Ирина Лагунина: Специалисты по Африке предупреждали, что после декабрьских выборов президента и парламента Кении могут возникнуть беспорядки. Но более 500 человек убитыми и более 250 тысяч беженцев застали международное сообщество и многочисленных туристов врасплох. Результаты голосования по кандидатуре президента, по мнению посла США в этой стране, определить сейчас невозможно. Бывший президент страны Мваи Кибаки утверждает, что победил он. Его главный оппонент Райла Одинга настаивает на том, что это – подтасовка, а на самом деле победила оппозиция. Оппозиция, действительно, победила на выборах в парламент. Но выборы человека от оппозиции в качестве спикера парламента, которые произошли во вторник, привели только к новым протестам и столкновениям с полицией, в результате которых есть человеческие жертвы. А параллельно с этими протестами по улицам бегают банды с мачете и отрезают гениталии, как говорят очевидцы, в основном мужчинам племени луо, к которому принадлежит Одинга. В свою очередь, люди из племени кикуя, к которому принадлежит президент Кибаки, изгоняются из Великой Рифтовой долины. Телеканалы показывают репортажи из беженских лагерей, которые охраняются полицейскими с хлыстами. И не ясно, кого они собираются этими хлыстами бить – беженцев или тех, кто может на них напасть. Чтобы понять размах происходящего, я позвонила в столицу Кении Найроби. Мы беседуем с директором кенийского отделения международной гуманитарной организации ActionAid Роджером Йейтсом. В каком положении находятся люди в этих лагерях и стоит ли международному сообществу ожидать еще один серьезный гуманитарный кризис?
Роджер Йейтс: Больших лагерей в стране нет. Люди в основном собираются в небольшие группы в школах, в церквях, в муниципальных зданиях. Я только что побывал в таком лагере в городе Накуру. Лагерь устроен на городской площади. И если сравнивать их положение с положением других беженцев в мире, то оно относительно неплохое. Их снабжают едой, одеждой, социальной и психологической помощью, у детей есть игры и игрушки, музыка. Есть и помощь отдельным людям, которые нуждаются в медицинском уходе, которые больны СПИДом. Но водоснабжение и канализация, конечно, не на высшем уровне. А по ночам освещение настолько слабо, что чувство защищенности и безопасности уходит. Так что в небольших лагерях, которым оказывают помощь местные власти, ситуация под контролем. Таких кризисов, как в других странах, в Кении нет.
Ирина Лагунина: Вы говорите о поддержке местных властей, а центральное правительство что-то сделало?
Роджер Йейтс: Центральное правительство выделило деньги, хотя непонятно, куда они ушли. А нехватка наличности на самом деле сказывается. Например, в том лагере, где я только что побывал, местные медицинские власти провели очень хорошую работу – они выделил специального человека, который провел оценку того, что надо сделать, распорядился убирать мусор и так далее. Но все это делается не на деньги центрального правительства, а из каких-то других источников. Координацией помощи занимается Красный Крест и Национальная ассоциация церквей. Так что, во-первых, помощь приходит - от благотворительных организаций, а во-вторых, есть структура на местах, которая позволяет с умом использовать эту помощь, насколько мы могли видеть.
Ирина Лагунина: Сложно, находясь вне Кении, понять, насколько это этническое насилие захватило страну – оно только в отдельных регионах или оно характерно для всего населения и для всех племен?
Роджер Йейтс: Есть две основные тенденции – исход или изгнание людей с их земель по этническому принципу происходит в основном на западе страны. В этом районе исторически шли споры за землю. Эти исторические факторы, глубоко засевший антагонизм, как будто только и ждали момента, чтобы вновь взорваться. Но это насилие ограничено только один районом в стране. А вторая тенденция – это насилие в городах, в районах трущоб. Оно тоже носит определенный этнический характер, но не настолько явно. Оно порой происходит внутри этнических групп и связано с обычными грабежами. Но в обоих случаях люди покидают свои дома – не только потому, что они боятся, но и из-за того, что есть реальная угроза их жизни. Мне даже рассказывали такие истории, что семья предупредила соседей из другого племени, чтобы они уходили – потому что на них могут напасть люди их того самого племени, к которому принадлежит эта семья. Но есть они из разных племен, но они по-прежнему друзья и они боятся за жизнь друзей. В целом же этническое насилие в смешанных этнически районах пошло на спад, и мы получаем сообщения, что люди возвращаются в свои дома. А вот на самом западе страны, который в основном населен сторонниками партии, проигравшей на выборах, насилие носит политический характер. Люди в ярости, и были случаи нападения как на отдельные семьи, так и на наиболее богатые дома. Так что там тоже есть беженцы, но это никак не связано с этническими проблемами, о которых я говорил раньше.
Ирина Лагунина: Если бы вы стояли перед выбором, с чем обратиться к международному сообществу – с просьбой о гуманитарной помощи или с просьбой о политическом давлении, что бы вы выбрали?
Роджер Йейтс: Наш призыв – политическое давление. То пространство, в котором насилие может продолжаться и развиваться, должно быть закрыто. Политики должны выполнять свои обязанности – перейти к диалогу и постепенно уводить страну от кризиса. Гуманитарная помощь напрямую сейчас не так требуется. Тем не менее, когда речь заходит о возвращении людей и о поддержании мира в деревнях и городах, когда речь заходит о построении сильного гражданского общества, которое поможет сделать политические процессы в стране прозрачными и честными, тогда долгосрочные инвестиции международного сообщества очень бы помогли. Они помогли бы построить другую Кению и оставить в прошлом нынешнее насилие.
