Марина Тимашева: Фестиваль «Балтийский Дом» привез в Москву знаменитый датский театр «Про-Форма» со спектаклем, который называется именем русского советского ученого физика Льва Термена, изобретателя первого электронного музыкального инструмента, получившего имя терменвокса. Принцип работы был объяснен в спектакле, за точность объяснений не ручаюсь: «Один высокочастотный излучатель зафиксирован на частоте 300 тысяч колебаний в секунду, второй варьируется в пределах от 300 до 320 тысяч колебаний. Два источника взаимодействуют, и разница между ними в промежутке от нуля до 20 тысяч колебаний в секунду порождает слышимый звук». Энциклопедия, в свою очередь, разъясняет принцип музицирования, и ей точно можно верить: «Высота звука изменяется в зависимости от расстояния правой руки от одной антенны, а громкость – от положения левой руки по отношению ко второй антенне». Легко прочитать – трудно представить.
Спектакль этот основан на документальных свидетельствах, письмах и воспоминаниях разных женщин. Их в жизни Льва Термена было много - две дочери, племянница, приятельницы-музыканты, три жены, да еще возлюбленная – ей было 32 года, когда ему – 80. Историю начинает Клара Ротмор, звезда терменвокса.
(Звучит фрагмент спектакля)
Марина Тимашева: Она, а вслед за ней другие говорят о Льве Термене, как о «самом будущем в человеческом обличье», рассказывают о его чудесном изобретении. На мониторе постоянно сменяются осциллограммы, диаграммы, цифры, тексты. Нам напоминают, что в 1918 году был создан цифровой калькулятор, в 1919-м – коротковолновый радиоприемник, что в мире происходит техническая революция. В России – тоже. Но не только техническая. Вы слышите ее голос в меняющемся звучании инструментов
(Звучит фрагмент спектакля)
Марина Тимашева: Лев Термен в Москве встречается с Лениным, Ленин пробует свои силы на терменвоксе.
(Звучит фрагмент спектакля)
Первая жена ученого скажет, что «у Ленина был фантастический слух, он слышал новый справедливый электрифицированный мир». Почему-то из «нового справедливого мира» Лев Термен перебрался в Европу, а затем - в Америку. Еще прежде, чем об этом расскажут, мы догадаемся сами – по музыке.
(Звучит фрагмент спектакля)
Марина Тимашева: Прожив некоторое время за границей, Лев Термен возвращается в СССР. На свою беду. Вторая жена ученого поведает историю его ареста, а заключенная ГУЛАГА – о встрече с ним в лагере на Колыме. «Ад нежаркий, – скажет она, – он – ледяной, имя ему - Колыма».
(Звучит фрагмент спектакля)
Термен провел в аду 10 лет, его осудили по 58-й статье, инкриминировав троцкизм и контрреволюционную деятельность. А в 48-м году его изъяли из лагеря, он понадобился МГБ, на которое, изобретая хитроумные подслушивающие устройства, и работал в течение долгих лет. Супруга тогдашнего американского посла – это тоже входит в спектакль - рассказывала, как на приеме им подарили вырезанную из дерева фигурку орла. Потом выяснилось, что в его клюв было помещено подслушивающее устройство работы Льва Термена. Он работал на ГБ, ГБ – не иначе, как в благодарность за верную службу - уничтожило все стоявшие в его лаборатории терменвоксы. Начальство сообщило ученому, что «электричество нужно не для музыки, а для электрических стульев». Сильная цитата. Лев Термен умер в Москве в 1993 году, к этому времени изобретенный им инструмент весь мир использовал в кино, рок и поп-музыке. В России, и в этом легко было убедиться на спектакле, ни о нем, ни о терменвоксе многие по сей день не имеют ни малейшего представления. Опять понадобились европейцы, чтобы учить нас памяти и уважению к собственной истории.
За все женские голоса в спектакле отвечает одна актриса. Ничего особенного она не делает, вроде бы, совсем не меняется, подходя к микрофону называет ту, от чьего имени ведет повествование. И все же, всего-то надев длинные перчатки, делается похожа на супругу посла, умерив декольте, оказывается матерью Термена, подобрав подол – его дочерью. Актриса подходит к микрофону, подносит руку к маленькому прибору, стоящему рядом, и начинает рассказ, а в зависимости от движения руки, меняется звучание голоса. Из глубины сцены ей внимают дети, они же – музыканты, играют на скрипках, виолончелях и на терменвоксах. Так вот, мои старшие коллеги вообще не понимали, что происходит, не могли взять в толк, отчего так сильно меняется голос актрисы, и зачем дети делают странные пасы руками в воздухе.
