Виктор Ерофеев: Наши гости – режиссер Игорь Морозов, режиссер Юрий Кондратюк и оператор Евгений Иванов. Тема нашей сегодняшней передачи – человек за кадром. Мы поговорим о том, как делается телевидение. Почему я решил сделать эту передачу? Потому что обычно мы видим тех людей, которые в кадре телевизионном или, например, сидят в студии. А вот эти люди достаточно редко, может быть, почти никогда не приходят в студию на радио и уж совсем редко снимаются на телевидении. Бывает, конечно, но редко. И тем не менее, как раз те самые люди, дорогие слушатели, которые делают нашу программу, благодаря которым эти программы становятся яркими, интересными и живыми, а не мертвыми. Как делаются эти программы – вот об этом мы с вами и поговорим.
Игорь Морозов – мой давнишний друг, человек, который до того, как стал режиссером, и танцевал в балете, и вообще занимался самыми замечательными артистическими делами, и вот решил стать режиссером. Теперь ты режиссеришь на НТВ, правильно?
Игорь Морозов: Нет еще. Режиссерю на НТВ немножко, режиссерю и на «Пятом канале» в Санкт-Петербурге немножко, и на канале «Сто». Проще сказать, где я немножко не режиссерю.
Виктор Ерофеев: Игорь Морозов – тот самый человек, который те, кто смотрит мою программу «Апокриф», как раз он – душа этой программы с точки зрения картинки, с точки зрения обстановки, с точки зрения того, что может сделать там одна, вторая, третья и так далее камеры. В общем, мы действительно с ним плотно работаем. Я думаю, что мы с него и начнем. Игорь, зачем нужен режиссер на телевидении? Что он делает?
Игорь Морозов: Все.
Виктор Ерофеев: Все – это как белый свет.
Игорь Морозов: Ты хочешь с точки зрения технологии?
Виктор Ерофеев: Да.
Игорь Морозов: Это тот человек, который определяет, как будет выглядеть все то, что увидят зрители, как, в каком ритме, в каком жанре. Собственно говоря, когда не было института продюсеров, который появился не так давно в России, и в общем, еще достаточно слабый, потому что нет школы, до этого и функции продюсера тащил на себе режиссер. Это был человек, которого будут в основном бить за неудачу или хвалить за удачу. Это такая ключевая фигура.
Виктор Ерофеев: А скажи, пожалуйста, когда ты делаешь эту программу, ты видишь гостей, которые в студии, ты видишь знаменитости, какие чувства у тебя вызывают эти гости и знаменитости? Ты их рассматриваешь как передвигающиеся объекты, говорящие головы? Ты их любишь, ты к ним равнодушен? Какие части своего сознания ты включаешь, когда ты рассматриваешь тех, кого будешь снимать? Я знаю, что у тебя очень хорошие отношения с очень большим количеством знаменитостей. Видимо, ты их неплохо снял. Ну, а ты то когда снимаешь, как ты на них смотришь?
Игорь Морозов: Очень давно, когда я только начинал, для меня это было, мне было еще достаточно мало лет, для меня это было удивлением. И так же, как у любого человека, это было огромной радостью от того, что я могу потрогать знаменитость, посмотреть на нее вблизи, познакомиться с ней. Потом это с годами уходило. Это зависит от того, кто сегодня в кадре. Потому что большое счастье для режиссера любого и для оператора, если ты что-то делаешь и делаешь с таким человеком, у которого ты можешь что-то уворовать в смысле мыслей, чему-то научиться. Потому что персонажи, которые попадают в кадр, они бывают двух видов. В некоторых ты вкладываешь, чтобы он был лучше, чтобы он казался лучше на экране, а некоторые, наоборот, в тебя вкладывают. Вот для меня это счастье.
Виктор Ерофеев: Интересно.
Игорь Морозов: У меня был такой цикл «Артобстрел», это самая-самая заря телеканала «Россия», он еще был РТР тогда, 1991, 1992, 1993 годы. Я делал такие мини-фильмики о разных людях. И вот Белла Ахмадуллина… О, говорил я, и понимал, что я стал умнее, пока я это делаю. Анастасия Ивановна Цветаева… Последнее ее интервью я делал. А бывает (не хочу называть этих людей), что вкладываешь себя, наоборот, в них и стараешься вытянуть их, чтобы они стали интересными зрителю. А в принципе речь уже идет о профессии и относишься к своей работе как к профессионал ежели, то (я не могу сказать, что я люблю всех, кого снимаю) что-то хорошее я в них должен для себя найти, иначе это очень тяжело.
