Владимир Бабурин: Во Всероссийской государственной библиотеке иностранной литературы при поддержке посольства Франции в России прошли историко-литературные чтения «Прогулки с Андреем Синявским». В Москву из Парижа по этому случаю приехала Мария Васильевна Розанова, редактор, издатель журнала «Синтаксис», вдова писателя Андрея Синявского. И сейчас она в нашей студии.
И первый вопрос, я его не могу не задать, потому что некоторые мои знакомые, зная, что вы сегодня придете, просили непременно его вам задать. Что с «Абрамом да Марьей»? Когда увидим наконец-то?
Мария Розанова Мария Розанова: А вы что, торопитесь? Интересуетесь?
Владимир Бабурин: Честно скажу, интересуемся.
Мария Розанова: Я думаю, и я надеюсь, что это будет кончено довольно быстро, ну, месяца полтора-два, по моим расчетам. Но признаюсь, мне так интересно с «Абрамом да Марьей» копаться, ковыряться, засунуться в какую-то одну историю, в другую, что мне безумно жалко расставаться. И хотя у меня уже намечены следующие дела после «Абрама да Марьи», но как-то жалко отдавать.
Владимир Бабурин: Это будет четвертый том к трехтомнику...
Мария Розанова: В своем роде. Это будет, в общем, очень большой комментарий к трехтомнику. Потому как в трехтомнике все-таки проходит очень большой и важный кусок нашей жизни.
Владимир Бабурин: Последний раз мы с вами встречались здесь, в этой студии, позапрошлой зимой, в декабре, когда вы приезжали. Еще была одна программа, которую мы записывали по телефону, к 70-летию Владимира Высоцкого. За то время, что вас не было, выбрали новую Думу, выбрали нового президента. Ну, катаклизмов, чтобы так сильно горело или тонуло, слава Богу, за эти два года не случилось. А вот в людях, с вашей точки зрения, что-то изменилось с вашего последнего приезда в Москву?
Мария Розанова: Вы имеете в виду человечество в общем? Допустим, московское человечество.
Владимир Бабурин: Я понимаю, что здесь разделилось, по крайней мере, на две части: люди, которые были на «Прогулках с Андреем Синявским», и люди, с которыми вы общаетесь, может быть, даже случайно.
Мария Розанова: Мне кажется, что изменилось, и в сторону довольно тяжелую. Мне кажется, что люди, научившись ходить в ногу, усовершенствовав хождение в ногу, потеряли надежду на счастливый исход всех этих мероприятий.
Владимир Бабурин: А что вы имеете в виду, говоря о хождении в ногу?
Мария Розанова: Ну, я имею в виду, например, такую вещь, как выборы. Выборы, все, что предшествовало выборам. Такого хождения в ногу – я все-таки старуха, я все-таки жила при целом ряде вождей уже – я не видела даже в сталинские времена.
Владимир Бабурин: Знаете, в прошлую передачу (я вам просто напомню) так получилось, что мы были просто вынуждены отметить 100-летие Леонида Брежнева. Чуть ли не день в день вы выходили. И вы заявили о том, что вам нечего сказать об этой фигуре, потому что она вам совершенно неинтересна. А нынешние российские руководители, нынешние российские властители вам хоть чем-то интересны?
Мария Розанова: Нынешние мне очень интересны. Мне очень интересно, кто сегодня является властителем, во-первых. Мне невероятно интересно, как будет президентствовать президент. Президент ли он или кто он, мне непонятно. Мне непонятно, как можно было... Я не пошла на выборы, потому как мне не за кого было голосовать из предложенной колоды. И меня лишили возможности сказать «нет», то есть проголосовать против всех. Единственное, зачем я могла пойти на выборы, - это для того, чтобы украсть бюллетень себе в коллекцию. У меня хорошая коллекция самых разнообразных документов. Но я на этом даже сэкономила, потому что мне подарил бюллетень один из моих друзей.
Владимир Бабурин: Мария Васильевна, страна, из которой вы уезжали, которая называлась Советский Союз, имела очень твердую, регламентированную идеологию. У России нынешней идеология есть? Вы ее как-то ощущаете, понимаете? Вот как я вас озадачил!
Мария Розанова: Вы меня озадачили, да. Надо было задать этот вопрос мне раньше, и я бы подумала внимательно. Есть ли в России идеология? Ну, если человечество помешалось в Отечестве... Есть идеология – идеология денег, например. Все продается.