(Звучит фрагмент спектакля)
Марина Тимашева: Мужской голос, от лица маленького Термена, вступает только один раз, в дальнейшем голосом Термена служит мелодия, которую ведут созданные им инструменты. Можно предположить, что в спектакле просто рассказана биография великого изобретателя. Но это не так. Тут есть образ человека, в котором поначалу люди видели «инопланетянина», пришельца из будущего, а потом, после лагерей – «призрака». Значит, есть и образ времени, превратившего «пришельца» в «живого мертвеца». И есть блестящие постановочные решения – например, сцена смерти Льва Термена. По монитору ползут электрические волны, те самые, которым обязан своим существованием терменвокс, и вот – когда женский голос говорит о смерти ученого – инструмент начинает мерно гудеть, а волны вытягиваются в прямую линию, как на больничном осциллографе, когда он фиксирует смерть. Конечно, спектакль театра «Про Форма» следует признать минималистским. Жизнь Льва Термена сама по себе до того страшна и невообразима, что не нуждается в дополнительном расцвечивании. Но из столкновения будто бы холодного, отстраненного по форме повествования с его кошмарной сутью, рождается поле высочайшего эмоционального напряжения.
Последний женский голос, вплетенный в спектакль, принадлежит Лидии Кавиной. В финале на сцену вышла она сама. Племянница и ученица Льва Термена сыграла несколько пьес на терменвоксе.
(Звучит фрагмент спектакля)
Марина Тимашева: Я спросила Лидию Кавину, как она реагировала на терменвокс, когда была маленькой и училась на нем играть.
Лидия Кавина: А я думаю, что как раз у ребенка самое правильное ощущение, потому что ребенок очень быстро привыкает к чуду и к тому, что кажется взрослым чудом. Для ребенка все вокруг чудо, еще многое для него является чудом. Поэтому у ребенка очень правильное ощущение, какие преимущества у этого чуда перед другими. Прежде всего, мне у терменвокса понравились его музыкальные качества. Вот этот огромный диапазон, в котором ты купаешься, такой диапазон мало у какого инструмента можно найти. И в этом диапазоне можно двигаться настолько свободно, как будто ты плаваешь, и возможности глиссандирования в этом огромном диапазоне - с любой скоростью, с любой динамикой - тоже не похожи ни на какой другой инструмент. И с композиторской точки зрения я ощущала этот инструмент как необычайно интересный, именно потому, что он дает новые музыкальные возможности.
Марина Тимашева: Как чувствует себя исполнитель, руки которого извлекают музыку из инструмента, вообще его не касаясь? Ведь сколько не объясняй зрителю принцип работы терменвокса, ему все равно происходящее будет казаться мистикой, рождением звука из воздуха.
Лидия Кавина: Да, действительно, здесь совсем другие механизмы начинают работать. На терменвоксе ты играешь чувством, интуицией. Здесь нет никакой механической памяти вообще, никак нельзя посчитать эти миллиметры в воздухе или запомнить движения пальцев. Ты все время должен искать звук в этом море пространства. Поэтому активизируется именно внутренняя концентрация, сконцентрированность на звуке. Если ты его выпустишь из своих ушей и на момент отвлечешься, то ты потерял этот звук. Здесь высокая концентрация, координация движений и постоянная активизация музыкального слуха. Вот, что играет роль.
Марина Тимашева: Существует ли инструмент, голосу которого терменвокс подражать не способен?
Лидия Кавина: Терменвокс наиболее далек от ударных инструментов. Конечно, очень много инструментов. Но я думаю, что не надо пытаться на терменвоксе подражать другим предметам, это с огромным преимуществом лучше сделают сами эти другие инструменты. А терменвокс именно интересен тем, что он может свое, особенное передать. Кроме того, терменвокс интересен не только в своем классическом варианте, со своим звуком, но и как контролер, скажем, как способ управления другими приборами. В частности, терменвокс можно подключить к программам компьютера и управлять разными синтезированными звуками, даже световым оформлением сцены или изменяющимися картинками. В общем, таких экспериментов очень много, и я тоже в них принимаю участие. Но тут всегда тоже существует это присутствие человеческого начала, то есть играет конкретный исполнитель. Это не машина придумывает или дает какой-то свой алгоритм, а именно ты сам управляешь. Будь-то светом на сцене или картинками на видеоряде. И это самое важное, что это живой исполнитель на сцене, рукам которого подвластно изменение электроники.
(Звучит фрагмент спектакля)
Марина Тимашева: В Петербурге, в Строгановском дворце, проходит выставка «Ленинградский фотоандерграунд. 1960-1980-е годы». На выставке побывала Татьяна Вольтская.