Виктор Ерофеев: Но ты помнишь, мы однажды с тобой делали программу с немецким замечательным кулинаром. И на этой программе ты сделал совершенно замечательную картинку. Вот из чего состоит картинка? Как ты это делаешь? Даже он, замечательный немецкий кулинар, ведущий многие кулинарные и политические программы, был совершенно поражен твоей картинкой. Вот как складывается картинка? Я имею в виду то, что зритель видит на экране.
Игорь Морозов: Картинка складывается: сначала это не технология, а это профессия, не знаю, что еще из того, кто в кадре, потому что он тоже картинка, и все, что возникает вокруг этого человека, в принципе связанное с ним. Немецкий кулинар показался мне таким розовощеким, таким сочным, что захотелось, чтобы вокруг него то же самое и существовало, потому что это максимально проявляет его. И помню, что это был уже такой Питер Гринуэй. Не было у нас ни одного плана, который стилистически не был бы увязан со знаменитыми фильмами Гринуэя, когда через колбасу, через помидоры…
Виктор Ерофеев: Нам звонит Сергей из Армавира.
Слушатель: Игорь Морозов, вы на НТВ работаете?
Игорь Морозов: Я – главный режиссер развлекательного вещания телеканала «Россия», а на НТВ у меня бывают работы.
Слушатель: Очень приятно. Вы знаете, сейчас телевидение многие ругают. Я, конечно, не хочу в ваш адрес это сказать, но действительно, оно попсовое. Рок-н-ролла вообще не показывают. Ни одной передачи ни на одном канале нет. Я уже о хард-роке не говорю. Люди есть, которые увлекаются, они хотят новости узнать. Я понимаю, есть журналы. И вот нет ни одной передачи прямой. Вот я сейчас на Радио Свобода звоню по прямому телефону, я с вами общаюсь, я могу задать вопрос, я могу сказать реплику. А на телевидении такого нет.
Виктор Ерофеев: Сергей, я думаю, что это не совсем по адресу. Потому что не Игорь решает, будет ли это прямой или не прямой эфир. С другой стороны, Игорь как раз решает, будет ли это интересно, неинтересно. И, конечно, если будут интересные темы, интересная программа, то он может сделать это самым классным образом. А если сама программа не очень интересная, только будет ее вытягивать. Правильно? Я так понимаю?
Игорь Морозов: Да. А что касается тем программ, разговоры про то, что телевидение опопсело, ведутся уже достаточно давно. Я не хочу сказать, что я не разделяю этого. Но и какие-то очень важные вещи, если заговорили о музыке, юбилей Бори Гребенщикова, который я сам делал, они выходили в эфир. Но не надо забывать, что телевидение… сейчас у нас тоже болезнь роста, как и во многих других отраслях. Я согласен, я считаю, что это неправильно, поскольку телевидение это прежде всего… тоже шли споры о том, искусство это или нет, я, конечно, находясь внутри этого, придерживаюсь все-таки, что это искусство.
Виктор Ерофеев: Я тоже, кстати говоря. Я тоже считаю, что это искусство.
Игорь Морозов: Годар в свое время сказал, что в кино пришли художники, а на телевидение телеграфисты. Не согласен я с господином Годаром в этом смысле. Но это киношные амбиции. Мне тоже хочется, чтобы было больше разнообразия тематического в эфире. Но, к сожалению, все-таки телевидение ориентировано на массового зрителя, в нашей стране больше любят попсу. А телевидение старается угодить прежде всего большинству.
Виктор Ерофеев: Юра, скажите мне, пожалуйста, как вы решили стать режиссером? Оказал ли на вас какое-то влияние Игорь Морозов, который рядом с вами сидит?
Юрий Кондратюк: Знаете, дело в том, что с Игорем Морозовым я знаком не так давно, но все же давно. И узнав Игоря именно на площадке, я понял, что действительно телевидение – это то, что мне нужно.
Виктор Ерофеев: Серьезно?
Юрий Кондратюк: Совершенно верно. Что касаемо Игоря, я убедился, что это настоящий профессионал, и за ним следует идти, за ним следует смотреть, как он делает это. Благодаря Игорю я тоже многое узнал и многое узнаю до сих пор.
Виктор Ерофеев: Хорошо, действительно, вы – молодой профессионал, нам вы этим и интересны. А что вы делаете на клавише, что такое клавиша? Может быть, некоторые слушатели не знают, что есть режиссер, который работает с клавишами. Это что, это на кнопках?
Юрий Кондратюк: Да, это кнопки. Я отличаюсь от Игоря…
Виктор Ерофеев: Это кнопки называются?
Юрий Кондратюк: Да.
Игорь Морозов: Сидит на кнопках.
Виктор Ерофеев: Вот человек сидит на кнопках, кнопочник – что такое?
Юрий Кондратюк: Кнопки, собственно, на каждую кнопку приходится определенная камера. Камер бывает восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать и так далее.
