Письмо из Санкт-Петербурга, пришло по электронной почте за день до выборов в Государственную думу: «Завтра выборы. Плакаты, лозунги, бабульки и студенты, раздающие материалы ЕР и СР. Тошнит от всего этого. Никак невозможно повлиять своим голосом ни на что. Я 1956 года рождения, инженер. Почему-то вспоминаю сегодня всю свою жизнь и жизнь моих предков. Один мой дед Первую мировую войну закончил унтер-офицером. Побратавшись с немцами, дал обет Богу не убивать больше никого. Положил шашку свою под проезжавший бронепоезд и никогда этой клятвы не нарушал. В деревню приходили и красные, и белые, и те, и другие его арестовывали, избивали. Он ни с кем не пошел, а ушел певчим в церковный хор. Я часто думаю (может быть, наивно): "Вот, пожалуй, единственно правильный выход - неучастие в убийствах и во лжи. Если б таких людей было много, наша история протекала бы не так". Брат моей бабушки Иван Тимофеевич, 1922 года рождения, воевал танкистом до победы. Ранен был четыре раза (на Курской дуге снесло снарядом башню его танка, и он получил очень тяжелое ранение в голову), сменил три экипажа (так ему везло). В начале войны горстка наших с одним его танком выходила из окружения, с ними были одиннадцать пленных немцев. Подошли к линии фронта. Командир группы приказал уложить немцев под гусеницы и велел Ивану Тимофеевичу раздавить их, чтобы без обузы перейти линию. Дед сопротивлялся этому до тех пор, пока к его голове не был приставлен пистолет. Тогда он закрыл люк и глаза и поехал. Больше ничего не помнит, только крики сквозь рёв мотора. Он часто говорил: "Не верь тому, что снимают в кино про войну, и вообще никому не верь на слово". Закончил войну капитаном. Его дивизия была оставлена в Германии. Общались с местным населением, дружили с немками. У деда появилась первая любовь, встречались. Его обвинили в том, что он связан с немецкой и американской разведками, и на 10 лет отправили за колючую проволоку в Соликамск. Умер он в 1971 году. Я недавно с ужасом осознал, что уже пережил его, - забежал в церковь, поставил за него свечку, помолился за него. Как много он страдал в своей короткой жизни!.. Не пойду завтра на этот балаган, Анатолий Иванович. Им только этого и надо. Но чувство брезгливости не позволяет. Выхода не вижу. Ловко они надругались над избирательным правом. Горько от всего и пусто на душе».

Я, знаете, о чём всегда думаю над такими письмами, дорогие слушатели? Когда-то была подмечена одна роковая особенность России, одно громадное отличие её от Запада. Огромный разрыв между верхами и низами. Дело не просто в том, что верхи обращались с низами, как со скотом. В буквальном смысле – как со скотом: крепостных продавали и, следовательно, покупали, как обычное движимое имущество, как крупный и мелкий скот, семьями или в разбивку. Дело было ещё и в том, что у верхов и низов были совершенно разные понятия обо всём на свете. Что для одних хорошо, то для других плохо или никак. Как две разные нации. Даже языки разные. Было время – в полном смысле разные: верхи говорили на французском, низы – на русском. Таких понятий, как законность, обыкновенные приличия в отношениях верхов и низов не существовало. Произвол одних и рабская подданность других. С двумя этими разными и, по существу, враждебными нациями Россия вступила в ХХ век, а вскоре после того – в Первую мировую войну. Чем это кончилось, известно. А сейчас мы наблюдаем другой разрыв. Я говорю не о разрыве между начальством и населением, хотя и здесь пропасть такая, что западному человеку она кажется неправдоподобной, невозможной. Я говорю о пропасти между автором письма, которое сейчас читал, и большинством людей такого же общественного положения – рядовых людей. Ему так горько от всего, что проделывает Кремль, что жить не хочется, а им – большинству – хоть бы хны. Не знаю, чем кончится этот разрыв.

