Тамара Ляленкова: На мой взгляд, культура перед современным обществом очень виновата. Потому что именно с ее помощью создаются стереотипы и модели поведения, которые люди берут за образец. С другой стороны, если культура не авторитарна, не выстроена в угоду политическому властолюбцу, она отражает именно те процессы, которые в обществе есть. И с этой точки зрения мне показалось интересным посмотреть на современную мужскую прозу, то есть прозу, написанную мужчинами, где действует мужчина-герой. Мои собеседники – заместитель главного редактора журнала «Знамя» Наталья Иванова и литературный критик, обозреватель журнала «Афиша» Лев Данилкин.
Мой первый вопрос – Наталье Ивановой. В мужской прозе, как правило, главный герой находится на стадии непрерывного становления, может быть, даже подросткового. Тут дело не в инфантильности, а в какой-то безответственности и устремленности в никуда. Вы не согласны?
Наталья Иванова: Дело в том, что в герое, избираемом писателями сегодня, есть подсознание и сознание нашего общества. Скажем так, в прозе, написанной мужчинами, где главным героем или авто-героем является мужчина, можно героев поделить на шустриков и мямликов. Причем к шустрикам мы отнесем прежде всего бандитов, это герои массовой литературы, и это герой, который в 90-е завоевал абсолютное большинство женской аудитории нашей великой страны. Из чего можно сделать вывод, что активный герой – это герой, который нарушает законы, а пассивный герой – это тот герой, который плывет по течению, инфантильный.
Если говорить еще конкретнее, недавно в журнале «Знамя» была напечатана повесть Андрея Дмитриева «Бухта радости», он вошел в шестерку букеровских финалистов. Герой его по фамилии Стремухин не знает, куда его занесет, он даже не понимает, почему звонящий человек называет его однокашником, он его не помнит, но идет на эту встречу, то есть он чуть ли не провоцирует своих убийц. У него психология жертвы. И получается, что герой сегодняшнего дня, который востребован писателем, - это герой-жертва. То же самое мы можем увидеть и в романе Анатолия Курчаткина «Солнце сияло», и в последнем его романе «Цунами». То же самое можно увидеть и в романе Александра Кабакова «Все поправимо».
Существует авто-герой рефлексирующий, но который ощущает себя не щепкой, не жертвой, хотя при столкновении с обществом тоже гибнет. Помните, в школе называли – «лишний человек». Я говорю опять же о разноуровневых произведениях. Я говорю о том, что выразилось, какой герой пойман, какой герой увиден. Время-то очень сильно надламывалось и менялось, и был момент, когда в нашу литературу вернулись герои достаточно действенные, но это был момент, может быть, конца 80-х – начала 90-х годов. А потом наступил момент разочарования, даже отчаянья. Вот герой маскулинный последнего романа Владимира Сорокина «День опричника» - это герой-насильник. Не тот герой-преступник, о котором я говорила раньше, нет, этот герой – насильник власти. А на самом деле это все разговоры о России и разговор о том, кто является сегодня человеком, который может что-то изменить в существующем положении дел. Получается, что все эти замечательные мужчины могут либо насильничать, либо совершать преступления, если они активные. А если они правильно и интересно думают, то в конце концов все равно становятся жертвой обстоятельств.
Тамара Ляленкова: Может быть, это объясняется тем, что писатели – суть личности сложные, двойственные, и в этом своем состоянии они дают именно такие образцы мужского поведения?
Наталья Иванова: Вообще, мы все ориентируемся на те или иные ролевые модели. Поскольку такой ролевой модели в действительности современной писатели не находят, писатели обратились к биографиям достаточно известных людей. Я этим занимаюсь, потому что мне нужен не только эстетически полноценный материал, а мне нужна эстетически и этически необыкновенная, интересная, многогранная личность. Может быть, для того чтобы немножко отдохнуть от той прозы, о которой я говорила, которую я и издаю, и читаю как литературный критик, обозреваю. О чем пишут мужчины? Конечно, прежде всего о своих чувствах. Женщины чаще всего – это предмет для авторефлексии героя. Может быть, за исключением тех вещей, где женская судьба во многом отражает историю страны.
Тамара Ляленкова: Женщину при желании мужчина может прочитать в литературе, он может прочитать, как она устроена. Женщина, взяв какую-то книжку, написанную мужчиной, не может себе представить, каков мужчина внутри, ну, кроме того насильника или того ребенка, о которых мы с вами выше говорили.
Наталья Иванова: Я думаю, что она может понять, что с мужчиной что-то не в порядке. На самом деле я думаю, что литература нам дает очень тревожный сигнал. Литература не может быть правой или виноватой. Она же органически растет.
Тамара Ляленкова: Итак, по мнению Натальи Ивановой, обилие инфантильных героев в современной мужской прозе – тревожный симптом не только для литературы. Совсем иного мнения придерживается Лев Данилкин, обозреватель журнала «Афиша», для него вопрос – почему литературные герои-мужчины в большинстве своем никак не могут достичь зрелости – я немного уточнила. То ли это рефлексия писателей, то есть, может быть, они таковы сами по себе, то ли это какие-то серьезные архаические отголоски, потому что мужчина действительно отчасти таков?
