Тамара Ляленкова: Близость рождества волей-неволей заставляет даже людей неверующих обратиться к библейским сюжетам, во всяком случае к одному из них, к самому мирному, самому тайному, освещенному Вифлеемской звездой. Иначе праздник обойдет стороной, не станет тем радостным событием, которого с таким нетерпением ждут дети и взрослые весь год. Недаром Рождество – это семейный праздник. Святое семейство – это та модель семьи, которая стоит у истоков христианства. Правда, фактическое ее бытование из новозаветных текстов понять нельзя, только если приблизительно реконструировать, опираясь на дошедшие до нас факты библейских времен, как это могло бы быть.
Моя первая собеседница – библеист Анна Шмаина-Великанова. И я спросил ее: могло ли так случиться, что трехлетнюю девочку Мириам родители отдали в иерусалимский храм?
Анна Шмаина-Великанова: На этот вопрос, к сожалению, можно ответить только отрицательно. С точки зрения библейских законов и дальнейшей еврейской традиции никакая женщина, никакая девочка никакого возраста войти в храм не может. Она может находиться только во дворе женщин, который ближе к храму, чем двор иноземцев, но все-таки не представляет собой часть храма. Это прежде всего связано с очень острым в библейской вере, в иудаизме переживанием ритуальной чистоты. Это нельзя назвать дискриминацией или чем-то таким, потому что это слишком архаично. Поэтому с фактической точки зрения можно сказать, что вся история введения Богородицы во храм абсолютно невозможна. Я очень решительно эти тексты осудила в смысле их фактичности, но нельзя не видеть того, что они вошли в ткань богослужения, они составляют неотторжимую часть преданий христианской церкви, и православной и католической. Католическая церковь неоднократно высказывалась по этому поводу, что это все ложь, апокрифы, в которых нет ни исторической, ни вероучительной ценности, она просто запрещала их читать. Тем не менее, люди их читали, переписывали, их распространяли в очень большом количестве, было много рукописей. И главное – они вошли в богослужение. Поэтому у них есть символический смысл. Богослужебные тексты все поэтические, высоко символически нагруженные, и, как в поэзии, фактическая сторона иногда отсутствует или, даже присутствуя, ничего не значит.
Богородица не находится в храме, она сама храм, она рождает божество. И для поэзии не важно, что маленькая девочка по имени Мириам никогда не была в храме. Потому что речь идет не об этой маленькой девочке, речь идет о том человеке, который породил церковь. Эти россказни, эти небылицы возникли потому, что не было никаких достоверных фактов и никаких былиц. Евангелие – исторически достоверный текст, деяния – почти ничего не говорят. Они упоминают Богоматерь, мы знаем, что она исторический персонаж, больше, собственно, ничего. Мы видим ее на браке в Кане, у креста, мы что-то знаем о благовещении, рождестве, о детстве по одной фразе. Как говорил владыка Антоний, в Евангелие есть единственная заповедь, которую дала нам Матерь Божья: «Все, что он скажет, все сделайте». Это фраза, как мы помним, с которой Богоматерь обращается к слугам на браке в Кане.
Обручали обыкновенно по достижении брачного возраста. Люди рано умирали в отсутствие антибиотиков, поэтому они рано женились. И нормальный брачный возраст – это 13 лет для мальчика и для девочки. Бывала и большая разница в возрасте, но если муж значительно старше, скорее всего, он вдовец. Но то, что, как там сказано, он обнаружил, что она имеет во чреве от Духа святого, и, будучи праведен, не хотел огласить ее, решил тайно отпустить, конечно, также с историческим фоном хорошо согласуется. Потому что по букве закона ее должны были убить, потому что обрученная девица все равно что вышедшая замуж, и это расценивается как нарушение супружеской верности, то есть ее должны побить камнями. Всегда ли это делалось в это время? Скорее всего, не только не всегда, а очень редко. Рабби Акива во втором веке говорит, что «если нам к седьмой заповеди относиться так, как это сказано, то в Израиле не останется ни одного человека, поэтому мы не можем побивать камнями ни мужчин, ни женщин – других нет». Тем не менее, именно та ситуация, которая предполагается, - обрученная невеста беременна от другого, - могла быть. И конечно, я не вижу ничего удивительного в том, что, даже не понимая, какое уникальное событие с ним случилось, Иосиф не хотел, чтобы эту юную девушку из-за него убили. Для этого не нужно быть сверхсвятым, просто речь идет о добром, порядочном человеке. Что касается того, что он хранил ее потом, когда узнал уже от ангела, что «рождаемое святое», сказано в Евангелие, это мессия, то иное поведение трудно себе представить. Представьте себе, что вам доверена на хранение водородная бомба, - наверное, вы будете вести себя очень осторожно с ней из чувства простого самосохранения.