Виктор Ерофеев: И вы принимаете решение, что показывать в данную секунду?
Юрий Кондратюк: Совершенно верно.
Виктор Ерофеев: То есть это и предварительный монтаж, можно так сказать?
Юрий Кондратюк: Да.
Виктор Ерофеев: Расскажите подробнее. Человек сидит и говорит, его снимает сразу восемь камер, или они показывают что-то еще другое?
Юрий Кондратюк: Есть камеры, которые показывают крупный план, есть камеры, которые показывают средний план, есть камеры, которые показывают общий план.
Виктор Ерофеев: А, кроме того, зрительный зал и еще что-то.
Юрий Кондратюк: Совершенно верно. Все зависит от структуры телепередачи.
Виктор Ерофеев: И если он, например, собирается чихнуть, то вы тут же переводите куда-нибудь.
Юрий Кондратюк: Абсолютно верно, чихнуть, поправить воротник, галстук, что угодно.
Игорь Морозов: Нет, он то как раз не переводит, потому что если человек чихает, то это интереснее, чем если человек не чихает.
Виктор Ерофеев: Но это ты так думаешь как человек, который любит свободу в эфире. А тот, который любит галстук в эфире, тот, наверное, должен перевести. То есть от этих кнопок рождается стиль программы, как показать.
Юрий Кондратюк: Да, совершенно верно. Есть еще свои законы и постулаты съемки телевизионной, в которой есть монтажность планов. Соответственно от этого зависит и поочередность плановая, переключение камер и прочее. Я скорее режиссер за пультом, Игорь – режиссер на площадке. Мы сливаемся в одно целое, и в итоге получается продукт.
Виктор Ерофеев: А продукт это значит изображение?
Юрий Кондратюк: Совершенно верно. Естественно, не без помощи Евгения, оператора.
Виктор Ерофеев: Сейчас мы до Евгения дойдем. Послушаем Сергея из Санкт-Петербурга.
Слушатель: Часто смотришь телевидение последнее время, оторопь берет. Во-первых, такое количество халтуры. Как показатель халтуры я приведу пример новостные выпуски. Часто можно увидеть снятые чуть ли не год назад или полтора, особенно о Кавказе или Прибалтике. Это настолько грубая халтура, это видно, что эти люди, которые сидят на телевидении, они себя до сих пор ощущают бойцами идеологического фронта. Как Михаила Саакашвили показывали? Просто страшно становится. И как нашего гаранта, например? Прямо слезы умиления падают. Почему такая штука? Неужели нельзя снимать то, что есть на самом деле и показывать адекватным образом?
Виктор Ерофеев: Игорь, отвечай.
Игорь Морозов: Я просто не совсем понял вопроса, потому что, естественно, снимается то, что есть на самом деле, и показывает то, что есть на самом деле. И вопрос скорее не к присутствующим здесь сегодня, потому что вопрос политики и идеологии. И не для не секрет, что телевидение в любой стране есть инструмент и обслуживает власть.
Виктор Ерофеев: А скажите, между прочим, вы – люди аполитичные? Юрий, вы – молодой человек, вы, когда смотрите ту самую картинку, которую вы должны в эфире уже подать как передачу, вы испытываете какие-то эмоции, или вы все-таки технический человек? Мне вот хочется понять, насколько здесь эмоций, насколько техники, насколько идеологии лично в вас.
Юрий Кондратюк: Есть два понятия, есть прямой эфир, а есть записные программы, которые потом монтируются. В прямом эфире, естественно, ты слушаешь, ты участвуешь в разговоре либо же в концертных номерах, ты слушаешь эту музыку, ты ее чувствуешь, ты собственно ее и воспроизводишь, с точки зрения телевидения, чтобы люди смотрели глазами. И я стараюсь смотреть глазами людей, которые смотрят.
Виктор Ерофеев: Зрителей, да?
Юрий Кондратюк: Да, телезрителей. Что касаемо телепередач, телеконцертов, которые идут в записи, естественно, когда ты снимаешь, ты понимаешь, что да, вот это будет еще домонтировано, это будет немножечко подмонтировано, чтобы это было более краше, более ярче. Да, конечно же, я не технический человек, я снимаю, представляю, как это будет, как это должно быть. После чего сажусь, монтирую и создаю этот продукт.
Виктор Ерофеев: И еще один вопрос к вам, Юрий. А что значит монтировать? Цензуру наводить что ли?
Юрий Кондратюк: Нет, абсолютно нет. Впрочем, конечно же, этим можно наводить цензуру, можно подчищать все, но монтаж подразумевает собой сборку, если говорить глубже, например, концерт может происходить часа два-три, а в эфире он полтора. Стало быть, монтаж подразумевает собой немножечко подчищение всяческих пауз, провисов и прочего.
