нужно принимать не полностью – такую характеристику в автобиографии «Люди и положения»:

«Со времени Кольцова земля русская не производила ничего более коренного, естественного, уместного и родового, чем Сергей Есенин, подарив его времени с бесконечною свободой и не отяжелив подарка стопудовой народнической старательностью. Вместе с тем Есенин был живым, бьющимся комком той артистичности, которую вслед за Пушкиным мы зовем высшим моцартовским началом, моцартовской стихией.

Есенин к жизни своей отнесся как к сказке. Он Иван-царевичем на сером волке перелетел океан и, как жар-птицу, поймал за хвост Айседору Дункан».

Некоторая стилизованность этой характеристики даже в этой детали проявилась, об Айседоре Дункан, которую Есенин отнюдь не ловил за хвост – это она его поймала в революционной Москве, куда приехала строить новую антибуржуазную жизнь на началах античной красоты. Но оценка Есенина у Пастернака бесспорно высокая, слова его доброжелательны, чего не скажешь о портрете Есенина, нарисованным Ходасевичем. Ходасевич накрепко связывает Есенина с Клюевым, а самого Клюева, даже некую «клюевщину» трактует как темное явление: то ли православие, то ли хлыстовство, то ли революция, то ли черносотенство. Мне кажется, что в характеристике Ходасевичем крестьянской поэзии сказалось влияние Горького, с которым он был близок в начале 20-х годов, а Горький тогда больше всего боялся, что революцию оседлают мужики, реакционное, азиатское, как он говорил, крестьянство. При этом тематический анализ раннего Есенина Ходасевич дает очень точный.

Есенин, пишет Ходасевич, «вполне последовательно держался клюевской тактики. Ему просто было безразлично, откуда пойдет революция, сверху или снизу… Эсеры, как позже большевики, были для него теми, кто расчищает путь мужику и кого этот мужик в свое время сметет прочь… Россия для Есенина – Русь, та плодородящая земля, родина, на которой работали его прадеды и сейчас работают его дед и отец. Отсюда простейшее отожествление: если земля – корова, то все признаки этого понятия могут быть перенесены на понятие родина. Этой корове и несет Есенин благую весть о революции, как о предшественнице того, что уже больше революции:

О родина, счастливый

И неисходный час!

Нет лучше, нет красивей

Твоих коровьих глаз».

Вот из этого порождающего образа Ходасевич вывел содержание пореволюционных поэм Есенина, в свое время имевших куда более серьезный успех, чем поздние стихи о Москве кабацкой, которые, по словам уже не Ходасевича, а самого Клюева, станут любимым чтением девушек и юношей России. Но прославился Есенин как раз этим, так сказать, коровье-телячьим циклом. У Есенина в его революции происходит новое богоявление, рождается мужицкий Рай, Инония.

Холмы поют о чуде,

Про рай звенит песок.

О, верю, верю – будет

Телиться твой восток!

Или знаменитое:

Облаки лают,

Ревет златозубая высь…

Пою и взываю:

Господи, отелись!

Эренбург в мемуарах и раньше, в книге о русских поэтах писал, что приглашение Бога отелиться, по словам теоретиков, потрясет буржуазную Европу. Эти теоретики были так называемые скифы, главный среди них (да едва ли не единственный) Иванов-Разумник. Это было что-то вроде позднейшего евразийства, разве что без политических амбиций. Не забудем, что к скифам одно время относил себя Блок, по названию поэмы которого движение и получило свой титул.

Дальнейшее хорошо известно. Никакого мужицкого Рая не вышло, крестьянская утопия очень скоро выдохлась, и Есенин осознал себя последним поэтом деревни – увидел близкий ее конец: паровоз обогнал жеребенка, да и задавил его своими колесами.

Появившаяся после смерти Есенина так называемая «есенинщина» была отнюдь не идеологической программой, а настроением безысходности и гибели. Поздние стихи Есенина обладали такой лирической силой, что покорили всю читающую молодую Россию, даже в новом ее советском облике. Это не Есенин, задрав штаны, побежал за комсомолом, а наоборот – комсомол за ним. Большевикам показалось это опасным. Тогда и выступил Бухарин, самый, считается, интеллигентный и порядочный среди большевиков, со своими «Злыми заметками»:

«Есенинщина – это отвратительная напудренная и нагло раскрашенная российская матерщина, обильно смоченная пьяными слезами и оттого еще более гнусная. Причудливая смесь из кобелей, икон, сисястых баб, жарких свечей, березок, луны, сук, господа бога, некрофилии, обильных пьяных слез и трагической пьяной икоты; религии и хулиганства, любви к животным и варварского отношения к человеку, в особенности к женщине, бессильных потуг на широкий размах (в очень узких четырех стенах ординарного кабака), распущенности, поднятой до «принципиальной высоты» и т.д.; всё это под колпаком юродствующего квази-народного национализма – вот что такое есенинщина… Идейно Есенин представляет самые отрицательные черты русской деревни и так называемого «национального характера»: мордобой, внутреннюю величайшую недисциплинированность, обожествление самых отсталых форм общественной жизни вообще».