Татьяна Вольтская: Пожалуй, самое сильное впечатление от этой выставки - как слаба и недолговечна человеческая память. Не так уж много лет прошло, если разобраться. А оказывается, как это было, вернее, как это выглядело, весьма основательно стерлось. Вот же они, огромные трещины в асфальте на Исаакиевской площади - морщины социализма. Их должны помнить наши ступни. Нет, не помнят. Вот же он, родной и грязный брандмауэр с грязным шагающим Лениным и заплеванная площадь, и двор, и сидящие на облезлых скамейках женщины без пола и возраста. И вот та, которая что-то ест из мятого бумажного кулька, и та, которая на нее смотрит… Не просто дежа вю. Я знаю, что я тоже сижу там, с ними, невидимая, без пола и возраста, сижу всегда, какие бы книги не читала, в какую бы страну не уехала. Потому что я родом оттуда, и это родство ударяет током сразу и без промаха. Понятно, что такая фотография не могла быть показана ни на какой официальной выставке в год своего рождения – какой-нибудь глухой 78-й, 75-й, не важно… Равно как и другая, прямо-таки эпическое полотно – могучая очередь в пивной ларек, с пушистым холмиком травы на первом плане, где лежит счастливец в позе эмбриона, уже достигший нирваны. Где выставлялись эти шедевры? Говорит куратор выставки, художник, заведующий отделом социально-психологических исследований Русского Музея Валерий Вальран.
Валерий Вальран: 14 авторов, независимая фотография, восемь из них участвовали в первой и единственной выставке независимой фотографии на квартире Кости Кузьминского. Выставка эта открылась 24 октября 74-го года, за месяц до выставки в ДК Газа. Костя Кузьминский уже до этого занимался самиздатом, в частности, он издал первый нелегальный сборник Бродского. Он готовился к отъезду, поэтому его квартира находилась под неусыпным контролем КГБ. И выставка в его квартире означала, что ты просто попадаешь в глубокие слои андерграунда, никакой официальной возможности выставляться и публиковаться уже не было. Поэтому восемь участников - они самые основные, золотой фонд андерграундной фотографии. Это Геннадий Приходько – здесь представлена его языческая серия «Обнаженная на фоне северной природы». Дело в том, что Геннадий Приходько известен тем, что у него самый большой фотоархив всех выставок - квартирных, официальных и полуофициальных - ленинградского андерграунда. Потом Володя Окулов, который был женат на Юлии Вознесенской, поэтессе и диссидентке, которая отсидела и сейчас живет в Германии.
Татьяна Вольтская: У которой на квартире были выставки и семинары.
Валерий Вальран: И клуб «Мария», за что она и села, в конечном счете. Это как раз люди, которые глубоко укоренились в культуру андерграунда.
Татьяна Вольтская: Поразительные фотографии самой Юлии Вознесенской. Одна - победно молодая, в венке из крупных белых цветов невеста, Офелия с чарующей улыбкой. Другая – хозяйка знаменитой квартиры в кругу друзей, первых феминисток. А вот еще группа, фотография Акулова: молодые и красивые поэты – Охапкин, Кривулин, Ширали, Кузьминский. И как-то сразу ясно, что все здесь связано: поэзия с фотографией, фотография с философией, философия с рок музыкой и все вместе - с трещинами в асфальте и темными глыбами домов. Кроме работ в жанре портрета, репортажа, пейзажа, обнаженной натуры, есть и формальные поиски в чистом виде.
Валерий Вальран: Вот эксперименты Валентина (Мария Тиль) Самарина, который первый раз попал в КГБ в 56-м году, второй раз - в 61-м, отсидел два года в психиатрической тюремной на Арсенальной, потом был выгнан, в 89-м. Это формальные вещи, формальные поиски. Фалин, который занимался деформацией изображения, Самарин, который занимался деформацией.
Татьяна Вольтская: Есть и простые работы, с виду невинные - завиток старинной деревянной резьбы, зеркало, кружевная салфетка, бабушкина фотография. А есть - наоборот, вызывающие работы. Вот она, старуха-пьяница орет во всю глотку, пританцовывая на пустом грязном перекрестке. Рука на отлете, в руке беломорина, трамвайные пути заворачивают за угол, где-то позади, в тумане, брезжит силуэт Князь-Владимирского собора. Работа Сергея Подгоркова.
Валерий Вальран: Это идеологическая диверсия. У нас, в Советском Союзе, не должно быть этих беззубых бабок полупьяных, не должно быть нищих, не должно быть ничего. Это репортаж чистой воды, но это диверсия. Олег Звягин первый стал мусорные свалки снимать вокруг города, которые назвал «Сталкер». Действительно, это страшновато. Видно, что невероятный слой мазута, всякие шины, всякие отбросы, которые вписаны в природу. Страшно!
Татьяна Вольтская: Но снимки эти не лишены красоты.