Виктор Ерофеев: «Грязи».
Юрий Кондратюк: Совершенно верно.
Виктор Ерофеев: Теперь мы переходим к другому профессионалу. И этот профессионал называется оператором. Евгений Иванов, сидит улыбающийся, очень симпатичный человек. Евгений, с которым мы должны были встретиться в Париже, хотя я его еще не знал, но не встретились, вот встретились здесь. Евгений, скажите, пожалуйста, чем отличается режиссер от оператора? Я думаю, что не все наши слушатели это знают. Чем ваша профессия отличается от профессии Игоря?
Евгений Иванов: Вообще, телевидение – это такое коллективное творчество, и все в каких-то степенях дополняют друг друга. У нас нет таких профессий, который противоречили бы. Поэтому мы все равно идем в какой-то связке. Но немножечко разные задачи. Режиссер, как совершенно правильно Игорь заметил, - человек, который стратегически мыслит и отвечает за все, и в принципе он назначает или предлагает какую-то задачу. Это не значит, что оператор слепо следует этому, но в принципе оператор – второе лицо. Это очень редко бывает, когда типа у Русевского, когда он вылезает уже в лидеры такие.
Игорь Морозов: Извини, оператор и спасти может очень сильно.
Евгений Иванов: Естественно, но оператор сейчас это все-таки лицо зависящее.
Виктор Ерофеев: Но какая функция спасения? Игорь говорит, что оператор может спасти. Что он может спасти?
Евгений Иванов: Прежде всего, та картинка, о которой мы начинали говорить, это не только человек, это декорации, это свет, всякие нюнсы.
Виктор Ерофеев: Это атмосфера. То есть вы можете создать такую атмосферу и можете ее проигнорировать.
Игорь Морозов: Можете угробить.
Евгений Иванов: От этого стиль съемки.
Игорь Морозов: И на кнопках он сидит по-другому в зависимости от того, что сделал оператор.
Виктор Ерофеев: Тогда может мне Игорь сказать, что такое хороший оператор, как ты его выделяешь? Десять человек, а тебе надо выбрать оператора. Что у тебя в голове, чтобы сказать: «Этот оператор мне подходит?»
Игорь Морозов: Для меня хороший оператор – это тот оператор, которому я ничего уже не должен говорить.
Виктор Ерофеев: То есть ты ставишь задачу.
Игорь Морозов: Да, я, понимая, что мы делаем, объясняю, чего я хочу, чего я хочу по скорости монтажа, что я хочу от атмосферы, что я хочу от картинки. Я хочу, чтобы вот этот кадр вызывал слезы, я хочу, чтобы люди включили телевизор и увидели…
Виктор Ерофеев: И оператор может сделать слезы у зрителей, потому что он создаст такую атмосферу?
Игорь Морозов: Конечно. Я хочу, чтобы включили телевизор, увидели этот план и засмеялись. А там, может быть, ничего смешного нет. Но мне нужно, чтобы засмеялись. Значит, если оператор хороший, если он меня понимает, если мы договорились, то дальше, как правило, я уже не пасу человека, потому что он должен творить сам. И уже какой там будет свет, главное, чтобы я получил в результате то, чего я хотел. Какими средствами он этого достигнет, это меня мало волнует. Я считаю, что это правильно. То же самое потом с Юрой.
Виктор Ерофеев: Женя, смотрите, ведь камер много, а вы – оператор, вы стоите у одной камеры или руководите всеми камерами? Как это получается?
Евгений Иванов: Оператор-постановщик, в разных странах это по-разному называют, художник, фотографии и так далее, в принципе это человек, который выстраивает общую картинку, то есть имеет в виду не один показ, как, допустим, в театре. Знаете анекдот, когда оператора спрашивают: «Почему ты не ходишь в театр?» «Потому что там показывают один общий план».
Виктор Ерофеев: Нам звонит Иван из Москвы. Иван, какие у вас отношения с телевидением?
Слушатель: Я лежу и вспоминаю, с телеоператорами и режиссерами я знаком с 1976 года. На гребном канале снимался «Спринт для всех» и Ворошилов, и Масляков. В 1979 году я с кинорежиссерами и операторами познакомился при съемке фильмов «Петровка, 38» и «Огарева, 6». Там каскадерские номера были на автомобилях, а потом их в мультик с попугаем Кешей перевели. Я сейчас начал заниматься компьютером, скайпом, видеокамерой и так далее. Мы все про общественное телевидение, как так можно, хотя бы по полтиннику в месяц платить, хотя бы интернет-телевидение с какой-то прямой связью, где можно было бы и свою веб-камеру включить и задать вопрос юридического порядка и так далее… Как все это продумать? У меня мысль крутится, а додуматься не могу.
