Программу «Итоги недели» ведет Дмитрий Волчек. Принимает участие журналист и филолог Алексей Плуцер-Сарно.
Дмитрий Волчек: Изрядный шум вызвал приуроченный к выборам президента России перформенс московской арт-группы «Война». Перед избранием Дмитрия Медведева они устроили в Биологическом музее оргию в поддержку наследника Медвежонка. Фотографии четырех пар, имитирующих совокупление в музее, появились в интернет-дневнике одного из зрителей этой акции журналиста и филолога Алексея Плуцера-Сарно и мгновенно разошлись по другим блогам и сетевым СМИ. Акцию в Биологическом музее обсуждают далеко за пределами художественных кругов. Блюстители нравственности жалуются в прокуратуру, а в пятницу дела участников оргии из числа участников МГУ рассматривал ученый совет философского факультета. Возможно, они будут отчислены из университета, поскольку нарушили его устав, который обязывает учащихся соблюдать нормы морали. Общественную реакцию на перформенс группы «Война» я обсуждал с Алексеем Плуцером-Сарно.
Алексей, у меня такое впечатление, что уже не сама акция группы «Война» интересна, а общественная реакция на нее. Я бы даже рискнул сказать, что эта реакция, она, конечно, очень разновекторная, разноплановая, говорит о состоянии, об умонастроении общества, но больше, не знаю, во всяком случае не меньше, чем результаты голосования на президентских выборах. Не знаю, согласитесь ли вы со мной?
Алексей Плуцер-Сарно: Мне, сидя в Москве, трудно согласиться с вами. Все-таки выборы горячо любимого народного президента - это самое главное событие. Но реакция на акцию арт-группы «Война», конечно, превзошла все мои ожидания. Потому что у меня в моем «Живом журнале», который посвящен современному искусству, много, просто десятки интереснейших материалов, посвященных разным арт-группам, есть уникальный материал про группу «Синие носы», тоже достаточно экстремальные материалы, про группу АС, там жуткие фотографии тоже. Много интереснейших материалов. И так, сообщество вялотекуще это все обсуждало. И для меня конечно, совершенно неожиданность, что такая бурная реакция на очередную, на мой взгляд, весьма заурядную акцию. Потому что мы прекрасно знаем, что чуть ли не с 1968 года и в Европе, и во всем мире, да и в России было огромное количество в чем-то сходных акций, где участвовали обнаженные художники. В конце концов, лет 10-15 назад известный акционист Саша Бреннер совокуплялся со своей подругой чуть ли ни в центре Москвы на улице при стечении публики и так далее. То есть в самом событии ничего с точки зрения искусства или политики, как угодно можно рассматривать, ничего нового совершенно нет. Другое дело, в каком контексте оказалось это событие. И конечно, люди обсуждают уже не искусство, а нечто, как вы справедливо заметили, находящееся за рамками искусства. То есть обсуждают на самом деле самих себя.
Дмитрий Волчек: Да, но ведь суть концептуального искусства, суть таких хеппинингов, суть таких акций – это выискивать в подсознании какую-то больную точку и бить по ней. Кажется, эта точка была случайно найдена и получила такой болезненный удар.
Алексей Плуцер-Сарно: Конечно, здесь есть такой подтекст. И даже среди лозунгов, которые произносили участники, напомню, что лозунг, который все видели с матерным словом, «Я имею Медвеженка» один лозунг, был второй лозунг был «Совокупляйся в поддержку Медвежонка», были лозунги, произнесенные устно, нельзя зацикливаться на том, что написано на тряпке, надо учитывать весь произносимый художником материал информационный. Там были лозунги: «Медведи скоро все вымрут», «Мы должны поддержать медведей», «Мы передадим им энергию наших тел», «Медведь патентное животное русских славян, значит мы тоже потомки медведей», «Мы должны совокупляться в поддержку медвежонка», «Мы медведи, … медведей», «Я…, медведя, медведь … меня», «Привет, Медвед». Конечно, вы справедливо заметили, что здесь есть связанное с человеческим подсознанием, потому что образ медведя вообще в русской культуре, понятно, что непросто какая-то картинка или животное - это сложнейший символ, который идет из древнейших веков назад. Неслучайно на знаменах партий есть этот образ и вообще в культуре где угодно. И Олимпийские игры 80 года под знаком медвежонка происходили. Конечно, это образ, глубоко сидящий в подсознании. И в каком-то смысле апеллировали художники к этому образу. Мне трудно судить, как и что в действительности они имели в виду.