Письмо из Праги: «Здравствуйте, Анатолий Иванович! С большим интересом прочитал последнюю передачу «Ваши письма» на сайте Радио «Свобода». Объявленная вами не существующей точка зрения о виновности Гавела в распаде Чехословакии весьма распространена. А вообще, думаю, что говорить о «демократичности» сознания тех же европейцев и американцев некорректно. Точно так же, как в России народу постоянно повторяют мантры про Путина, на Западе это мантры про «права человека». Но я, грешным делом, думаю, что здесь к «правам человека» всерьез относятся все-таки меньшее количество людей, чем в России - к Путину. Что касается комментированного вами письма о ненадёжности современной цивилизации, то интересно, почему вы не обратили внимание на затронутую в нем проблему реальной уязвимости сложных механизмов. Действительно, современный автомобиль гораздо менее надежен и пригоден к ремонту, чем тот, который делали в 50-х годах. Точно так же бомбардировки или природные катастрофы могут парализовать жизнь современных городов более успешно, чем даже лет пятьдесят назад. Из этого не следует, что людям нужно возвращаться в пещеры и на деревья, но проблема интересная».

Надо же, я столько лет жил в Чехии и не обратил внимания, что среди чехов тоже есть мнение, что Словакию они потеряли из-за Гавела. Непростительный промах. Даже, пожалуй, грех, тем более, что «грех» в переводе на русский язык это и есть «промах». Дело, видимо, в том, что чехи обвиняют Гавела не так горячо и грубо, как россияне – Горбачёва и Ельцина (говорю о тех россиянах, которые считают их виноватыми в распаде Советского Союза).

Следующее письмо: «Если позволишь, Анатолий Иванович, два слова к «содержанию» Бытия. Хочу подтолкнуть тебя к пониманию. Мир не возник когда-то, а возникает постоянно, каждое мгновение. Мудрые люди не зря считают время процессом замещения одного мига другим. Утверждение «Бог есть» имеет смысла не больше, чем «Бога нет», ибо Бог есть мысль, наша способность мыслить свободно. Всякий из нас в свободном творчестве становится со-автором Творца. Мир не знает смерти, он сплошное бытие. То, что мы называем смертью, есть инструмент, способ ежемгновенного преображения-рождения. Позволь совет тебе, филологу. Попробуй однажды вчитаться в первые четыре страницы Писания. Сначала этот текст кажется нарезкой коротких фраз без красок и запаха литературы. Но вдруг в нем открываются цветы и ароматы божественного повествования. Обертоны этого текста придумать невозможно. Это рассказ о мире, не покидающем своего предисловия. Из мной прочитанного это самый «хитрый », самый «змеиный» текст», - говорится в письме.

Вот каким умным считают меня некоторые слушатели «Свободы» из философов: думают, что я способен понять их суждения и открытия. Сам же я не уверен, что могу это всё понять, но вот в том, что смогу доходчиво объяснить другим, - не сомневаюсь. Правда, если объяснять всё, что втиснуто в это письмо, не хватит остатка жизни, а вот одну толику – можно попытаться… Автор хочет сказать, что не было так, что мир возник и стал себе развиваться, - мир только то и делает, что рождается, он всё время пребывает в своём «предисловии», это, по-моему, хорошо сказано. Череда исчезновений и возникновений бесконечна, и нет ничего, кроме исчезновений и возникновений. Всё, короче, течёт, всё изменяется. Оттого-то, наверное, «всего прочнее на земле печаль». Сколько ни кричи: «Остановись, мгновение!», не докричишься.

«Для того, чтобы стих стал гениальным, - читаю в следующем письме, - он должен на момент написания казаться полной чушью. Должно пройти лет десять: действительность не может дорасти до уровня произведения раньше. Лет более десяти назад прилетела ко мне Муза, дала подзатыльника и велела написать, что продиктует. Я человек уже не самый молодой, работаю по технической части, водки не пью, психическими заболеваниями не страдаю и стихов не пишу. Почему тетка эта залетела ко мне, и всего, кстати, только раз, - не знаю. Попутно сообщаю вам, Анатолий Иванович, что Муза поэтическая - это не юная дева приятной наружности, а толстозадая драчливая баба. Читайте и удивляйтесь глубине её прозорливости. Не хотелось бы мне повидать эту тетку еще раз. С уважением, Григорий Поляк.

Наш православный вдумчивый народ

Лишь самых лучших в Думу изберет.

Посмотрит кротко в голубы глаза,

Поставит “галку”, чтобы было “за”.