Тамара Ляленкова: Он мог присутствовать при родах?
Анна Шмайн-Великанова: Конечно, мог. Отец практически всегда присутствовал. Если он не присутствовал, то это создавало дополнительный обряд, потому что ему нужно было возвестить, кто у него родился. И конечно, всегда человек стремился присутствовать. Судя по тому, что сказано в Евангелие, он и роды принял, никого, кроме него, там и не было.
Тамара Ляленкова: Это, казалось бы, очень частное по своей форме событие изменило мир. Однако и мир из библейской истории взял то, что было понятнее и ближе. Например, образ Богоматери с младенцем, которая в России почитается больше других икон. О возможных причинах такого предпочтения я попросила рассказать литературоведа, психоаналитика Дэниела Ранкур-Лаферьера.
Дэниел Ранкур-Лаферьер: Богоматерь всегда или почти всегда на русских иконах представляется вместе с младенцем. Младенец – это человек на очень ранней стадии развития, иногда он просто у груди у матери, на иконах так называемой Млекопитательницы. Так что связь с матерью очень близка, и граница между ребенком и матерью очень неопределенна на этой стадии.
Тамара Ляленкова: Вы можете отношения матери и младенца по тем или иным иконам определить с точки зрения психоанализа?
Дэниел Ранкур-Лаферьер: Конечно, бывают всякие иконы, есть разные степени смывания границ между ребенком и матерью. Так называемое умиление – ребенок обнимает мать, и там граница между матерью и ребенком не существует. Но есть и другие типы, скажем, одигитрия, то есть указательница, где ребенок уже взрослее, сидит на коленях у матери, и она указывает на него для молящегося. В таких иконах граница между ребенком и матерью уже существует. Очень редко Божья Матерь бывает одна. С точки зрения богословия не совсем прилично молиться не Богу, а его матери, так что лучше, если Бог сопутствует или Бог есть вместе с матерью. Дело в том, что Бог всегда был, всегда существует и всегда будет. Даже если он ребенок, он все-таки Бог, его божественность вечна. Я наблюдаю и иконы, и молящихся. Я считаю, что иконы Богоматери на Руси самые популярные. Даже более популярные, чем, скажем, Николай Чудотворец или Христос, Спас Нерукотворный. Потому что русское общество вообще матрифакально, это можно сказать не только об иконах, но и, скажем, о русской литературе, о народных верованиях, о фольклоре. Об этом я говорил в своей книге «Рабская душа России», где я проанализировал нравственный мазохизм и культ страдания в России.
Тамара Ляленкова: Вы считаете, что это связано именно с зависимостью от материнского начала?
Дэниел Ранкур-Лаферьер: Да. Если ребенок слишком зависим от матери, то он становится рабом матери. И, наоборот, сама мать становится рабой ребенка. Если эта связь продолжается и у взрослого человека, это уже указывает на то, что существует какое-то рабское отношение, то есть с точки зрения психоанализа мазохистские отношения между людьми. Не только матери и ребенка, но и, скажем, между государством и отдельными индивидуумами.
Тамара Ляленкова: Именно на этом отрезке воспитания, как правило, традиционно с детьми больше всегда и у всех занимается женщина.
Дэниел Ранкур-Лаферьер: Это только для начала. Но если это продолжается, такая зависимость длится уже на стадии учебы, где она не должна быть, это уже другая пограничная проблема.
Тамара Ляленкова: Но почему все-таки страдания? Такая зависимость могла бы и радость приносить. Почему страдания?
Дэниел Ранкур-Лаферьер: Россия – это страна страдания, как говорит Вознесенский. Дело в том, что в России еще пеленают детей, и это заставляет ребенка принимать все, что ему дает жизнь. Он привыкает на очень ранней стадии страдать. И когда он становится взрослым человеком, он, собственно говоря, не взрослый человек, а послушный ребенок.
Тамара Ляленкова: Таковы причины, по мнению Дэниела Ранкура-Лаферьера, почитания Богородицы в России. Библейскую часть и возможную реконструкцию истории святого семейства в программе представляла библеист Анна Шмаина-Великанова.
