Программу ведет Андрей Шарый. Принимает участие корреспондент Радио Свобода Андрей Бабицкий.
Андрей Шарый: На этой неделе в итоговых выпусках программы "Время Свободы" я представляю вам специальную рубрику "Технология власти", в которой в беседах с экспертами мы пытаемся понять, как устроена современная политическая Россия, что отличает страну от соседей. Сегодня разговор пойдет об итогах административной реформы на Северном Кавказе.
Рядом со мной в студии обозреватель Радио Свобода Андрей Бабицкий.
Итак, как Россия и Владимир Путин владеют Северным Кавказом: технология власти.
Андрей Бабицкий: Российская политика, начиная с Ельцина, в значительной мере акцентировала, восстановила какие-то традиционные институты власти на Северном Кавказе, поскольку в очень значительной степени партийная иерархия, партийная система была разрушена. Из национальных республик Северного Кавказа стали выезжать в больших количествах именно русские, которые являлись опорой партийной и советской власти на Кавказе. При Ельцине сложилась очень простая система. Ельцинская власть опиралась на лояльные кланы. От этих кланов отпочковывались или внутри них формировались уже какие-то кланы, объединенные деловыми интересами, кланы, обслуживающие ту или иную ветвь власти.
Андрей Шарый: Последнее десятилетие было очень бурным в истории Северного Кавказа. Это привело к тому, что все перетряхнулось так, что теперь уже Северный Кавказ другой?
Андрей Бабицкий: Что касается национальных республик, которые избежали войны, нет, на них война, конечно, так не подействовала, чтобы сломать полностью эту систему власти. Скорее, ее попыталась сломать новая власть. Путин первый срок не пытался предпринимать каких-то активных действий, его внимание было сосредоточено исключительно на Чечне. Во время своего второго срока он послал своего представителя. Козак приехал на Кавказ с одной очень простой концепцией: разбить эти множественные родственные национальные связи и попытаться создать некую гражданскую нацию.
Андрей Шарый: А зачем?
Андрей Бабицкий: Затем, чтобы унифицировать это население, затем, чтоб развалить вот эту клановую систему, и в известной степени ему удалось. Он привел каких-то абсолютно новых людей, олицетворяющих собой уже не кланы, потому что в Кабардино-Балкарии пришел к власти бизнесмен, в Адыгее пришел к власти ректор университета, ну, в Дагестане, конечно, пришел человек той же абсолютно системы власти, но все-таки человек с безупречной репутацией. То есть какие-то изменения произошли. Мне кажется, они не затронули сути. Если мы все-таки имеем на пространстве Северного Кавказа и всей России с различными вариациями те или иные авторитарные политические режимы, то в Чечне сформирована совершенно особая, своя система власти, это диктатура одного человека. И если говорить о в целом крайне неэффективной системе власти по всему Северному Кавказу, это чрезвычайно коррумпированная, прогнившая система, в которую проваливаются огромные миллионы, которая не может обеспечить людей работой, которая на глазах у всего населения решает свои собственные проблемы, то в Чечне система фантастически эффективна. Я не оцениваю ее с нравственной точки зрения, но, когда начиналось военная кампания и когда только стала собираться эта модель власти, очень многие предсказывали, что она окажется непрочной. Не важно, на штыках это держится или на народной любви, вот, пожалуйста, республика отстраивается, все в порядке.
Андрей Шарый: Но там в принципе та же система? Ведь это тоже лояльный клан. То есть нашли сукиного сына, но нашего сукиного сына, пользуюсь я известной мировой политологической формулой, и вот он руководит так, как есть. Это сохранение принципа общего?
Андрей Бабицкий: Принципа - да, конечно. То есть федеральная власть возлагает... Понимаете, тут ведь проблема в чем? Проблема в том, что в первую войну тоже был прислан Завгаев, Завгаев не сумел ничего. У Бориса Ельцина не было той решимости федеральных властей передавать местным всю полноту полицейских репрессивных функций. У меня есть ощущение, что порядок на Северном Кавказе, я имею в виду не Чечню, а вокруг нее, восстановить не удастся, там страшно нестабильная и очень зыбкая ситуация, постоянно движущаяся. Я думаю, что мало кто будет удивлен, если в Кабардино-Балкарии или в Карачаево-Черкесии, или в Дагестане вдруг произойдет взрыв. Велико искушение успешную модель распространить на все нестабильное пространство. Что, собственно, сейчас происходит в Ингушетии? Потихонечку матрица чеченская переносится на ингушскую ситуацию, хотя в Ингушетии, собственно говоря, нет войны.
Андрей Шарый: Говорили традиционно, может быть, это журналистские штампы, а может быть, действительно так, что Северная Осетия была опорой русского, российского влияния, стабильности на Северном Кавказе. Так ли это сейчас на самом деле? И, может быть, Чечня в силу особо жесткой ее системы становится опорой российского влияния, успешного эксперимента на Северном Кавказе?
Андрей Бабицкий: В каком-то смысле да. Я думаю, что в отсутствии унификации, когда власть заключает отдельную унию (я имею в виду федеральный центр и конкретно Владимир Путин) с каждым субъектом федерации, и от каждого ему нужна только лояльность по этому единственному каналу, который идет в обход Конституции, законов, других ветвей власти, по этому единственному каналу осуществляется обратная связь, говорить о том, что кто-то может быть, кто-то не может быть, очень сложно. Это такая зыбкая почва, под ней нет ничего, кроме лично преданности. Если сейчас заработает партийная система, как при советской власти, это уже будет очень серьезная смена политического режима.