Всю ширь страны, размах ее полей

Нет, не охватит ни один еврей!

Уж над Россией солнышко встает.

Под этим небом черный не живет.

Гудят заводы, стройки и мосты.

Владимир Первый – гений красоты.

С утра с насеста петушок поет,

Строчит в овраге родный пулемет.

Спасибо за письмо и стихи, Григорий! Думаю, что перед тем, как Муза залетела к вам, чтобы продиктовать эти строки, вы читали одно примечательное стихотворение Владимира Набокова. Герой этого стихотворения успел покинуть Россию, прежде чем за ним пришли, но на чужбине ему часто снится то, чего избежал:

Бывают ночи: только лягу –

В Россию поплывёт кровать.

И вот ведут меня к оврагу,

Ведут к оврагу – убивать.

Проснувшись в холодном поту, он радуется, что это только сон, но…

Но сердце, как бы ты хотело,

Чтоб это вправду было так:

Россия, звёзды, ночь расстрела

И весь в черёмухе овраг.

«Уважаемый Анатолий Иванович! – следующее письмо. - Вы, стало быть, считаете, что в русско-чеченской войне победили чеченцы, вернее, абреки. Мне понятен и близок ход вашей мысли. Чеченской стороной убиты два зайца. Нация, во-первых, заметно модернизировалась или осовременилась, как говорите вы, известный наш противник воды сырой и басурманских слов. Смысл этой победы не до всех дойдёт, но я его усекаю. Во-вторых, нация живёт в достаточной степени по-своему, не так, как остальная Россия. Но вот я читаю в российской антипутинской газете написанную чеченкой из Грозного исключительной важности статью. Поражает само её название: «Чеченский в дефиците». Речь идёт о том, что в Чечне быстро загибается чеченский язык. С болью в моём русском сердце приведу только одно предложение из этой статьи: «Юноши и девушки Чечни говорят, что им сегодня легче не только беседовать, но и думать на русском, чем на родном языке». Как видите, Анатолий Иванович, вопрос о том, какая сторона победила в русско-чеченской войне, не столь простой. Николай Смирнов. Северный Казахстан».

Спасибо за письмо, Николай! Я жил в Северном Казахстане. Ещё застал ссыльных чеченцев и ингушей. Туда, в Северный Казахстан, был выслан весь чечено-ингушский народ. Бедствовал он страшно, люди тысячами гибли от голода и холода в землянках, бывало – и под открытым небом. Я хорошо знал их быт, у меня были друзья среди них. Народ замечательно смышлёный, цепкий. То, как он приспосабливался к нечеловеческим условиям, как выживал, как хранил своё достоинство, как мог постоять за себя в не очень дружественном окружении, с какой ловкостью и одновременно презрением пользовался продажностью советского чиновничества, - в двух словах не расскажешь. Больно было видеть унижения, которым подвергались эти люди. Кончил парень школу с «пятёрками» по всем предметам, а его не принимают в институт, потому что он чеченец или ингуш. Или, кстати, поволжский немец. Или балкарец. Или крымский татарин. Иногда просто темнело в глазах от возмущения. А в социализм – в хороший, правильный социализм – продолжало вериться. Теперь вот приходится наблюдать, как исчезают языки, не только чеченский. Во всём мире языки исчезают уже с такой скоростью, будто их сжирает пожар. Говоришь себе: ничего, это явление природное, мир не станет однообразным, какое-то разнообразие будет всегда, но сам понимаешь, что слова твои звучат, как заклинание, а что будет в действительности, - откуда тебе знать?