Валерий Вальран: Да. Он один из первых это делал. Он стал компоновать мусорные натюрморты. Леонид Богданов. Его фотографии, конечно, не могли быть показаны, поскольку он очернял прекрасный город трех революций. Для идеологов это было очернение. Город должны быть светлым, радостным, красивым. Потрясающий портрет Славы Михайлова Бориса Смелова. При этом надо же потрясающе сделать фотографа с закрытыми глазами. Вот это тоже Слава Михайлов - портрет актрисы Гобзевой, которая ушла в монастырь и сейчас живет в монастыре. Замечательные натюрморты Бориса Кудрякова. Вот здесь, например, горящий натюрморт - горит книга. И есть подпись: «Пустырь правого берега Невы. Горит Накануне Тургенева». Эксперименты с обнаженной натурой Сергея Фалина. Он тоже в 70-е годы начал экспериментировать с изображением. Это мне кажется тоже интересный ход, чисто формальный.
Татьяна Вольтская: И все же, да простят меня все на свете историки искусства, не формальные поиски поразили меня на этой выставке больше всего, может, потому, что в чем, в чем, а в формальных поисках с некоторых пор недостатка не наблюдается. Заставило сердце сжаться только одно – удивительное лицо города, взглянувшее с этих фотографий. Это не ностальгия, не узнавание очереди за портвейном у Финляндского вокзала или покроев одежды 20-летней давности, это лицо заброшенного, забытого, частично разрушенного города, о царственном запустении которого писал еще Мандельштам в своем известном эссе, о том как идет Петрополя умирание. Нет, я не склонна любоваться этим умиранием, но сравнив советский Ленинград с тем подмалеванным, изнасилованным городом, который лежит передо мной сегодня, я поняла, что то понимание, как ни ужасно это звучит, было естественнее сегодняшнего липового воскрешения. Пьяная старуха, орущая на откровенно грязной площади, показалась мне честнее новеньких фасадов, из которых выскребли нутро вместе с жизнью. Фотографы андерграунда снимали не зря.
Марина Тимашева: Двенадцатый фестиваль «Джазовая провинция» на этот раз не ограничился Липецком. Он проходил в Курске, Воронеже, Старом Осколе, Белгороде, Самаре, Ульяновске. Рассказывает Андрей Юдин.
Андрей Юдин: В очередной раз в Липецке звучит джазовая музыка. Состоялся 12-й фестиваль «Джазовая провинция». Небольшой Дворец культуры тракторостроителей едва вместил любителей джаза. Как и прежде, фестиваль проходит сразу в нескольких городах России. Заслуженный деятель искусств и директор фестиваля пианист Леонид Винцкевич рассказал о том, что с каждым годом он стремится знакомить зрителей с крупнейшими мастерами джаза, но искать спонсоров по-прежнему сложно.
Леонид Винцкевич: Фестиваль существует благодаря личным отношениям. Дирекция фестиваля делает подарок всем городам, потому что полный бюджет никто на себя не берет в городах, это нереально. В этом году есть несколько очень дорогих для меня музыкантов это и Мауша Аднет, и Джей Эшби, и потрясающий Джоэл Тейлор, и Кип Рид и белорусская группа «Камерата». Каждый из этих музыкантов был бы достоин сольного концерта.
(Звучит музыка)
Андрей Юдин: Белорусский вокальный ансамбль «Камерата» открыл концертную программу. Зрители услышали не только популярные джазовые стандарты, но и национальный колорит хорового и сольного исполнения.
(Звучит музыка)
Классический джаз-рок, которого с нетерпением ждали слушатели, представили музыканты группы «Арсенал» – бас гитарист Евгений Шариков, пианист и композитор Дмитрий Илугдин и новый участник коллектива саксофонист Николай Винцкевич. Особое звучание композициям добавил известный американский барабанщик, гость фестиваля Джоэл Тейлор.
(Звучит музыка)
Саксофонист Николай Винцкевич – представитель нового поколения джаза. Он выпускник Российской академии музыки имени Гнесиных. Он рассказывает о том, каким образом рождаются новые творческие коллективы среди известных джазовых музыкантов.
Николай Винцкевич: Больше года я сотрудничаю с «Арсеналом», играем мы с Алексеем Семеновичем вместе. Феликс Лахути принимает участие, скрипач. Года три назад я с Тейлором писал альбом в студии, когда он приезжал в Москву. И после этого возникла идея, почему бы нам не поиграть джаз-рок или фьюжн, такую музыку, которую мы все очень любим. Лучше этого барабанщика трудно найти. Таких, может быть, человек 30 его уровня. Профессионалы. Им достаточно по электронной почте послать ноты, либо дать запись этой музыки.
(Звучит музыка)
Андрей Юдин: Обладатель премии «Грэмми», участник фестиваля «Джазовая провинция», американский барабанщик Джоэл Тейлор рассказал о том, как состоялся его творческий тандем с группой «Арсенал».