Виктор Ерофеев: Давайте Игоря по этому вопросу поспрашиваем. Что получается? Есть достаточно небольшое количество каналов, а Иван хочет, чтобы все было поживее и поинтернетистее. Ты же сам за это, чтобы было больше каналов или, наоборот, чтобы было качественных несколько каналов?
Игорь Морозов: Во-первых, каналов уже не небольшое количество. А что касается вопроса, я что, сумасшедший, я что, прогресс останавливать буду? Нет, конечно. Я очень хочу, чтобы метровые каналы были невероятно качественные, но при этом чтобы они не были мертвыми все равно. И любые достижения технического прогресса, чтобы внедрялись, конечно же, и в телевидение. То, о чем сейчас спрашивали, в Соединенных Штатах есть такие уже студии, и у нас тоже попытки их создать ведутся. Но это упирается в финансовые вопросы и в технические вопросы. И нет людей, которые против этого.
Виктор Ерофеев: Игорь объяснил нам, что такое хороший оператор, а вы нам объясните, что такое хороший режиссер. Как вы получаете эту задачу, и как вы понимаете, насколько он профессиональный или наоборот, супергениально, суперпрофессионально ставит перед вами задачу? Расскажите об этом контакте с режиссером.
Евгений Иванов: Ну, все на самом деле, как по жизни. То есть все решают в основном какие-то личные контакты, какие-то личные интересы и какая-то общее мировоззрение. Я не говорю о профессиональных качествах. Мы подразумеваем это как данность. А вот есть режиссеры, с которыми хорошо работать, приятно работать, которые знают, когда надо надавить, когда, наоборот, надо отпустить, когда можно вообще доверить, как Игорь говорил, можно спокойно уйти в сторону на какое-то время. Я подозреваю, что хороший режиссер – это человек, дающий творить, но вместе с тем помогающий и создавать эту картинку, не мешающий.
Виктор Ерофеев: До новостей вы затронули важную тему. Театр – это одна камера, как из анекдота. А телевидение – это несколько камер. Значит, вы как оператор-постановщик вы делаете картинку разными камерами, то есть вы даете команды. Вы получаете общее задание от режиссера, а дальше вы даете команды операторам. Как это происходит?
Евгений Иванов: Если чуть-чуть пораньше, создается программа, создается она сначала, естественно, на бумаге, то есть работа с художником. Сейчас, используя современные технологии, мы можем уже расставить примерно камеры по ее компьютерам, по ее направлениям. Потом мы выбираем материал вместе с художником, это что касается художника. Потом мы выбираем свет, качество и количество света, потом мы его развешиваем. Все это предшествует как бы работе.
Виктор Ерофеев: Тут слово еще «выставляем», знаменитое телевизионное слово. Что такое выставить свет?
Евгений Иванов: Выставить свет – это понять, где наиболее важные участки съемки, где у нас находятся люди, где у нас находятся зрители.
Виктор Ерофеев: Это оператор определяет – то, что делает человек, работающий со светом?
Евгений Иванов: Да, это оператор. Но, естественно, в тесном сотрудничестве с художником по свету. Если это небольшие программы, то с осветителем.
Виктор Ерофеев: Значит, так получается, что задействован режиссер, оператор, осветитель, художник по свету, просто художник?
Евгений Иванов: Еще масса профессий, и звукорежиссер…
Виктор Ерофеев: А звукорежиссером кто командует?
Игорь Морозов: Мы, режиссеры.
Виктор Ерофеев: Александр звонит из Санкт-Петербурга.
Слушатель: Хотел бы дальше тему эту подхватить, потому что когда Познер постулировал или декларировал менторским тоном, что телевидение это не искусство. И вот получается так, что все программы, как близнецы-братья, из одного распределителя. Я по поводу света, по поводу сценографии. На примере даже того же «Апокрифа». А почему бы не сделать, например, два канона – игра в светотени, потому что пример то есть, это Саша Гордон, который сделал программу, где я действительно видел рембрандтовскую живопись просто в кадре. А то, что я вижу в большинстве телевидения, это не просто глянец. Глянец – это еще какая-то претензия на художественность, а где простая вот такая картинка, у всех причем одинаковая. То есть вот это меня поражает. Вроде свет все ставят по-разному, вроде все смотрят живопись, вроде у каждого есть свой мир, свое мироощущение. Но почему-то программы выходят одинаковые. По пальцам можно перечесть программы, в которых то, что называл Виктор атмосферой, присутствует. И в первую очередь, она зависит, я считаю, от оператора. Даже не столько от режиссера, потому что свет для видеофилов, для визуалов – это самое главное. А картинка действительно примитивная. Вот вы просто посмотрите, это одно и то же.