Большевики тогда считали, что они из этой азиатской России в скором времени сделают передовую, рационально организованную, технически грамотную страну – даже не Европу, а что-то вроде Америки. И не только они в это верили, но и других заставили верить, и очень часто своих вполне достойных противников. Эта оппозиция – старая поэзия против новой техники, – нашла выражение в романе Юрия Олеши «Зависть». Андрей Бабичев против Кавалерова – это ведь Бухарин против Есенина, рациональный хозяйственник против поэта.

Интересно, что сам Есенин, побывавший в США, увидел там не только небоскребы: его статья об Америке называется «Железный Миргород». Этот Миргород и из России никуда не делся – что и есть поэзия. Сейчас происходит очередная попытка вытравить ее из России – искоренить старосветских помещиков. Есенин пережил коммунистические паровозы – переживет ли он гламур?

Иван Толстой: В Праге в переводе на чешский язык вышла третья книга мемуаров – «Приходит расплата» - известного британского дипломата Брюса Локкарта, сыгравшего заметную роль в политической жизни революционной России, свободной Чехословакии и Англии середины ХХ века. Жизнь целого ряда чехословацких политиков 20-40-х годов поддается новому прочтению с помощью известных в России, но неизвестных в Чехии воспоминаний Нины Берберовой. Рассказывает Нелли Павласкова.

Нелли Павласкова: В берберовской книге «Железная женщина» хочется выделить фрагменты, проливающие свет на загадочные события, связанные с Чехословакией. В них фигурируют три человека: баронесса Мария Будберг, английский дипломат, писатель и агент английской разведки Роберт Брюс Локкарт и его ближайший друг Ян Масарик, погибший в 1948 году странным, до сих пор не объясненным образом - министр иностранных дел Чехословакии, сын первого президента республики Томаша Масарика. Как ни странно, в Чехии еще не переведены ни книга Нины Берберовой «Железная женщина», ни «Воспоминания о Яне Масарике» Брюса Локкарта, которые дают пищу для размышлений о послевоенной судьбе основателей чехословацкого государства.

В Чехии хорошо известна фраза Яна Масарика, брошенная им какому-то журналисту, встречавшему его в пражском аэропорту. Масарик возвратился в Прагу после однодневного пребывания в Москве, где чехословацкая делегация испрашивала у Сталина разрешения принять послевоенный План Маршалла. По чешским источникам, Масарик, спустившись по трапу самолета, сказал: «Я уезжал в Москву министром свободной страны, а вернулся холуем Сталина».

Всегда было непонятно, как мог опытный, хотя и легкомысленный Масарик заявить такое «какому-то» журналисту. Книга Нины Берберовой дает ответ на этот вопрос. Этим журналистом был никто иной, как его ближайший и надежный друг – Брюс Локкарт. Сам Локкарт в книге воспоминаний о Яне Масарике, вышедшей в Лондоне в 1951 году, не уточняет, где именно сказал ему Масарик о своей неудавшейся московской миссии, но то, что это не было у трапа самолета – это наверняка. Масарик сказал Локкарту: «Я уезжал в Москву министром независимого суверенного государства, а вернулся лакеем советского правительства».

Вторая фигура этой истории – именно Брюс Локкарт, знаток России, глава английской миссии в Москве в период революции, романтический любовник Муры Будберг, в те годы – в замужестве - графини Бенкендорф, ставшей агентом ЧК, осведомителем легендарного чекиста Петерса.

После ареста и высылки Локкарта из России в 19-м году, Мура стала фактической женой Максима Горького (именно ей посвящена его эпопея «Жизнь Клима Самгина ), она прожила с Горьким и его семьей 12 лет в Германии, Чехословакии и Италии, вплоть до его отъезда в СССР. Потом, перебравшись в Лондон, стала невенчанной женой знаменитого английского писателя Герберта Уэллса и прожила с ним 13 лет до его кончины. Нина Берберова. «Железная женщина»

Диктор: В Москве в свое время ее считали тайным агентом Англии, в Эстонии – советской шпионкой, во Франции русские эмигранты одно время думали, что она работает на Германию, а в Англии, позже, что она - агент Москвы. Петерс писал о ней в 24 году, как о германской шпионке, работавшей одновременно в ЧК.