Лев Данилкин: Мне кажется, вы сразу попали в яблочко. Потому что, на мой вкус, основной, такой институирующей чертой настоящего мужчины в современной литературе (в жизни совсем другие критерии) является его способность претерпевать развитие. Потому что, конечно, физические параметры вряд ли могут быть этим признаком. Героем современного, условно говоря, мужского романа может быть и Тарзан, и академик Сахаров. И странно было бы сомневаться в том, что и тот, и другой – настоящий мужчина. Не думаю, что это связано обязательно со взрослением и, наоборот, с инфантильностью современного героя. Но если мужчина не инфантилен (мы говорим только о литературе, разумеется), то он не вполне мужской герой, скажем так.
Тамара Ляленкова: На такой сторонний взгляд, не мужской, те переживания, через которые герой проходит, соответствуют, в принципе, пубертату. И получается, что мужчина в литературе сохраняет свои подростковые качества на всю оставшуюся жизнь, и это делает его интересным.
Лев Данилкин: Просто опять же мужчина, литературный мужчина, который остается постоянно равен самому себе, консервативен, который не хочет претерпевать и не собирается претерпевать никаких изменений, он не является и не может быть литературным героем. Герой должен быть в конце книжки, романа или рассказа, даже стихотворения, должен быть не равен самому себе по сравнению с началом.
Тамара Ляленкова: Кто он, этот мужчина – герой романов?
Лев Данилкин: Они все разные, и все они могут быть названы настоящими мужчинами. Герои Андрея Рубанова, Прилепина, Стогова, Иличевского. Одни пьяницы, другие трезвенники, одни драчливые, другие молчуны и застенчивые, и все они настоящие мужчины просто потому, что с ними что-то происходит. Если взять прохановских героев, сколько бы курьезными кому-нибудь ни казались эти романы, в них тоже есть герои, которые претерпевают изменения. Они чуточку другие по возрасту, по профессии, по степени безумия, которое их посещает, но единственная общая такая Y-хромосома, которая отличает героя-мужчину от всех остальных, это то, что с ними что-то происходит, они что-то делают с собой. Надо полагать, все вышеперечисленные герои могли бы по своему психотипу, по внутренней возможности справляться с агрессией окружающего мира, они могли бы обеспечить себе бесперебойное существование в каком-то вакууме, в каком-то коконе, комфортном для них. Между тем, они этого не делают, они сами нарываются, если хотите, прут как на буфет, сказал бы писатель Нейман. То есть герой первичен, а не обстоятельства, конечно.
Тамара Ляленкова: Момент сексуального становления мужчины – очень часто писатели обращаются к этой теме в откровенной форме, эротической или романтической.
Лев Данилкин: Мне не кажется, что тема сексуального становления является какой-то определяющей. Единственное, что мне сразу приходит в голову, это роман Алексея Иванова «Блуда и МУДО», где, собственно, герой занят тем, что он путешествует по миру женщин. Можно это так, конечно, воспринимать, но, на самом деле, это пародийное заострение сюжета странствий вообще. То есть женщины там, на самом деле, представляют не столько женщин, сколько какие-то типы психические, социальные классы современного общества. И вообще, может ли секс быть метафорой, действительно работающей для современного российского писателя? Думаю, нет.
Тамара Ляленкова: А что скажете о тех образах мужских, которые создают женщины-писательницы? Ведь обратного не происходит.
Лев Данилкин: Сразу опять же приходит в голову Славниковский роман, но ее можно ловить на каких-то других вещах, а никак не на гендерных противоречиях.
Тамара Ляленкова: Почему у писателей-мужчин, на ваш взгляд, отсутствует интерес к женским образам? Женщины пишут от лица мужчин, а мужчины от лица женщин нет.
Лев Данилкин: Больше событий, и более правдоподобно они выглядят, когда главным героем является все-таки мужчина. Опять же два типа – конечно, это очень грубо – разделения писателей на тех, кто торгует своим опытом жизненным, а кто – воображением. И в последнее время самые существенные произведения, которые были созданы за последние, например, 10 лет, - те, где писатели трансформировали в тексты свой жизненный опыт. Это связано опять же с присутствием такой фигуры в литературе, я так думаю, как Лимонов. Именно после него писатели поняли, что здесь и сейчас для них стратегически правильнее иметь биографию, иметь жизненный опыт, и нужно проживать те события, о которых ты пишешь.
Тамара Ляленкова: Тут интересный момент, как мне кажется, потому что в фольклорной традиции, русской, мужчины всегда опасались женщин. Можно говорить, что это как-то отражается в современной прозе, в тех образах женских, которые мужчины придумывают?
Лев Данилкин: То, что женщина – это какое-то другое существо, совсем не так устроенное, можно понять. Хотя бы у того же писателя Проханова в романе «Политолог» действует герой, который влюблен, он называет ее своей невестой, но в какой-то момент он приходит на свидание в магазин «Рамстор», и выясняется, что это мороженая рыба палтус – его невеста. Это, по-моему, замечательный женский образ. Не в том смысле, что все женщины как мороженые рыбы, на самом деле, а женщина настолько отличается от всех нас, как мы отличаемся от мороженой рыбы палтус.
Тамара Ляленкова: Это было мнение писателя Александра Проханова и литературного критика Льва Данилкина. Если же обобщить все прозвучавшее в сегодняшней передаче, то можно выделить следующие отличительные черты, присущие современной мужской прозе. Ее герой действительно находится в состоянии непрерывного становления, очень похожем на проживаемое обычно в подростковый период, и именно это обстоятельство делает его героем мужским, активным. В современной прозе представлено два типа героев – названный Натальей Ивановой «насильник», таких немого, и герой рефлексирующий, коих большинство. Что касается женских персонажей, то в мужской прозе они являются средством познания мира или живой аллегорией происходящих в России перемен.