Виктор Ерофеев: Я вас понял.
Игорь Морозов: Все мы, наверное, согласны с этим, но единственное, что можно сказать, что существуют какие-то технические требования к картинке. И мы уже так не можем себе позволить, и нам никто это не даст, допустим, экспериментировать на Первом канале и делать Леонардо да Винчи.
Юрий Кондратюк: Есть тематики программы. У Гордона была своеобразная тематика, которая подразумевала собой подобную технику.
Виктор Ерофеев: А вот Сергей Митрофанов нас спрашивает: «Есть ли у вас искушение самим вылезти в кадр?» Юра, у вас есть такое искушение?
Юрий Кондратюк: Нет, абсолютно.
Виктор Ерофеев: А у вас нет такого ощущения, что, например, авторы, ведущие, вот эти звезды – они играют какую-то в жизни более ответственную роль, а вы скорее более техническую или вспомогательную?
Юрий Кондратюк: Я скорее дополняющее звено общего рассказа в кавычках.
Виктор Ерофеев: Хорошее слово «рассказ», между прочим.
Юрий Кондратюк: Стремления попасть в кадр у меня нет никакого.
Виктор Ерофеев: Почему?
Юрий Кондратюк: Я считаю, что это не мое. Я люблю смотреть за картинкой, я люблю участвовать в создании этой картинки, люблю работать с оператором-постановщиком. Этот креатив меня очень заводит, извините за сленг.
Виктор Ерофеев: Это хороший сленг. Владимир звонит из Белгородской области. Владимир, ваше представление о режиссерах и операторах на телевидении вас устраивают?
Слушатель: Устраивают. Я слабо что понимаю, но мне нравится.
Виктор Ерофеев: Ну, и хорошо.
Слушатель: Только у меня вопрос не технический, а жизненный. Много людей живут за пределами бывшего Советского Союза, национальностей у нас больше сотни, но почему...
Виктор Ерофеев: Мы вас потеряли. Белгородская область далеко от нас отстоит, а все говорят, что граница близко. Я так понял, что это тоже тема не картинки и не атмосферы, а тема скорее политическая. Мы сегодня не об этом говорим. У нас еще один вопрос. Каждый Новый год 30 лет подряд показывают «Иронию судьбы», и люди смотрят. Как вы можете это объяснить? Юра, как вы можете это объяснить?
Юрий Кондратюк: Это скорее знак Нового года, это символ Нового года, без этого не тот вкус оливье, не тот запах мандаринов. Это скорее всего уже закономерность. Это действительно очень удачная находка, и низкий поклон создателям. Мне кажется, что Новый год без этого фильма это не Новый год.
Виктор Ерофеев: А вот нам из Сибири звонят, из Томска Алишер звонит. Алишер, вы довольны картинкой на телевидении, вы довольны, как работает технический, условно говоря, состав телевидения?
Слушатель: Я предпочитаю всем другим канал «Культура».
Виктор Ерофеев: Спасибо вам. Я как человек с канала «Культура» благодарю вас. А скажите, пожалуйста, а вообще, по телевидению какие есть вопросы?
Слушатель: В живописи есть обратная перспектива. Как с этим дело обстоит в фотографии, в кинематографе, расскажите, пожалуйста.
Виктор Ерофеев: Сейчас спросим Женю. Как с обратной перспективой обстоит дело?
Евгений Иванов: Затрудняюсь, честно скажу.
Виктор Ерофеев: Значит, видимо, не каждый день приходится с этим сталкиваться. Это такой изыск, но не телевизионный. Я вам хочу сказать, Алишер, что до того, как я начал работать на телевидении в программе «Апокриф», мне казалось, что телевидение, если это и искусство, то такое отдаленно напоминающее искусство. Но теперь я считаю, что телевидение – это море неиспользованных возможностей. Можно делать огромное количество вещей. И можно делать это в смысловом отношении, как мне всегда говорили в течение первых двух лет «Апокрифа»: такой программы не может быть, потому что в ней нет конфликта, в ней нет столкновения.
Игорь Морозов: Есть.
Виктор Ерофеев: Внутри не заложен конфликт. В ней есть какая-то возвышенность темы и так далее. Вот прошло уже пять с половиной лет, и все есть, и все работает. И с другой стороны, то, что мне раньше казалось, я это не замечал, просто глаз на этом не останавливался, и я теперь вижу, где есть замечательный оператор, и где так себе. И вот это огромное количество труда и таланта вкладывается в эти профессии. Юра сказал, что в студии сидят как раз те, которые в сущности и делают за кадром продукт. Правильно?
