Марина Тимашева: Прошло полгода с тех пор, как директором Института русской литературы - Пушкинского Дома - стал Всеволод Багно. Меняется ли жизнь Пушкинского Дома и что в ней сегодня главное? На эти вопросы Всеволод Багно отвечал Татьяне Вольтской.
Татьяна Вольтская: Всеволод Евгеньевич, я, естественно, не впервые в этих стенах, здесь мне посчастливилось разговаривать и с Дмитрием Сергеевичем Лихачевым, и с Александром Михайловичем Панченко, с пушкинистами, с архивистами, с хранителями рукописей, с работниками здешнего музея. Я понимаю, насколько тонким, слаженным и, как все живое, сложным организмом является Пушкинский Дом. Каково это - оказаться хозяином этого кабинета, занять директорское кресло?
Всеволод Багно: Чрезвычайно просто, потому что я ни откуда не выходил и никуда не приходил. Для меня не изменилось ничего. Я с первого дня постстуденческой жизни в Пушкинском Доме. Эти 30 лет просто были немножко разными каждую секунду. Во-вторых, если уж говорить о том, что изменилось, пока, наверное, это не очень заметно. Вот интуиция мне подсказывала, что у Пушкинского Дома, как все мы знаем, есть две составляющие - культурная и академическая. Чуть хуже с культурной. Вот здесь и нужно приложить чуть больше усилий. С академической стороны, поскольку я ученый, занимающийся одними темами, мои коллеги занимаются другими эпохами, другими авторами и темами, я думаю, что все мы по-своему правы, и все мы делаем великое и замечательное дело. Наш музей, наш, фонограммархив, наш рукописный отдел и наше древнехранилище - вот здесь море всяких возможностей, которые просто открыты. Никто не подозревает, что у нас никогда не было издательской деятельности. Есть у кого угодно, а у Пушкинского Дома собственной издательской деятельности не было никогда. Нас публикует кто угодно, Пушкинский Дом все знают, но это не наша собственная издательская деятельность. Мы не возили даже по России выставок, мы сами никогда их не предлагали. Вот когда нас приглашали с какими-то нашими экспонатами, мы ездили. А это надо делать, делать можно очень красиво, и мы это делать обязаны. Мы будем это делать, но, как только мы начинаем думать, как делать то, чего мы никогда не делали - это отсутствие опыта, отсутствие людей, которые к этому подготовлены. Вот все эти первые шаги оказались чрезвычайно тяжелыми.
Татьяна Вольтская: То есть вы решили, что Пушкинский Дом должен иметь свое издательство?
Всеволод Багно: Просто собственная издательская деятельность. Будет ли это издательство или это будет отдел, это не имеет никакого значения. Но мы должны иметь собственные планы и это должна быть издательская деятельность, связанная с нашими отелами – музей, рукописный отдел, фонограммархив и древнехранилище и, во вторую очередь, с нашими трудами. Потому что здесь никогда не было проблем для публикации в других издательствах. К нам стоят в очереди, а не мы в очереди стоим. Но мы свое, то, что мы можем делать, и что никому в голову не приходит, что это можно издавать, мы не издаем. У нас лучшая коллекция в России русского лубка. Кто это знает? Глеб Валентинович Маркелов, сотрудник древнехранилища, разработал программу «Русский Север» по материалам древнехранилища. Конечно, самая тайная тайна Пушкинского Дома - никому не ведомая, даже словосочетание, трудное - это фонограммархив, в котором хранится, чего не знают даже наши ближайшие коллеги фольклористы Петербурга, фольклор не только России, самый богатый, конечно, но всего мира. И вот следующий год будет объявлен Годом языков мира, вот тогда, если мы не сделаем, мы не сможем популяризировать так, как положено, хотя бы в этот год, потому что возможности в этот год будут немереные, наш фонограммархив, то грош нам цена. Это деятельность, на которую, я думаю, если мы приложим усилия, мы получим поддержку. Но если мы храним сокровища, добываем новые, но храним их плохо, то нас никто никогда не простит. А у нас гибнут просто многие экспонаты - что музейные, что рукописные, что в фонограммархиве. Потому что то, что хранится там с первых, самых ценных лет, с конца 19-го начала 20-го века, на восковых валиках, их надо переводить в цифру. При этом специалистов по языкам, которые могли бы здесь нам помогать, у нас нет, поскольку мы институт русской литературы, а это народы Севера, Кавказа, Сибири, других регионов. Но мы обязаны тоже этим заниматься, потому что это хранится именно у нас.