Дмитрий Волчек: Причем этот образ обрастает все новыми и новыми коннотациями сейчас. Я думаю, что пришло время рассказать о группе «Война».
Алексей Плуцер-Сарно: Не скажу, что я большой специалист по группе «Война», я был знаком с их идеологом, с которым меня познакомил Антон Николаев, московский художник из группы «Бомбилы». Насколько я понимаю, туда входят еще два человека - Жан Хачатуров и Петр Верзилов, насколько мне известно. Они известны мне лично двумя акциями в прошлом, достаточно известными. Они, во-первых, устроили, на мой взгляд, интересную, забавную акцию, когда забросали «Макдоналдс» живыми кошками. Просто принесли в мешках кучу котов и бросали через прилавок в кучи гамбургеров. Тоже сложная по смыслу акция. Многие восприняли, как какой-то против глобализации, против фаст-фудов. Думаю, все поверхностно. На самом деле тоже многозначная акция. Это единственная их акция, которая мне лично субъективно нравится. Потом у них была акция под названием «Пир», когда они устроили пир прямо в метро московском, накрыли столы в вагоне и стали устраивать поминки по Дмитрию Александровичу Пригову. Надо сказать, как недавно рассказывал Олег, лидер этой группы, у них был перформенс, который не состоялся буквально за несколько дней до смерти Дмитрия Александровича Пригова. Они задумали перформенс, Пригова пригласили в МГУ прочитать спецкурс, точно не помню, что, и в начале они решили сделать такую акцию: посадить в огромный сейфовый несгораемый железный шкаф Пригова и затаскивать его по лестницам, а он из шкафа будет читать стихи, тексты произносить, а в шкафу микрофон и на каждом этаже динамик, и этот голос будет разноситься по всему университету. Но эту акцию, естественно, запретили, она не произошла. После ее запрета и собственно с какими-то разборками, которые за этим последовали, последовало страшное трагическое событие – уход Дмитрия Александровича Пригова от нас, одного из самых любимых мною художников-акционистов и перформансистов.
Дмитрий Волчек: Алексей, я хотел вернуться к тому, с чего мы начали наш разговор – к критике. Критика в основном справа, из консервативного лагеря, но есть и критика слева. Наверное, к этим критикам присоединюсь и я. Вы уже сказали, что с 68 года, а может быть и раньше проходят подобного рода перформенсы. Венские акционисты делали и до 68 года. В общем, наверное, можно эту акцию осудить за недостаточную радикальность. Причем, наверное, эта недостаточная радикальность отражает дух времени. Помните, как 15 лет назад концептуальные художники выкладывали слово из трех букв на Красной, площади в сердце страны, в сердце Москвы, а сейчас запираются в комнатушки музея, где никто не может их увидеть.
Алексей Плуцер-Сарно: Ситуация сильно изменилась. Потому что в российском контексте более экстремальные акции абсолютно невозможны, даже об этом смешно говорить. В российском контексте даже такая, на мой взгляд, бессмысленная и не особо актуальная акция привлекает повышенное нездоровое внимание. Да, критика, конечно, раздается с двух сторон. Но надо сказать, что эта критика идет совершенно по разным направлениям. Профессиональное сообщество арт-критиков, художников, экспертов в этой области резко критикуют эту акцию именно как арт-событие, то есть как некую акцию, которую сделали художники, настаивая на том, что это было неинтересно, о чем вы только что говорили. Но другая сторона, критика справа, критикует это событие не как арт-мероприятие, а как некий политический жест, с одной стороны, и есть еще критика, которая вынимает из контекста российского искусства это событие и рассматривает его как разврат, порно и хулиганство.
Дмитрий Волчек: То есть это критика, скажем, не из 67 года, а из 19 века?
Алексей Плуцер-Сарно: Мне очень трудно, раньше я говорил, что у меня плохо с датами, я не помнил, вторник сегодня или среда. Потом я заметил, что я не помню, какой месяц. А сейчас, глядя вокруг, я вообще не могу определить, какое столетие на дворе. Да, вы это очень точно подметили.