Нелли Павласкова: Живя с Локкартом в Москве, Мура была свидетелем его зарождающейся любви к Чехии и к чехам, которая позже привела его в эту страну, где он стал ближайшим человеком президента Бенеша и Яна Масарика. Нина Берберова. «Железная женщина».

Диктор: Начавшееся в 1918 году движение чехов в России так разрослось, что чехи теперь грозились перейти Волгу - они были под Саратовом. Локкарт имел верные сведения, что их было 45 тысяч человек. Позже в своих воспоминаниях он довел эту цифру до 80 тысяч и писал, что Лондон требовал у него добиться от Ленина позволения вывести эту армию из России на франко-германский фронт. Для Локкарта стать спасителем чехословаков стало тайным вызовом, амбициозной целью; спустя несколько лет эти чувства вылились в горячую любовь к чехословацкому народу и в дружбу с его вождями.

Нелли Павласкова: В 1919 году Локкарт появляется в молодой чехословацкой республике в качестве директора англо-чехословацкого банка и заводит крепкую дружбу с молодым сыном президента Чехословакии – с Яном Масариком. Эта дружба продолжается и в Англии, где Ян, американец по матери, долгие годы был чехословацким послом.

В 1924 году Мура и Локкарт снова встречаются в Праге. Живя с Горьким и его семьей в Сорренто, Мура часто отлучается и разъезжает по Европе. В сфере ее интересов – столицы со скоплением русских эмигрантов – Берлин, Прага, Париж. Но бурная любовь Локкарта к Муре прошла. Она, как женщина, его больше не интересует. Ему нужны ее связи с разнообразными русскими, ей же необходим лондонский «свет», в котором вращается Локкарт, будущий автор романа «Мемуары английского агента», по которому был поставлен сенсационный фильм «Британский агент», где Мура выступает, как его любовница-чекистка. Их продолжает связывать многое.

Диктор: На следующий день Локкарт должен был возвращаться в Прагу вечерним поездом. Мура решила ехать с ним. Они вспоминали прошлое: припадки бешенства Троцкого, остроумие Радека, любовные дела Коллонтай, английскую жену чекиста Петерса, половые синдромы Чичерина. Он рассказал ей об Уэллсе, который приезжал в Прагу в прошлом году, и они вдвоем ходили на гастроли МХТ. Уэллс был без ума от их игры, рассказал о рыбной ловле, о гольфе и теннисе, и о цыганских оркестрах в пражских ресторанах. Карсавина была в Праге, и они вспоминали Петроград, и ужасы уже не казались ужасами.

Нелли Павласкова: В конце тридцатых годов все трое – Мура, Локкарт и Ян Масарик - оказались в Лондоне. Дружба Локкарта с сыном первого чехословацкого президента продолжалась самым естественным образом. Проникновение Муры в дом Масарика и в резиденцию чехословацкого правительства в изгнании остается некоторой загадкой. Вот что пишет Нина Берберова об этом периоде.

Диктор: Локкарта с Яном Масариком теперь связывала почти двадцатилетняя дружба. В 1922 году Ян вернулся из Америки в Прагу, жил вместе с отцом-президентом в Градчанах, и Локкарт бывал у них запросто. В 1925 году Ян был назначен чехословацким послом в Лондоне. С 1928 года, когда и Локкарт поселился в Лондоне, они встречались в «свете» - в салонах, в клубах, друг у друга. Когда Гитлер захватил Австрию, Локкарт, бывший в Вене, на следующий же день выехал в Прагу, где Ян Масарик сказал, обняв его при встрече: теперь настанет наша очередь. И Локкарт тогда уже знал, что он прав, и что Чехии осталось жить не больше года.

В 1940 году было сформировано – под нажимом друзей, среди которых одну из первых ролей играл Локкарт, – чехословацкое правительство в изгнании, и Ян был назначен министром иностранных дел, а Бенеш –президентом. Локкарт стал при этом правительстве британским представителем. Бенеш начал к этому времени быстро угасать: его годы, незнание английского языка, его слабое здоровье и удары, нанесенные событиями, постепенно лишили его возможности заниматься делами.

Нелли Павласкова: Здесь, кажется, Нина Берберова не совсем права. Бенеш лишь внешне был слаб и бездеятелен. К 43 году между ним и Масариком наступили разногласия, так как Бенеш после посещения Сталина в 43 году все больше стал ориентироваться на сотрудничество с СССР. Масарик же твердо стоял на позициях своего отца, считая Запад самым естественным союзником его страны в ее послевоенной жизни. Вот что пишет об этом английский историк Мартин Дэвид Браун, анализируя реакцию Великобритании в 43 году на углубляющееся сотрудничество между правительством Бенеша и Советским Союзом.