Владимир Бабурин: Вот мне кажется, что в «Мыслях врасплох» Андрей Донатович, сам не догадываясь... я вообще не очень уверен, что он... нет, конечно, слово «идеология» он знал, но, видимо, не очень придавал ей какое-то большое значение. Так вот, в «Мыслях врасплох» абсолютно (и я это сам недавно понял, перечитав) он сформулировал идеологию России XXI века: «Россия – страна воров и пьяниц». Может быть, даже не только XXI века. Тогда его за эту фразу судили, а сейчас, наверное, за эту фразу посмертно будут опять пинать. Фраза короткая, емкая, хлесткая, что очень для Андрея Донатовича характерно. Я не знаю, большое ли преувеличение я сделаю, ну, если в сегодняшней России воры и пьяницы не победили, то живется им здесь очень хорошо.
Мария Розанова: Все правильно, им живется здесь очень хорошо. Сегодня Россия – это страна, где все продается и все покупается. Хотите водить машину? За определенную цену вам продадут права. Хотите построить себе дом на углу этого и этого? Пожалуйста. «Мы взорвем тот домик, который там стоит, и построим вам здесь любой корпус». Продается абсолютно все.
Мне очень понравилось, как один из друзей меня вез по Москве, и вдруг его на набережной Москвы-реки остановил ГАИшник. А у него была большая, хорошая, навороченная машина, у моего приятеля. Я сначала испугалась: вроде бы ничего не нарушали. А он его вытащил из машины и заставил дышать во что-то. Мой приятель был трезв абсолютно. Его чуть ли не с горькими слезами отпустили. И потом уже, когда мы отъехали, мне приятель объяснил, что на этом месте всегда стоят милиционеры, ГАИшники, которые отлавливают... «Причем если бы, - он говорит, - я ехал в зашарпанной машинке, то никто бы мною не поинтересовался. А вот у меня большая машина, значит, у меня в карманах лежат какие-то деньги. «И вот сейчас мы его с деньгами схватим и эти деньги у него изымем». Вот так!
Понимаете, нельзя нормально жить в стране, где все продается и все покупается. Это очень больно, это очень стыдно.
Владимир Бабурин: А вот как вы полагаете, сейчас, в эти минуты люди, которые слушают нашу программу, большое количество людей обиделось бы на Андрея Донатовича или на меня за то, что я процитировал его слова: «Россия – страна воров и пьяниц»?
Мария Розанова: Думаю, что большое. Думаю, что обиделись многие. Потому что человеку неприятно, когда называют некоторые вещи своими именами, правильными именами. Поэтому человек всегда считает, что где-то в глубине души он все равно хороший, он все равно прав. Ну а пару миллионов туда, пару миллионов сюда – ну, кто ж считает?.. Не будем мелочными. Это во-первых.
И потом, есть главное – есть великий русский народ. И говоря так, вы же оскорбляете великий народ. И тут же возникает еще одно слово рядом – духовность, духовность великого народа. И при этом совершенно забывают о том, что Россия – это была единственная страна в Европе, где было крепостное право. И в церкви (вот сейчас у нас Страстная неделя) встречались и рабы, и их господа, а потом, отслужив вместе службу, один продавал другого.
Владимир Бабурин: Вы мне напомнили, когда заговорили про духовность, именно в том контексте, в котором вы это сказали, нашу встречу почти 20-летней давности, с вами и с Андреем Донатовичем. Тогда довольно примечательная вещь произошла. Журнал «Октябрь» напечатал буквально несколько страничек из «Прогулок с Пушкиным» Андрея Донатовича, страниц 10. И какая была буря негодования!.. А чем все это было вызвано? Потому что люди, ну, слышали что-то про эту книгу. Да, тогда вообще много всего печаталось того, что в советские времена печатать было не надо. Для многих людей, которые нормально все это читали, ничего нового не было, они все это давно в «тамиздате» и в «самиздате» прочитали. А тут людям интересно: «Что же это такое за Синявский? И вообще, за что его посадили?». И прочитав эти 7-8-10 страничек, вот эти люди, про которых я говорю (которые сейчас, наверное, тоже на меня обиделись за цитату про «Россию – страну воров и пьяниц»), нашли в этих 10 страницах одно-единственное для них знакомое слово. Все остальные слова были тоже знакомые, ну, не очень, может быть, в строчку вязались, смысл не очень был понятен. А одно слово было абсолютно знакомое. И они тут же заорали: «Синявский Россию сукой назвал! Русофоб!».
Мария Розанова: Все правильно. И никто не прочел текст целиком. Это еще одна особенность...
Владимир Бабурин: А зачем? Знакомое слово-то нашлось.