Джоэл Тейлор: С этими музыкантами два года назад я встретился в московском клубе «Форте», где работал звукорежиссером. Потом мы списались по интернету, и уже в этом году вместе записали новый альбом.
Андрей Юдин: Во втором отделении концерта меломанов ждал настоящий сюрприз. Присоединившись к музыкантам из группы «Арсенал», на сцену вышли сразу четыре обладателя почетной премии «Грэмми». Это известный американский тромбонист, продюсер, композитор и аранжировщик Джей Эшби, американский бас гитарист Кип Рид, барабанщик из Нью-Йорка Джоэл Тейлор и королева босановы бразильская певица Мауша Аднет.
(Звучит песня)
После своего выступления бразильская певица Мауша Аднет рассказала о том, что очень признательна организаторам фестиваля и благодарна зрителям. А частности, она сказала:
Мауша Аднет: Это универсальный язык. Босанова во всем мире до настоящего времени не умирает. И сегодняшний вечер - показатель того, что и в России это удивительно востребованная музыка.
(Звучит песня)
Андрей Юдин: Владимир Фейертаг – постоянный участник и ведущий фестиваля «Джазовая провинция», обладатель приза Уиллиса Кановера, автор энциклопедии «Джаз 20-го века». Он музыковед, один из первых теоретиков в освещении джазового движения в России. Каждый год Владимир Фейертаг знакомит слушателей с новыми именами в джазовой музыке.
Владимир Фейертаг: В джаз входит понятие индивидуальной музыкальной свободы, и чем больше с этим мы будем знакомить публику, тем продвинутей будет публика. Все джазмены чувствуют себя в российской традиции просветителями. Винцкевич абсолютно правильно поступает, что не замыкается на Курске. Он мог бы делать в Курске концерты, и на этом завершить все. Он создал организацию, которая иногда, откровенно говоря, терпит финансовые убытки, но все равно это дело живет.
Андрей Юдин: По мнению Владимира Фейертага, качественной инструментальной музыкой интересуется и новое поколение слушателей.
Владимир Феертаг: Многих из тех, которые ностальгировали по джазу и увлекались им в 50-е – 60-е годы нашей общей политической оттепели, уже нет. Это поколение уже прошло. Остатки того поколения существуют, но они не составляют большинства в аудитории. Аудитория нынче среднего и младшего возраста. Это нормально, потому что для самых юных джаз – трудная музыка, как правило, ей интересуются только музыканты и люди творческих профессий, а лет в 28-30 многие, устав от однообразия песенной культуры и устав от тематики рока, приходят и к инструментальной музыке, что сложнее, чем все остальное.
Андрей Юдин: По мнению слушателей, 4-х часовой концерт джазовой музыки прозвучал, словно на одном дыхании, время прошло незаметно, и у зрителей появилась возможность поделиться своими впечатлениями.
Зрительница: Я - любительница босановы. Это просто такой бальзам на душу, израненную неизвестно чем, что льет радио.
Зритель: Я в шоке. В первый раз на концерте и просто нет слов. В следующий раз обязательно пойду. Очень понравилось!
Марина Тимашева: Мы неоднократно обсуждали тему авторских прав и отмечали, что чем суровее закон о защите интеллектуальной собственности, тем беззащитнее конкретный интеллектуал, будь то писатель http://www.svoboda.org/programs/otb/2005/OBT.090805.asp или художник
http://www.svobodanews.ru/articlete.aspx?exactdate=20070517001128770 . И это феномен не чисто российский. Такой вывод сделал Илья Смирнов из книги Лоуренса Лессига «Свободная культура».