Диктор: Британцы были, в общем, рады, что такие отношения установились. Их собственные отношения с Москвой в ту пору были холодными, и они хотели использовать Бенеша для улучшения собственных позиций. Для Англии отношения Бенеша со Сталиным не были проблемой. Они понимали, что у Бенеша не было иной возможности. Сталин уже в июле 41 года обещал Чехословакии восстановить ее суверенитет в прежних, домюнхенских границах. После войны он не сдержал слово, и сам отхватил от Чехословакии Закарпатскую Украину. Ян Масарик никогда не симпатизировал большевизму и Советскому Союзу, и, скрепя сердце, смотрел на поведение Бенеша, понимая, что в случае непослушания чехов ждет удел поляков, которых Сталин ненавидел. Но ни он, ни Британия не предполагали, что после войны Чехословакия станет составной частью советского блока.

Нелли Павласкова: О настроениях открытого и общительного Масарика хорошо знали люди его круга. В этот круг и стремилась Мура Будберг, которую уже в 24 году английская разведка считала в своих донесениях советским агентом в доме Горького. Нина Берберова. Железная женщина.

Диктор: По рекомендации Локкарта Мура шесть лет проработала в Лондоне на службе в полусекретной организации, где считалась «агентом по русским делам». На приемах во французском посольстве она присутствовала среди приглашенных, которых бывало до пятидесяти человек, но в особняке чехословацкого представительств в эти годы она была на положении почти хозяйки: Ян Масарик был холост, а жена Бенеша, женщина далеко не светская и робевшая с людьми, не владела английским, да и часто болела. Так что когда поздно ночью в гостиной Яна оставалось из двадцати гостей всего пять или шесть человек ему близких, в комнате с притушенными огнями Ян садился за рояль, и создавалось то настроение, которое Мура все так же любила, как когда-то давно, когда после вина и ужина, и разговоров, начиналась музыка. И тот, кто тогда, в те далекие времена, бывал рядом с ней, теперь присутствовал в этой гостиной, но уже совсем на других ролях.

Мура работала на Локкарта на лондонской радиостанции «Свободная Франция» всю войну.

Нелли Павласкова: Трудно представить себе, что связанная с советской разведкой и при этом ее отчаянно боявшаяся баронесса Мура Будберг не поделилась со своими советскими хозяевами тем, что слышала она в лондонском особняке чехословацкого правительства в изгнании. После войны советское правительство и Сталин лично холодно принимали Яна Масарика, о последнем его визите мы уже рассказали. В своих Воспоминаниях о Яне Масарике Локкарт пишет:

Диктор: В декабре 1947 года Ян встретился со мной в Лондоне, в его Вестминстерской квартире, которую он оставил за собой, и сказал: «Я буду здесь, я вернусь в эту квартиру в феврале. Это - единственное место, где я, действительно, могу отдохнуть. А мне нужен длительный отдых».

Нелли Павласкова: Узнав о том, что его друг Ян Масарик через две недели после коммунистического переворота в Чехословакии выбросился из окна своего министерства, Локкарт в другой публикации написал, что перед его смертью получил записку от Масарика, что тот хотел бы навсегда вернуться в Англию. Локкарт подверг сомнению версию о самоубийстве министра, считая, что это было чистой воды политическим убийством неугодного политика.

Иван Толстой: В столице Польши в минувшие выходные прошел первый фестиваль «Весь мир в Варшаве», цель которого – показать варшавянам культуру различных народов, которые живут в польской столице. Алексей Дзиковицкий.

Алексей Дзиковицкий: За последние 15 лет в Варшаве стало значительно больше иностранцев. Если еще в 70-80-е годы вслед идущим по Маршалковской и разговаривающим англичанам или французам могли оборачиваться, то сейчас в Варшаве живут тысячи бизнесменов, торговцев, рабочих, журналистов из самых разных стран мира.

Вьетнамский магазин, французский ресторан, где работают именно французы и вьетнамцы, никого не удивляет.

«Но много ли мы знаем о культуре людей, которые живут рядом с нами?», - задались вопросом активисты общественной организации «Календула» и, признав, что нет – не много, решили организовать фестиваль «Весь мир в Варшаве». Как следует из названия, члены «Календулы» не стали начинать с небольшого камерального мероприятия, а решили организовать большой фестиваль. В самом центре Варшавы, на Королевском тракте.

И получилось - в воскресный день к месту проведения фестиваля тянулись толпы людей. Посмотреть было на что. Для начала прямо среди улицы, на асфальте – курсы сальзы.