Ирина Лагунина: По телефону из Найроби - директор кенийского отделения международной гуманитарной организации ActionAid Роджер Йейтс. Жаклин Клопп, профессор Колумбийского университета в Нью-Йорке. Когда в конце декабря после выборов, результаты которых практически невозможно определить, в Кении началось массовое этническое насилие, это произвело эффект шока. Самая стабильная, наиболее демократическая и спокойная страна Африки вдруг взорвалась. Насколько глубоко в сознание племен уходит эта этническая враждебность?
Жаклин Клопп: Чтобы понять, что происходит сейчас, надо обратиться к истории, по меньшей мере, к 90-м годам. Кения находилась под очень жесткой диктатурой практически со времен обретения независимости. Дэниел арап Мой, который пришел к власти в 1978, продолжил этот стиль правления. В начале 90-х годов люди вышли на улицы, требуя политических свобод. Кения также попала под сильное международное давление – мир настаивал на том, чтобы страна открылась. Диктатура попыталась остаться у власти, организовав выборы. Результатом были волнения и этнические столкновения, очень похожие на то, что мы сейчас видим в Великой Рифтовой Долине. То есть тогда репрессивное правительство попыталось использовать насилие, чтобы выиграть выборы. А как они породили это насилие? Через этнические чистки. Вместо того, чтобы уничтожить барьеры внутри страны, они разрушили многонациональные поселения, согнали их с их земель. Этнические чистки носили массовый характер, но в основном были направлены против одного племени – кикуя. Кампания против племени кикуя фактически стала предвыборной платформой власти. Так что такого рода насилие возникает не в первый раз. А в 2002 году, когда к власти пришел нынешний президент Мваи Кибаки, он включил в свое коалиционное правительство не только нынешнего своего оппонента Райлу Одинга, но и многих людей, которые проводили этнические чистки. И с тех пор они так и продолжали кочевать из правительства в правительство. Ведь за ними – сила, они могут получать голоса избирателей, просто запугивая людей и, частично, используя ненависть, особенно к племени кикуя, самому многочисленному в Кении. Это – часть их политического репертуара.
Ирина Лагунина: Но насилие сейчас включает в себя не только этнические чистки против племени кикуя. Вообще, замечу, что в Кении всего около 40 племен и народностей.
Жаклин Клопп: Сейчас в стране есть несколько типов насилия. Во-первых, протесты против подтасовок результатов выборов. Это – законные протесты. В ходе этих протестов демонстранты уже не раз сталкивались с полицией, у которой – тоже долгая история жестокостей и насилия. Поскольку Кения столько лет была диктатурой, у полиции есть манера отвечать на любые проявления недовольства огнем. И она слишком быстро прибегает к силе оружия. Это происходит спонтанно, то есть это не носит характера подготовленных акций. А на фоне этого есть и хорошо подготовленные инциденты, очень похожие на то, что происходило в 90-е годы. Новое сейчас состоит в том, что люди, которые дирижируют этим насилием, находятся в стане оппозиции, в коалиции Райлы Одинги. Как в свое время Кибаки пригласил этих людей в свою коалицию, сейчас их пригласил Одинга. Он использовал настроения, которые существуют в обществе против племени кикуя, чтобы объединить людей против нынешнего правительства, против Мваи Кибаки.
Ирина Лагунина: Одинга – популист. Он называет себя лидером трущоб. Он получил образование в Восточной Германии и называл своего первого сына Фидель Кастро. Он выступает от имени бедноты, но занять позиции в политике ему помогла его весьма успешная бизнес-империя.
Но Кибаки расценивался международным сообществом как президент-реформатор, как человек, двинувший Кению вперед, как лидер, при котором страна начала развиваться, при котором рост ВВП составил 5 процентов в год, что исключительно хорошо для африканской страны. Из тех характеристик Кибаки, которые мне довелось читать, его единственным провалом считается то, что он не смог побороть коррупцию. Он когда-нибудь пытался разрешить эту проблему межэтнического насилия 90-х годов, пролить свет на эту историю и наказать виновных в этнических чистках?
Жаклин Клопп: Нет, не пытался, и это – еще один провал его правительства. И этот провал связан с тем, что он сам заключал соглашения с теми, кто стоял за этническими чистками. Он даже назначил одного из них министром. И этот человек, возможно, сейчас стоит за нынешними этническими чистками, только он уже принадлежит не к лагерю президента, а к лагерю оппозиции. Но в целом Кибаки подошел к выборам при большой поддержке народа – он предоставил политические свободы, экономика развивается наравне с политическими и экономическими свободами. Но Кения производит впечатление страны, в которой господствует безнаказанность, особенно для тех людей, которые могут использовать насилие и ненависть для того, чтобы собрать голоса избирателей.
Ирина Лагунина: Практически во всех государствах с трудной историей международное сообщество пыталось создать комиссии по примирению. Почему в Кении этого не произошло?
Жаклин Клопп: На самом деле и в Кении была предпринята попытка создать Комиссию правды, справедливости и национального примирения. Но Мваи Кибаки очень быстро отказался от этой идеи. Трагедия состоит в том, что это насилие в Кении опять повторяется. И именно из-за того, что никто из-за собственных политических интересов не хотел разбираться в событиях и преступлениях прошлого.
Ирина Лагунина: Жаклин Клопп, профессор Колумбийского университета в Нью-Йорке занимается Кенией последнее десятилетие. Германия в качестве меры давления предложила в среду Европейскому союзу заморозить финансовую помощь стране до тех пор, пока стороны не сядут за стол переговоров. А соседняя с Кенией Уганда, наоборот, открыла границу. В 70-х годах десятки тысяч беженцев из Уганды спасались в Кении от садизма своего диктатора-каннибала Иди Амина. Сейчас в Уганде 6 тысяч беженцев из Кении.