Мария Розанова: Да, есть знакомое слово. И никто не услышал, никто не прочел плача за этими строчками, всхлипа, что перед этим стоит «Россия-мать», и рыдания, которые есть в этих словах.
Владимир Бабурин: Я только с одним это могу сравнить. У меня был школьный приятель, который безумно любил Толстого, а «Войну и мир» знал практически наизусть. И он кричал, что прибьет любого, кто вслед за Толстым назовет Наташу Ростову сукой.
Мария Розанова: Вот-вот!
Владимир Бабурин: У нас есть звонок из Москвы. Виктор, добрый вечер.
Слушатель: Добрый вечер. Знаете, есть анекдот про Вовочку. Он приносит папе дневник с «двойками» и спрашивает: «Папа, ты как считаешь, это экология или дурная наследственность?». И у меня вопрос такой. Это у нас что, дурная наследственность – вот такой диагноз? Это во-первых. И во-вторых. Если все-таки вот такой диагноз справедлив, так нам что, лет 300 ждать, пока этот уровень повысится у народа? И если бы все-таки вы были при власти... Нам предстоит как-то себя вытаскивать за волосы. Так все-таки за какое место нам, прежде всего, надо себя вытаскивать, чтобы был эффект? Спасибо.
Владимир Бабурин: Ой, сейчас Мария Васильевна скажет, за какое!..
Мария Розанова: Не скажу за какое, потому что не знаю. Потому что когда-то, когда началась перестройка, я, при всем хорошем отношении к Горбачеву, его упрекала все время и негодовала: почему вот то, что он делает, он делает так медленно? А потом я поняла, что я была абсолютно неправа, и то, что он делал, надо было делать еще медленнее. И выпускать, выгонять рабов из души русского человека маленькими кусочками, очень медленно, очень понемножечку. И главное, что надо было, - это научить людей частной собственности, чтобы люди понимали цену кусочку земли, что на земле можно работать. И вроде бы какое-то время капитализм российский начинался понемногу. И вдруг – какой-то обвал, взрыв – и появились олигархи густой толпой. И я помню, как я спорила со многими и говорила: «Поймите, братцы, капитализм так не растет. Капитализм растет так, как дерево, начинается с маленького прутика, а потом начинается дерево, дерево, дерево... Растет. А дальше - разветвление и так далее». А мне мои друзья говорили: «А как же в Англии? Капитализм, пираты и так далее». Я говорила: «Если английская королева хватала пирата, то пирата вывешивали на реях, а не вводили в правительство». И так далее. Споров было очень много.
Понимаете, чем еще была страшна советская власть в ее старом варианте. Советская власть разучила людей работать. Люди отвыкли дорожить вот тем, что можно вырастить, что можно сделать самим. Она превратила колоссальную страну в не менее колоссальный детский дом, который очень скоро стал детским домом пополам с домом сумасшедших.
Владимир Бабурин: Вы знаете, вот если детский дом или вообще детство... Когда люди маленькие, у них всегда все-таки есть стремление обвинить кого-то другого в своих бедах. Интересный образ – то, что вы предложили. Потому что когда в современной России говорят о беззакониях, о коррупции, о бюрократической атмосфере, о совершенно фантастических, непомерных разрывах в доходах верхов и низов, олигархов, которых вы упомянули, и людей, которые, действительно, не живут, а выживают, - это все представляется какими-то происками врагов. Какие чудовища из какой-то тьмы вылезают... Или как у Искандера в «Сандро из Чегема»: «Э ндурцы - это такие люди, которых забрасывают на парашютах неизвестные, но, несомненно, враждебные государства». Все это абсолютно невозможно опознать. Это какая-то «Байкалфинансгруп», которая взялась откуда-то, купила полбизнеса ЮКОСа и точно так же исчезла совершенно. И такие же всесильные, как Роман Аркадьевич Абрамович. Вот на такой образ вы меня навели.
Мария Розанова: Понимаете, когда мы приехали в самом начале перестройки, то я еще на что-то надеялась. Вот идем мы по Арбату, кушать захотелось ужасно. Пирожками торгует какая-то тетка. Совершенно явно, что пирожки самодеятельные. Схватили мы по пирожку. И дальше идем по Старому Арбату, кусаем пирожок... Плохой пирожок, халтурно сделанный. Дошли до Смоленской, а голод не прошел. И опять пирожки. Еще по пирожку купили. И там пирожки были восхитительные. И я стала рассуждать, старая идиотка. «Вот, - говорю, - видишь, Синявский, как. Вот эти делают пирожки и эти делают пирожки. Будет между пирожками конкуренция – и победит сильнейший. Победит тот, кто работает лучше». Вот эта идея, что победит тот, кто работает лучше, к моему большому сожалению, к моему огорчению, рассыпалась. Победит не тот, кто работает лучше, а победит тот, кто лучшее и наглее, простите, ворует.