Юрий Кондратюк: Да, совершенно верно.
Виктор Ерофеев: Расскажите цепочку теперь.
Юрий Кондратюк: Цепочка очень проста. Как вы представляли нас, так и есть. Игорь Морозов – это режиссер на площадке, Евгений Иванов – это оператор-постановщик, с которым тесно идет взаимоотношение на площадке, и я как режиссер за пультом – дополнение к ним. И мы втроем и создаем то действо, которое потом могут телезрители смотреть на экране.
Виктор Ерофеев: Юра, а у вас есть свои политические взгляды? Я не спрашиваю какие. Есть или вы совершенно равнодушны к тому, что происходит на экране?
Юрий Кондратюк: Нет, абсолютно не равнодушен. Вы имеете в виду тематику?
Виктор Ерофеев: Нет, вот именно политические? Вы за кого-то болеете, и вдруг вам приходится делать что-то другое. Я понимаю, что вы не можете это изменить, но у вас как-то эмоционально возникают одни или другие переживания?
Юрий Кондратюк: Если они возникают, я, естественно, спрошу совета у старших людей, в данном случае у Игоря и у Евгения, как они считают, но я бы не сказал, что есть какие-то у меня переживания.
Виктор Ерофеев: Ефим из Воронежа звонит. Как ваше отношение к телевидению и к тому, что делают режиссеры и операторы?
Слушатель: Я хочу сказать относительно музыкальных программ. Тут был маленький реверанс в отношении попсы, но это всего лишь реверанс. Ведь что может быть отвратительнее нашей попсы? Только сама попса. Она как интоксикация всякий раз нарастает. Хотя, впрочем, есть и положительные комичные моменты, когда показывают планктон, сидящий в зале, и счастье на их плебейских лицах. Почему нет передач о джазе, о такой высокоинтеллектуальной музыке?
Виктор Ерофеев: Игорь, как ты считаешь, что лучше – попса на телевидении или, например, те программы на советском телевидении, которые назывались пропаганда? Что лучше – попса или пропаганда тебе как режиссеру?
Игорь Морозов: Каждому овощу свое время, это называется. У нас сейчас жизнь – попса сплошная. Что мы говорим? Какие-то вопросы по поводу того, что на телевидении попса… Давайте посмотрим вокруг. Телевидение всего лишь отражает то, что происходит в нашей жизни. В нашей жизни сейчас, к сожалению, гораздо меньше джаза, чем попсы. Вот в «ящике» вы это и видите. Я не защищаю телевидение и не пытаюсь отгородиться от каких-то проблем и не комментировать их. Как человек, обладающий достаточно развитым интеллектом, я очень люблю джаз, я вообще вырос на классике. А с другой стороны, как человек, обладающий опытом, например, таким, как деланье уже десять подряд новогоднего «Голубого огонька»…
Виктор Ерофеев: Вот человек, дорогие слушатели, который делает «Голубой огонек». А там приятные люди на «Голубом огоньке», там симпатичные, все эти звезды, тебе приятно с ними общаться? Или там попса на попсе сидит?
Игорь Морозов: С кем-то приятно, с кем-то – нет. Ведь эти звезды – далеко не все в душе попса.
Виктор Ерофеев: А назови тех, с которыми приятно.
Игорь Морозов: Я дружу действительно с Лолитой, с Колей Басковым. Это умные и хорошие люди, действительно хорошие люди. Я именно поэтому с ними дружу.
Виктор Ерофеев: Они в какой-то степени от тебя зависят. Как ты их покажешь… Они, может, с тобой дружат, потому что им выгодно с тобой дружить?
Игорь Морозов: Я не думаю, что выгодно звонить вечером и говорить: «У тебя что, температура? Я не могу приехать, я в другом городе, я к тебе сейчас пришлю администратора, он тебе привезет все лекарства, которые нужны». Это, наверное, уже не относится к выгоде, хорошо они будут выглядеть или плохо.
Виктор Ерофеев: Женя, а когда вы снимаете и создаете атмосферу, у вас есть такое ощущение, что иногда звезды отвратительные, попсовые, что вам трудно это снимать? Или вы равнодушны именно к содержанию программы?
Евгений Иванов: Естественно, у меня есть свои эмоции, и чаще всего не самые хорошие, потому что так складывается. Но как только начинаешь работать, то эти мысли от себя гонишь и стараешься просто максимально использовать средства, которые у тебя есть, чтобы сделать их еще красивее.
Виктор Ерофеев: Действительно, вся страна звонит. Следующий город – Воркута. Александр из Воркуты, ваши представления о нашем разговоре.
Слушатель: Ваши гости слушают сами Радио Свободу?
Виктор Ерофеев: Хороший вопрос.