Илья Смирнов: Писатель сочинил историю. Потом студия делает с его сценарием всё, что угодно. Житие святого может переработать в духе Маркиза де Сада. Выходит фильм. И упаси вас боже тиражировать пиратские копии. Арестуют и конфискуют. За что? За посягательство на интеллектуальную собственность! Или возьмем музыкантов. По их правам в «Известиях» публиковалась такая веселая разблюдовка, прямо «Свадьба в Малиновке»: «с диска стоимостью в 17 долларов им отходит в среднем доллар, причем все расходы - на видеоклипы, стилистов, визажистов - вычитаются из этого же доллара». http://www.izvestia.ru/culture/article37859
По мнению Лоуренса Лессига, то, что происходит сегодня вокруг интеллектуальной собственности, вступает в противоречие с базовыми представлениями о культуре и прогрессе (41, 56). «Сверхрегулирование душит творчество» (189). Информационные технологии пытаются подчинить законам эпохи феодализма, когда « собственность принадлежала горстке людей и структур… Феодализм зависел от максимального контроля и концентрации. Он боролся со всякой свободой, которая могла помешать такому контролю… (241) Как феодальная собственность извращает свободный рынок, так и свободную культуру калечат нынешние экстремальные права собственности» (32). Автор книги - правовед и экономист, участвовал в исторических процессах против монополии «Майкрософт», в защиту общедоступных электронных библиотек. Затем стал одним из организаторов массового движения за «Свободную культуру» http://ccrussia.org/ Подчеркиваю: автор юрист. Американский. Но очень нетипичный. Каждой профессии свойственны свои профессиональные заболевания. У юристов это такое специфическое нарушение восприятия, когда постановления и параграфы засл оняют действительность . Крайний случай – формулировка «пусть погибнет мир, но торжествует закон ». И у нас появились апологеты подобно го правового сознания - исключительно по букве закона, невзирая на такие пережитки тот алитарного прошлого, как мораль или справедливость. Так вот, с этой точки зрения профессор права в Стэнфордском университете Лессиг – ну, просто недобитый «совок». Для него право – часть человеческой жизни, и заслуживает уважения в той мере, в какой приносит пользу людям и способствует прогрессу. Он с удовольствием цитирует старинного судью Дугласа, который отказал истцу в праве собственности на воздушное пространство над его земельным участком на том простом основании, что «это противоречит здравому смыслу». « …Закон подстраивается под современные технологии. И, подстраиваясь, закон меняется» (34). В книге можно найти такой подзаголовок: «Уволить толпы юристов» (267), то есть автор прямо посягает на доходы собственной корпорации. Он против бессмысленного сутяжничества. Против коллег, которые наживаются на «сверхрегулировании» жизни сложными и непонятными законам (400 долларов почасовая ставка). Ассоциация с Россией при Брежневе (269) не для красного словца. Ведь сегодня жертвами «копирайта» всё чаще становятся не настоящие «пираты» - коммерсанты, а обычные граждане, даже дети, если они что-то скачали из Интернета http://soft.mail.ru/pressrl_page.php?id=20451 , не ту кнопку нажали в собственном компьютере http://www.obozrevatel.com/news_print/2006/3/31/102938.htm . В книге приводятся дикие случаи. И нельзя не согласиться с автором в том, что подобная версия «интеллектуальной собственности» просто перечеркивает конституционные нормы о неприкосновенности частной жизни (246 – 247). А уж кто конкретно полезет в твою личную переписку и за что станет потом наказывать – за неуважение к партии или к монополии – согласитесь, разница невелика.
«Пять компаний управляют 85 %… медиаресурсов…» Автор предполагает, что через несколько лет их может остаться всего три (159 – 160). «Доминирующее меньшинство… сегодня контролирует практически всю сферу дистрибьюции контента в мире…» Его представители «оседлали Конгресс и правят закон для защиты себя…» (193). Замените «доминирующее меньшинство» на «правящий класс»…
Впрочем, в предисловии (весьма качественное предисловие Виктора Ильина) автора книги представляют все-таки как либерала, а не марксиста. И это правильно. «Свобода» для него предмет не столько рационального анализа, сколько религиозного поклонения. Отсюда – целый ряд пунктов, в которых с ним трудно согласиться. Он защищает «современного художника, использующего средства Photoshop и обменивающегося контентом в Сети» (178) – но боюсь, что человек, не способный создавать собственные образы и паразитирующий на чужих, не должен называться художником. Ещё Лессиг расхваливает сетевые дневники как проявление демократии. Может быть, в Америке это и так. Может, там и впрямь «если блогер напишет что-то интересное, все больше людей примутся давать ссылки» и «постинг поднимается в рейтинге» (67). Что до российского Живого Журнала, то я скорее согласен с Вашим, Марина, недавним выступлением http://www.svobodanews.ru/Article/2007/11/11/20071111000015260.html#top. И реакция на него обиженных бандерлогеров - интеллектуальный уровень их возражений и стилистика – служит лишним доказательством Вашей правоты. Кстати, напоминаю, что ЖЖ – не джунгли и не Гуляй-поле, а предприятие, оно контролируется крупным капиталом, и в этом смысле принципиально не отличается от телевидения или звукозаписи http://www.svobodanews.ru/Article/2006/10/19/20061019154050060.html#top
Далее, автор книги предлагает детям в порядке обучения цифровым технологиям «возиться» с рекламой (69). А почему бы не с чем-то полезным? Не с картой звёздного неба? Не с родословной ностратических языков?
Получается, что я отстаиваю перед либералом его же либеральные ценности. По-моему, свобода – это не льготный режим выполнения процедур, которые тебе прописали сверху (как ту же рекламу), а право самостоятельного выбирать.
Может быть, сопротивление феодальным монополиям правильнее начать с вопроса: а действительно ли мне нужно всё то, за что с меня вымогают деньги? Одно дело – новые лекарства, из-за недоступности которых погибают люди (233 и далее). Другое дело – последний альбом Бритни Спирс. Компьютерные стрелялки. Одежда, приобретаемая не для того, чтобы носить, а ради наклейки. Что, наклейка дороговата? Ну и черт с ней. Это не призыв к аскетизму, избави бог. Это вполне либеральное предложение быть мыслящим существом, а не панурговым бараном. Как сказал свободный человек Саша Башлачев, «У меня есть все, что душе угодно, Но это только то, что угодно душе».