«Здравствуйте, Анатолий Иванович. Похолодало и у нас, - письмо с берегов Дона. - Похоже, надо надевать шапку. Открыл шкаф и начал перебирать свои шапки. Так. Вот старенькая военного образца, замызгана немного. Буду надевать на работе. Работа у меня с автомобилями. Вторая шапка тоже военного образца, почти новая. Спасибо министру обороны: обеспечил на много лет. Хожу по городу в ней. И, наконец, осталась третья шапка, шапка из молодого барашка. Сшита на меня местным скорняком. Сшита замечательно. В ней не хожу года с 1995 или 1996. Не хожу с тех самых пор, как «чеченские бандиты» напали на мою великую родину. А не хожу в ней потому, что в ней не подойти к вокзалу, не зайти на базар, и в городе лучше в ней не появляться. Почему? Да, тут же подвалят менты и начнут выяснять, откуда и куда это я иду, а, главное, зачем. Требуют документы. Долго их изучают. Могут порыться и в карманах – в ваших, конечно. Очень бдительные ребята. Интересно было бы показаться в ней в Москве. Удалось бы воротиться живым и здоровым домой? Нет, нет! Экспериментировать не хочется. В Москву ни ногой! Ни один из нынешних врагов нынешней советской власти не дал такого точного, меткого определения современному состоянию страны, как борец за эту власть товарищ Черкесов. Лучше не скажешь: повисла Россия на чекистском мясницком крюке, повисла и висит. Вот почему так больно…».

Согласен с этим слушателем. За последние годы в России не было написано ничего более странного, чем та статья Черкесова, которая упоминается в письме. Напомню слушателям, о чём речь. Говорить буду в тоне, который принят среди людей, пишущих нам о «гэбухе» или о «гэбне» - есть и такое смачное слово. Мне оно, кстати, не нравится. В России не ладят между собой чекисты и менты. Сильно не ладят. Дошло до того, что начали друг друга сажать. Благо, это не трудно: воруют, грабят, бесчинствуют, как известно, и те, и другие. Более того, чекисты стали сражаться и между собой. Черкесов – чекист. В советское время охотился за диссидентами. Работа была непыльная, много ума не требовала. Путин назначил его главным по борьбе с наркотиками. И чем-то не угодил этот Черкесов бывшим своим сослуживцам. Они взяли да и посадили одного из его генералов. Или даже нескольких. Это его страшно обеспокоило. Он решил, что в опасности не его орлы, включая его самого, а отечество, Россия. И слушайте (те, кто пропустил это событие), что он сделал. Он обратился к чекистам всех ведомств, ко всему их сообществу, и не как-нибудь, а через печать. Не статья, а крик души. Мы, говорит, в послесоветское время спасли Россию. Она, мол, повисла на нашем крюке, а так бы грохнулась в преисподнюю. И, дескать, грохнется, если мы не прекратим войну в своих рядах. А пока, значит, держится – мы её держим, чекисты, на нашем, значит, крюке. «Ты соображаешь, что ты написал или подписал?» - буквально взревели некоторые из них, те, что чуть лучше понимают, что к чему. Путин с Медведевым говорят, что в России настоящая демократия, что всё держится на ней, а ты, мол, заявляешь, что всё держится на тайной полиции, на её крюке, то есть, на «стукачах» и тех, кто собирает их доносы. Этим поводом тут же воспользовались несколько толковых ребят, чтобы лишний раз объяснить людям, что КГБ, ГРУ и всё такое – это была самая бездарная и бездельная из частей советской бюрократии: прошляпили и провалили всё, что только можно было прошляпить и провалить по всему миру, не только на его шестой части. И если к нашим дням изменилась, то – в худшую сторону, о чём-де и свидетельствует «крик души» Черкесова.

Вот, кстати, ещё одно письмо, где упоминается эта история: "Здравствуйте, Анатолий Иванович! Вы нас всё учите да воспитываете, а пацаны под ковром бушуют. Генерала от наркоты арестовали, полуминистра финансового прищучили. Грызутся не на жизнь, а насмерть суверенные демократы, того гляди, в кумира вцепятся. И уж эти-то суверенные братки либеральничать не будут, загрызут. Вот и ищет наш президент у электората защиту от них. Отряды путинюгендов формирует местных и не местных, имидж национального фюрера примеряет. Было это уже на Руси. Тогда Иван Васильевич крутехонько разобрался со стрельцами, но нервишки потрепал себе необратимо. От припадка нервного и помер государь. Да и в государстве в ту пору лихолетье было великое. Что нынче образуется? Доведет ли истерика кумира страну до хрустальных ночей? Не думаю. Гитлер был мстительным закомплексованным интеллигентом, Сталин – хитрожопым самодостаточным бандитом, а наш нацлидер – типичный представитель непородной дворовой шпаны, и вся его "агрессивная риторика" не более чем блатная феня. Думаю, обойдется. Кончится все пшиком, и дурь развеется почти бесследно. Такая вот версия и прогноз», - пишет автор. - Человек, который о правозащитниках в своём отечестве говорит, что они «шакалят» у западных посольств, не должен рассчитывать, что никто в России не заговорит о нём на его языке. Это, видимо, выше сил человеческих".

