- Зачем вы ее купили?
- Что я купил?
- Ну, эту модель. Она всегда ломается.
- А что нужно было покупать?
Потом я покупал какую-то другую модель, и другой хмурый механик, заглянув под капот, укоризненно говорил:
- Ну, зачем вы ее купили?
- А что надо было покупать?
И он хвалил ту машину, что была у меня до того. Я чувствовал: что бы я ни купил, все будет не то, вся страна покрыта не теми машинами, по всей стране разлито автомобильное говно, и мы накрыты железным хламом. Возможно, это были не лучшие автомобили, но дело не в том: механик как класс отрицал за мной право на мою частную жизнь и презирал мою частную собственность. Через отрицание моей машины он возвеличивался и улетал за облака к счастью самоутверждения.
Настали другие времена, и я купил другую машину, уже не из здешней жизни, и она ломалась гораздо реже, почти не ломалась, но, когда все-таки сломалась, и я приехал к механику, то, заглянув под капот, он хмуро спросил меня:
- Это та, что ли, голландской сборки?
- Да.
- Зачем ты ее купил?
Почему голландская сборка должна была быть по определению хуже, допустим, шведской – на этот вопрос не было ответа, но механик снова улетал в небеса, подавляя меня своим знанием и презрением. А то, что моя машина была признана в Европе машиной года, его не волновало, потому что он жил здесь, а не в Европе, и у него было свое особое мнение.
Потом я на этой неправильной машине голландской сборки поехал в Финляндию, и она у меня сломалась по дороге, но, тем не менее, мужественно доехала до Хельсинки, и я поехал ее лечить в финскую мастерскую. Вместо хмурого мастера появился полный финн с прославленным финским говором. Медленно растягивая слова по-английски, он сказал, что моя машина – его мечта, он бы и сам купил такую же, но пока ездит на старой, а то, что моя сломалась, – это чистая случайность: моя машина вообще не ломается. Он сел за руль, погладил его с северной улыбкой и починил машину, взяв за ремонт немалые деньги, но и мой русский механик был недешевым парнем.
Нежность финского механика к моей частной собственности, подумал я, – счастливый случай, но когда я на той же машине поехал во Францию, и там, среди замков Луары, она забарахлила, я вновь встретился с пониманием. Французский механик опять же выразил свою радость по поводу моей покупки, пропел короткий гимн в честь голландской сборки и обнадежил меня тем, что моя машина будет жить долго (так и случилось).
Так что же это такое? – задумался я. Кто прав? Хмурый московский механик, который режет правду-матку, и любая машина, купленная мною или вообще кем бы то ни было – говно? И благодаря разрушению моей самоуверенности, наш механик достигает спасения и оргазма? Вот великая метафизика: все машины – говно! Вот это по-нашему! И есть только недостижимый платоновский идеал автомобиля – на том свете!
Или же правы мои случайные механики из Европы, которые, может быть, врут мне в глаза, что моя машина – лучше всех, но в этом обмане возвышаюсь я и мое железо?
Вот так и живем: в метафизическом говне. Среди хмурых механиков, создателей нашего железного рая.