В заключение сообщаю, что интересную и полезную книгу «Свободная культура» мне вручили на ярмарке «Нон фикшн» совершенно бесплатно.
Марина Тимашева: Илья Смирнов рецензировал книгу Лоуренса Лессига «Свободная культура», и раз уж нас занесло в Америку, посвятим следующий сюжет американскому кино. Собеседник Павла Подкладова - американский гражданин, театральный критик, живущий в России. Чтобы окончательно не запутать радиослушателей, я передаю слово Павлу Подкладову.
Павел Подкладов: Больше 15-ти лет назад литературовед и критик Джон Фридман приехал из Америки в Россию изучать творчество
Николая Эрдмана. Джон влюбился в российский театр, а также в талантливую актрису Оксану Мысину, женился и остался жить в Москве. Сейчас он регулярно пишет о московских театральных премьерах в газете « Moscow Times », участвует в организации фестиваля «Золотая маска», но в отпуск каждый год отправляется в родную Америку. Зная, что Джон в последнее время много занимается кино, в частности, пишет сценарии и даже переводит российские фильмы на английский язык и наоборот, я попросил его поделиться мнением об американском кино. Американцам есть чем гордиться и они, как мне кажется, гордятся своим кино. Это так на самом деле?
Джон Фридман: Конечно, это так. Думаю, что это кино одно из лучших, самых великих во все времена кино. Американское кино во многом создало тех людей, которые впоследствии создали великое итальянское кино, великое французское кино и великое русское кино, в конце концов. Александров использовал американский мюзикл, когда он сделал потрясающие фильмы «Веселые ребята», «Волга, Волга», «Весна» и так далее. Так что во многом можно сказать, что советское кино выходит прямо из американского голливудского кино. Может быть, кому-то неприятно, но это факт. Естественно, в течение какого-то времени мы с тобой будем обсуждать все ужасное, невозможное и неприятное, которое тоже бывает в американском кино.
Павел Подкладов: Мы-то видим, наверное, один-два процента хорошего американского кино. На американских киноэкранах тот же процент хорошего кино?
Джон Фридман: В последние годы, наверное, последние пять лет, русский зритель видит то, что видит американский зритель, в основном. Почти все популярные и непопулярные американские фильмы сейчас показываются в России, а то, что идет в кинотеатрах, это очень скучные, очень низкого уровня, без фантазии фильмы, которые все похожи друг на друга, где есть некоторая формула, некоторая схема, по которой они сделаны. Режиссеры это знают, сценаристы это знают и, самое главное, это продюсеры знают. Они ищут сценарии, ищут режиссеров, которые знают эту схему и хотят воспроизводить ее. Поэтому мы видим такие клоны. Последние 20 лет появилась тема супергероя. Наверное, люди чувствуют, что нужен супергерой, потому что у нас планета гибнет.
Павел Подкладов: То есть люди просто тянутся к силе, к какой-то доброй силе?
Джон Фридман: Я думаю, что да. Вот Человек-Паук, Шрек, «Звездные войны».
Павел Подкладов: Джеймс Бонд?
Джон Фридман: Джеймс Бонд немножко другой, потому что Джеймс Бонд (по крайней мере, первые серии) сняты с большой иронией. Это можно смотреть, как чистую комедию.
Павел Подкладов: Возникает вопрос, насколько удовлетворен такой ситуацией американский зритель?
Джон Фридман: Мне трудно говорить за зрителя, потому что я зрителя не знаю, тем более, американского. Я живу в России уже 16 лет. Говорить о зрителе очень трудно, но, подозреваю, что есть очень большое количество людей, которые хотят смотреть одно и то же. Сейчас очень популярны стали фильмы, которые делаются с героями бывших популярных телевизионных передач в Америке. Популярные телевизионные передачи, сериалы 60-х годов, иногда 70-х годов. Берут этих героев, берут эти ситуации, костюмы, которые были тогда, и делаются фильмы. Делается первый, второй и третий. В основном, эти фильмы рассчитаны на меня, в том смысле, что это все фильмы, которые сделаны по телевизионным передачам, которые были популярны, когда я был в высшей школе, когда мне было 15-18 лет. Тот возраст, когда люди смотрят телевизор очень много. Запоминается это все и, действительно, есть любимые передачи, любимые персонажи. Телевидение американское только начало проявлять свои силы в это время. Так что мое поколение «влюбилось в телевидение». Я - нет, но мое поколение - да. Это говорит о том, что есть ностальгия по детству. И они готовы нам лопатами давать то, что нам уже известно. Немножко это изменить, немножко осовременить, девушки не похожи на девушек 60-х годов, они, скорее, из 90-х или из наших дней. Но это все равно повторение. Давать людям то, что они хотят, то, что они знают, конечно, это вызывает ужас, у меня, во всяком случае. Я этого не понимаю. Редко появляется какой-то фильм, например, «Красота по-американски» - потрясающий фильм, который пользуется всеми приемами современного кино, клипового сознания, музыки, комментирует все это, и комментирует то, как мы живем, как общество живет.