Слушатель: У меня такое чувство, что они не слушают. Потому что если бы они слушали, то они не говорили бы такие фразы, что во всем мире телевидение обслуживает свои правительства. Если вы возьмете «Би-Би-Си» или немецкий «ЦДФ», или в Скандинавии телевидение, у них вся соль, чтобы в своих политических программах заниматься критикой своего правительства. Представьте себе, сегодня они критикуют левых, завтра приходят другие, и они свои прежние замечания меняют на противоположные? Вы сходите к Качкаевой, к Познеру, они просветят вас.
Виктор Ерофеев: Я, честно говоря, не слышал насчет обслуживания, я не услышал от наших гостей.
Игорь Морозов: Мы сейчас немножко влезли в философские материи. Я не считаю, что я нес чушь. Вы сейчас перечислили новостные каналы разных стран. У нас такие тоже существуют. Они – информационные каналы. Что касается того, что они критикуют, что они в оппозиции, позвольте с вами не согласиться, я лучше вас это знаю. Журналист, к сожалению, одна из самых древнейших профессий, понятно о чем я говорю. Свобода журналиста состоит в том, чтобы найти себе хозяина, взгляды которого максимально совпадают с твоими, и тогда ты свободен. Что касается разговоров о независимых каналах, ребята, огромное море разнообразия. Пожалуйста, существуют у нас три новостных канала, которые практически аналоги «Си-Эн-Эн» и чего-то еще, существует в русской версии «Евроньюс», пожалуйста. Все остальные кого-нибудь да обслуживают. В любом случае все мы зарабатываем деньги. И в любом случае мы обслуживаем того, кто нам их платит. Все остальные разговоры в пользу бедных.
Виктор Ерофеев: Владимир из Люберец пишет: «Не пора ли ввести на телевидении неподкупные высококвалифицированные советы, которые преградили бы дорогу на экран всем этим бездарям, которые обозвали себя звездами, заполонили экран намертво?» Наверное, я отвечу на этот вопрос, прибегну к помощи человека, который сейчас является кандидатом в президенты страны. Год назад состоялась встреча Медведева с писателями, это было в декабре, я тоже присутствовал на этой встрече. И два писателя сказали о том, что надо ввести на телевидении цензуру, очень много всяких бездарей. Медведев сказал следующее, мне кажется, он сказал правильно: «Или эти худсоветы станут подкупными, и тогда выстроится очередь платить за то, чтобы шли программы. Или они будут ненужными довесками». Поэтому этот вопрос, судя по мнению господина Медведева, не решается. Но может быть, как-то и решится когда-либо, но боюсь, что это не наступит завтра.
Москва, Илья Леонидович, здравствуйте.
Слушатель: Виктор, вы совершили нехотя некоторый подлог. Вас спросили, что лучше попса или в советское время пропаганда? Это все равно, что у меня, 86-летнего, спросить: что вы больше всего любите – женщин или кабачковую икру? Но за «Метрополь» я вас буду благословить всю жизнь. Люблю вас, Виктор.
Виктор Ерофеев: Спасибо.
Слушатель: Если о попсе, где у нас Соловьев-Седой, где у нас Дунаевский, где у нас Френкель, где у нас Фрадкин, где у нас Новиков, где наши лучшие композиторы эстрады, где наш Бернес, где наша Клавдия Шульженко? Где эти песни, которые пели сердцем?
Виктор Ерофеев: Надо сказать, что у вас молодой голос, не верится, что 86 лет. Я только что сейчас вернулся со съемок, на Первом канале снимали вечер Высоцкого. Посмотрите, это будет 25-го числа, там будут люди из «Метрополя», там будет Белла Ахмадуллина, Борис Месерер, там будет Арканов, я даже с томиком «Метрополя». Потому что Высоцкий участвовал в «Метрополе», и я там рассказываю об участии Высоцкого в «Метрополе». Так что 25-го исполняется 70 лет со дня рождения Высоцкого, и вот на этой программе можно еще раз будет вспомнить, помимо главного героя, и «Метрополь».
Евгений у нас из Одинцово.
Слушатель: Я – ваш постоянный слушатель. Меня сегодня ваша тема очень заинтересовала. Дело в том, что много нареканий в ваш адрес. Прежде всего, звуковое оформление. Ну, что же это такое? Почему в одном флаконе какая-то невнятная речь, музыкальное сопровождение, шумовое оформление? Как во всем этом можно выделить смысл? Я совершенно не понимаю. Нельзя так делать, чтобы надо было с напряжением прислушиваться. Это же не отдых получается.
Виктор Ерофеев: Это вы имеете в виду радио?
Слушатель: Телевизионные передачи.
Виктор Ерофеев: А мы завершаем нашу передачу.