Преподаватель: Танцуем в одном ряду. Сначала нужно выучить основные шаги. Как же они выглядят? Я повернусь к вам спиной... Смотрите и повторяйте как можно точнее за мной – ноги стоят вместе, начинаем с левой ноги – левая нога вперед! Раз, два...

Алексей Дзиковицкий: Учатся одновременно девочки-подростки, женщина с годовалым ребенком на руках, пожилой мужчина и девушка, напоминающая менеджера – как будто только что вышла из одного из близлежащих офисов.

Ученица: Я очень довольна – мне очень нравится. В танце забываешь обо всех своих проблемах, с которыми ежедневно нужно справляться. Вообще обо всем на свете забываешь.

Алексей Дзиковицкий: Королевский тракт на один день превратился в площадку не только для курсов сальзы, там можно было попробовать блюда азиатской, армянской и бразильской кухни, научиться играть на барабанах, послушать музыку индейцев из латинской Америки.

Госпожа Камар Гелашвили – грузинка, живущая в Польше. В грузинской палатке – картины грузинских художников, видеофильмы о Грузии, гончарные изделия, компакт-диски с грузинским фольклором.

Камар Гелашвили: На нашем стенде представлены народные промыслы Грузии – все сделано вручную. Начнем с традиционного грузинского рога, из которого грузины пьют вино, а также пиала – из этого сосуда грузины также пьют вино. Все сделано вручную. Есть у нас и грузинская музыка, которая пользуется большим спросом. А вот доки – это сосуд из глины, в котором подается вино на стол и, причем этот сосуд сохраняет первоначальную температуру напитка.

Корреспондент: У вашего стенда очень много людей – даже журналистам нелегко добиться короткого интервью с кем-нибудь из вас – вы не удивлены таким интересом к Грузии жителей Варшавы?

Камар Гелашвили: Ну, вот именно, это для меня сюрприз, что поляки аж так интересуются! Хотя, признаться, я всегда знала, что это для них очень интересно.

Алексей Дзиковицкий: Недалеко от грузинского стенда показ бразильских искусств борьбы и танца капойера. Десятки молодых поляков под звуки специальных инструментов изображают диковинные пляски, переходящие в поединок – это и есть капойера.

Член клуба любителей капойеры: Я играю на инструменте, который задает ритм во время игры в капойера.

Алексей Дзиковицкий: Примечательно, что в клубе много женщин. Говорит одна из любительниц бразильского искусства борьбы.

Любительница капойеры: Это бразильское боевое искусство, соединенное с элементами акробатики. Капойера в Польше известна довольно давно, есть несколько групп, которые этим занимаются и мы, скорее, соперничаем между собой.

Алексей Дзиковицкий: Капойера – не слишком ли экзотично звучит для поляков этот вид танца и борьбы. Когда вы выступаете, понимают ли поляки в чем тут дело, что это такое?

Любительница капойеры: Да, да. Люди сейчас интересуются всем новым, а поскольку капойера это активное занятие, то оно теперь в моде. Активные люди пробуют все, что только возможно.

Алексей Дзиковицкий: Те, кто пришел в воскресенье на Королевский тракт, могли если не познакомиться основательно с культурой данного народа – что, в принципе, невозможно сделать за несколько часов, то, по крайней мере, узнали хотя бы основные элементы культур народов, живущих в Варшаве.

Если, например, грузинская или армянская культура, это культуры полякам мало известные, но эти страны находятся все же в Европе и с ними легче познакомиться, то, например, культура индейцев Перу – это нечто совершенно особенное – концерт музыки перуанцев собрал сотни зрителей.

Между тем, жители Варшавы говорят, что для них присутствие представителей стольких культур в одном месте - это шанс узнать о не поляках, живущих в столице, как можно больше.

Варшавянка: Меня вообще-то интересует Испания, поэтому я сюда и пришла. А еще мне интересны кухни народов мира. Здесь есть возможность кое-что попробовать и увидеть. Так в ежедневной жизни тяжело все это вместе увидеть. Организаторам большое спасибо.

Алексей Дзиковицкий: Вообще фестиваль «Весь мир в Варшаве» претендует на то, чтобы стать одной из визитных карточек Варшавы. Организаторы говорят, что ориентиром для них является фестиваль в Рио де Жанейро. Конечно, Варшава - это не Рио де Жанейро, однако фестиваль, во время которого жители польской столицы знакомятся с культурой народов, живущих в Варшаве, имеет будущее. Об этом свидетельствуют хотя бы десятки тысяч зрителей фестиваля «Весь мир в Варшаве».