Павел Подкладов: Российский зритель, к сожалению, редко имеет возможность видеть на наших экранах образцы авторского новаторского американского кино. Но оно, тем не менее, существует, хотя, по мнению Джона Фридмана, не всегда принимается и понимается теми, для кого создается.
Джон Фридман: Когда какой-то американский сценарист или режиссер немножко идет против течения, (в Америке всегда было и всегда, надеюсь, будет возможность сила сопротивляться), и когда это получается, получается великое искусство. Это бывало в литературе, в живописи, в музыке. Это есть и в кино. Так что, вычеркнуть американское кино невозможно, хотя очень многое можно вычеркнуть, а всегда есть какой-то момент, когда появляется потрясающий фильм, который заслоняет все это.
Павел Подкладов: Джон, а можно сказать, что американцы не просто гордятся, но и любят свое кино? Вот в частной беседе ты когда-то говорил, что возле кинотеатров происходит, во время сеансов, нечто сногсшибательное. Это море машин…
Джон Фридман: Море машин. Вот эти кинотеатры, где есть 20-30 экранов, ты приезжаешь, а найти место, чтобы машину поставить, почти невозможно. Мы с Оксаной стараемся ходить в кино 3-4 раза летом. Если везет и есть новый фильм Вуди Аллена, скажем, обязательно сходим. Хотя мы уже одни из немногих, потому что на фильмы Вуди Аллена уже не ходят, к великому сожалению. Но когда мы приходим, даже когда там показывают Вуди Аллена на одном экране, то на 19-ти показывают «Властелина колец», и там тысячи и тысяч людей. И люди ходят не на один фильм, а на несколько, они там проводят весь день. Немножко походят по магазинам, посмотрят кино, пообедают, опять заходят. На самом деле, американцы тратят бешеное время и бешеные деньги на кино. Конечно, можно об этом пофилософствовать, но не знаю, насколько это серьезно. Я говорю в том смысле, что, в основном, американские фильмы сейчас помогают людям избегать жизнь, избегать то, что на самом деле происходит. И видно, что людям это нужно.
Павел Подкладов: То есть миражи какие-то…
Джон Фридман: Да. Потому что проблемы у нас серьезные в мире. В Америке, особенно. Понятно, что я говорю об Ираке. Но сейчас я говорю не только об этом, а о том, что американское общество, на мой взгляд, достаточно больное и в некоторой опасности находится. Скорее всего, люди задним умом чувствуют, что нехорошо, некомфортно, и нужно пойти в кино, где выключат свет, где я не должен отвечать ни за что, и там будут громадные люди, красивые лица, где ощущение, что жизнь происходит, потому что взрывается, там страх. Потом оказывается, что, слава богу, пришел человек, все уладил и все кончается хорошо. Я выхожу и, слава Богу, там я все пережил, и все теперь хорошо. И это ему нужно. Я уверен в этом. Я не психолог, хотя занимаюсь психологией просто как человек, и как пишущий человек. Я не могу доказать то, что я тебе сказал, но, тем не менее, я на сто процентов уверен в том, что это некоторый опиум, наркотик, который помогает людям забыться и почувствовать что что-то есть плохое, страшное, но мы выживем, и все будет хорошо в конце. Я думаю, что это удивительно опасно. Это превратилось в какую-то дурь, и когда я смотрю эти фильмы мне становится плохо. И когда мы с Оксаной бываем в Штатах и разговариваем там с соседями, с моим братом, с моими сестрами, они это не видят, потому что они - часть этого общества, и они не видят, как я это вижу со стороны, как видят многие европейцы, люди со всего мира. Америка-то видна со стороны для других, а для американцев - нет, они все находятся внутри, они не видят, как это все на них действует, какие у них есть потребности. Они абсолютно не ощущают это. Зато они ходят в кино именно за этим. И вот когда этого нет, то это плохое кино, потому что оно меня не успокоило. Значит, плохое.
Марина Тимашева: Как и Джон Фридман, я люблю фильм «Красота по-американски», как и он, понимаю, что множество американских картин сделано по одним и тем же лекалам, но, в отличие от него, зрительская любовь к добрым сказкам, и уже тем более, к «Властелину колец» совсем не кажется мне опасной.