Татьяна Вольтская: Всеволод Евгеньевич, вы обозначили столько направлений, но почему же по ним ничего не делалось раньше?
Всеволод Багно: Очень уже трудно найти квалифицированного, работающего, в Петербурге живущего человека. Особенно по бумаге. Вот первый шаг мы сделали, мы тут же получили, во время этих чертовых сокращений, которыми мы тоже должны заниматься, как вся Академия Наук, мы параллельно получили специалиста, и, вопреки этому сокращению, по бумаге реставратора, хотя бы по самой сложной. Потому что нет уже почти людей, которые могут этому учить. Но нам нужен еще реставратор по мебели, по живописи, для фонограммархива.
Татьяна Вольтская: То есть вам как-то надо еще противостоять сокращению?
Всеволод Багно: Вряд ли мы будем и можем противостоять. Но, насколько я понимаю, стратегия следующая: государство помогает Академии Наук, в том числе, Пушкинскому Дому, повышает зарплату, а мы должны помогать государству, несколько сокращая свой состав для того, чтобы эта помощь была более весомой от того, что каждый из тех, кто остается, будет получать больше.
Татьяна Вольтская: Получаются такие ножницы. Как выходить из этого?
Всеволод Багно: В значительной степени это замкнутый круг. Кто-то из академических институтов сдает свои помещения в аренду. Мы никогда не стали бы это делать, даже если бы у нас они были. Пушкинский Дом позориться не будет. Но какая-то, может быть, предпринимательская деятельность, отчасти, может быть, даже издательская, что-то могло бы приносить Пушкинскому Дому определенный доход. Мы могли бы не стоять с протянутой рукой в ожидании денег, даже на людей, которые нам нужды, а брать их по договору. Если у нас идут сокращения, если у нас были бы деньги дополнительные, мы могли бы создать, скажем, образовательный центр, в который могли бы перевести на полставки или на три четверти ставки наших сотрудников, которые хотят продолжать работать в Пушкинском Доме, но уже на несколько других основаниях. Это была бы не потеря для Пушкинского Дома. Из Пушкинского Дома никто никогда никуда не уходил. Ни за границу, ни к себе домой. Никто никогда не сказал бы, что вот этот отдел сокращать желательно, а нас лучше бы не трогать, или что можно сократить подразделение базовое, рукописное или музей, а не сокращать научно академическое, скажем, собрание Гончарова. Это замкнутый круг, но дополнительными средствами можно было бы решать эту проблему, потому что можно было бы брать специалистов по договору.
Татьяна Вольтская: Какое подразделение Пушкинского Дома требует самого безотлагательного внимания?
Всеволод Багно: Музей, я считаю, самая запущенная область. Это украшение Пушкинского Дома. С музея Пушкинский Дом начинался, всем кажется, что все замечательно, но я с самого начала понял, насколько много там проблем.
Татьяна Вольтская: Может быть, это дополнительная статья дохода могла бы быть?
Всеволод Багно: Я понимаю, что вы имеете в виду, но у нас этих возможностей, как у Кунсткамеры, нет. Кунсткамера, скорее, музей, а потом уже научно-исследовательский институт. Мы, скорее, за последние несколько десятилетий стали научно-исследовательским институтом, и мы не будем ломать, не будем выворачивать перчатку снова, не будем становиться музеем и рукописным отделом, то есть учреждением культуры, которое заодно занимается научно исследовательской деятельностью. Это не нужно. Это должно быть сбалансировано как легкие, которые позволяют человеку жить полноценно. Усилив культурную составляющую, мы ни в коем случае не должны ослабить научную. Поэтому мы не можем перекачать людей или средства в музей из научных подразделений. На это мы не пойдем даже из всей любви к музею. Этого надо добиваться какими-то другими средствами.
