Театр Et Cetera отметил накануне пятнадцатилетие. По словам его создателя и художественного руководителя Александра Калягина, пятнадцать лет театру — это, с одной стороны, мало, но, с другой стороны, достаточно для того, чтобы сказать — мы живы, мы существуем. Дай бог, чтобы и дальше мы так говорили.
Театру Et Cetera — пятнадцать лет, а кажется, что он появился только вчера. Много лет театр Et Cetera ютился в маленьком помещении на Арбате, и сделал все для того, чтобы обжить в общем-то не театроугодное пространство. Теперь у Et Cetera новое роскошное здание, всевозможные технические новинки, но не в этом суть. Суть в том, что все эти годы Александр Калягин искал режиссеров, лучших из лучших, и приглашал их к совместной работе. «Шейлока» здесь ставил Роберт Стуруа, «Дон Кихота» и «Короля Убю» — Александр Морфов. Это знаменитости. Но находили и молодых людей. Взять хотя бы Владимира Панкова, автора спектакля «Морфий» по сочинению Булгакова. Так складывалась афиша — ей богу, нет ни одного спектакля в театре, который было бы стыдно смотреть.
В речи, которую Александр Калягин держал на юбилейном вечере, он сказал, что взял себе за правило отмечать годовщины не здравицами, капустниками, а серьезными премьерами. К десятилетию выпустили «Последнюю запись Крэппа» Беккета в режиссуре Стуруа, к пятнадцатилетию — «451 по Фаренгейту» в инсценировке и постановке Адольфа Шапиро. Александр Калягин вроде бы говорил шутливо, а на самом деле довольно горько о том, что пятнадцать лет не круглая дата, неправильной формы, но когда весь город украшен рекламными растяжками «Мы уже целый месяц на рынке недвижимости», юбилей театра следует отмечать. Калягин говорил и о том, что все пятнадцать лет театр старался заработать на жизнь, не унижая себя при этом коммерцией, не теряя достоинства. Он говорил, собственно, о том, о чем идет речь в великом романе Рэя Брэдбери, о вещах, вроде бы не имеющих отношения к театру, о том, например, что желудки наши не увеличиваются, а предложения, чем их набить, во сто крат больше прежнего, о том, что роскошь превратилась в насущную необходимость. Он не рассказывал о беде, войне, конце цивилизации. Но все это как-то чувствовалось в паузах между словами.
Нет, не случайно «451 по Фаренгейту» поставлен именно в театре у Калягина. Этот роман современен всегда. В то время, как он вышел на русском языке, важнее всего была история людей, прятавших книги, учивших их наизусть, сохранивших культуру. Тогда тоже прятали, учили и сохраняли. Теперь важнее другое — история о тех, кто выбирает президента по росту или белизне зубов, о тех, кто живет, заложив уши наушниками, и не отрывая взора от экранных глупостей, о тех, из кого вытряхнули лишние мысли, и о тех, кто вытряхнул, людях во всех отношения приятных и образованных, но считающих всех остальных быдлом. Адольф Шапиро так кажется хотел рассказать обе истории — и ту, что была важнее всего в 1970-е годы, и ту, что существенна теперь.