Беру следующее письмо: «Дорогой наш оптимист Анатолий Иванович!
Закончился у нас коммуно-фашистский шабаш, точнее, один из его этапов.
Страну изнасиловали, как хотели. А мы не особенно и сопротивлялись. Расслабились и получили удовольствие. Похоже, что я ошибся в своих прогнозах – не удалось им набрать более 75 процентов! И будем надеяться, что он уходит. Мог уйти приличным человеком. Но предпочел нагадить всем своим вмешательством в выборы, хотя мы и получили то, чего заслуживаем: парламент дураков и негодяев, селекцией которых система занималась очень успешно в течение последних ста лет. Будем надеяться, что это последняя его подлость. Осталось нам еще выбрать беби-президента по его плану, видимо. Неужели кто-то думает, что человек «в кепке» подчинится этому «мальчику», имея на содержании две дивизии КГБ под Москвой? Или силовые монстры, которые даже Путину не особо подчиняются в последнее время. Не забываю ваш совет, дорогой Анатолий Иванович, - дышать глубже, памятуя, что в природе все разумно и что в конечном итоге даже подобное развитие событий в России необходимо по сути (для нас). Иначе не поймем, кто мы и где мы. Плохо то, что на это отпущено нам очень мало времени».

Скажу вам прямо, дорогие слушатели, я с некоторым усилием оглашаю такие резкие письма, но если не буду этого делать, получится, что их в почте радио «Свобода» нет, а они есть, и каждый из вас это знает.

Следующее письмо: «Здравствуйте, Анатолий. Это пишет ваш постоянный слушатель Михаил. Некоторое время назад я начал записывать слова и короткие фразы, услышанные мной по телевидению, радио, прочитанные в прессе или пойманные в разговорах. Они, на мой взгляд, отражают происходящее в России. Как говорил один поэт, ловят "обличье, состоянье и положение вещей". Передайте по «Свободе» хотя бы часть моего словарика, хотя я не знаю, как это перевести в радиоформат, где каждое слово надо разжевывать».

Я тоже не знаю, Михаил, но попробую – может быть, что-то прозвучит понятно. Вот маленькая часть этого словаря.

Благосостояние россиян.
Гламур.
Игроки на этой площадке.
Консенсус элит.
Космонавты (нарицательное, омоновцы).
Луговой в Думе.
Менталитет.
Ментура.
Обманутые дольщики.
Она утонула (разговорное).
Оранжевые тенденции.
Пиар, пиар-акция, пиар-проект.
Плюрализм мнений (ироничное).
Понятные условия игры.
Послание президента (шутливое).
Полутоталитаризм.
Полониевый след.
Реформа армии (ироничное).
Российские парламентарии (шутливое).
Российские нанотехнологии (научное).
Слизка, дерипазка, грызлов (Бог знает, что это такое).
Угроза Майдана.
Шакалят по посольствам.
Электоральные настроения и надежды (неприличное»)».

Это я читал словарик современного русского языка, присланного на радио «Свобода» нашим слушателем Михаилом. Представляют ли себе молодые люди, а впрочем, и многие старые, сколько новых слов вошло в русский язык в первые годы и десятилетия советской власти? Не вошли, а хлынули. И какие это были слова и выражения! Например, «ликбез». Ещё и сегодня можно услышать. «Ему ликбез надо пройти». «За душой у него ничего, кроме ликбеза». «Ликбез» - сокращение двух слов «ликвидация безграмотности». Такую кампанию проводила советская власть в двадцатые годы. Повсюду были созданы курсы, где обучали читать и писать, - «ликбезы». Или такое выражение, как «враждебные голоса». Это уже 60-е годы. В газетах так назывались западные радиостанции: «Свобода», «Голос Америки», «Немецкая волна». Народ же, употребляя это выражение, издевался над властью и казённой пропагандой. Слово «враждебный» звучало в прямо противоположном смысле: благожелательный, независимый, правдивый.