Владимир Бабурин: А в какой момент произошло такое открытие?
Мария Розанова: Ну, это как-то очень быстро началось. Вот это очень быстро началось, вот эта идея, что от любого начальника можно откупиться. Мне безумно жалко милиционеров. Это были хорошие ребята когда-то. Я сейчас расскажу про скандал с милиционером. И я оплакиваю милиционеров, и то, во что они превратились.
Владимир Бабурин: Но сначала – вопрос от радиослушателя. Сергей Митрофанов спрашивает: «Какие современные российские писатели вам интересны?». Вы сейчас можете просто перечислить, а если к этой теме вернемся, то более подробно об этом поговорим.
Мария Розанова: Я бы сказала, что, на самом деле, я последние два года читаю очень мало, и по одной простой причине. Вместо того, чтобы читать, я сижу и чего-то такое пишу. А это как-то не самые совместимые дела. Но есть одна писательница, которую я очень люблю. Я читаю ее каждую ночь, ну, приблизительно по полторы, не больше полутора страниц. И вот последнюю ее книжку, которая мне досталась, я читаю приблизительно 2,5 года уже. И лучшего снотворного я не видела. А у меня есть проблемы со сном. Называется – Маринина. Всем рекомендую.
Владимир Бабурин: Спасибо. А от Марининой, наверное, особенное спасибо.
Мария Васильевна, и обещали вы что-то хорошее о милиционерах рассказать. Не так часто это бывает, поэтому не могу вас прерывать. Пожалуйста.
Мария Розанова: Дело было еще до ареста Синявского, году где-нибудь в 1960-ом или в 1961-ом. Жили мы на улице Воровского (ныне Поварская). И была у нас собака. И бегали мы в молочную на Арбатскую площадь. И в это время появилось порошковое молоко – «великое» изобретение и открытие. И так получилось, что наша собака порошковое молоко не употребляла никак. А собаку надо было все-таки кормить. И я бегала в молочную и всегда спрашивала: «Какое молоко, такое или такое?». Прибежишь с бидончиком... И вот прибегаю в молочную, спрашиваю: «Какое молоко – порошковое или натуральное?». Мне говорят: «Натуральное». Сначала я выстаиваю очередь в кассу, потом встаю в очередь с бидончиком, выстаиваю эту самую очередь. Мне наливают молоко. Я отхожу. Решила попробовать – ну, оно такое порошковое, что порошок просто на зубах хрустел. Я подхожу к продавщице и говорю ей: «Ну что же вы меня обманули? Я же вас спросила, натуральное молоко или порошковое, а вы мне сказали, что натуральное». А она смеется, зараза, издевательски и говорит: «А что? Из натурального порошка все сделано». И вот тут бывали у меня моменты в молодости, которые я бы определила формулой «кровь глаза застит». Я впадаю в ярость, отхожу от прилавка и выливаю бидон этого молока в урну. Что началось в молочной, представить себе трудно. Вся очередь завопила и про негодяев американцев, и про голодных в Индии, и что надо милицию вызвать, и так далее. Меня потащили в кабинет директора. Туда пришел милиционер. Негодующая толпа изложила ему про происходящее. И милиционер с очень строгим и очень почти злобным голосом спросил: «Она молоко вылила в урну или на пол?». Все завопили: «В урну, в урну». «Тогда нет состава преступления», - сказал милиционер. И ушел.
И вот с той поры я как-то относилась очень долго к ним с очень большим уважением. И мне очень обидно смотреть, видеть сегодня, во что они превратились.
Владимир Бабурин: Наталья из Москвы, добрый вечер.
Слушатель: Добрый вечер. Очень интересно вас слушать. Вы знаете, мне кажется, что они превратились как раз потому, что сейчас духовное разложение достигло максимума своего. А началось оно, как мне кажется (может быть, вы со мной согласитесь), с Петра I , который начал уничтожать духовенство, монастырский уклад разрушать. А еще Достоевский сказал, что «русский человек без Бога – сволочь». И вот эта сволочь, у которой духовную основу убрали, и необольшевики сейчас... Объявляется литературой сорокинское поедание экскрементов. Вот эти Донцовы, Маринины... Вот вы про Страстную седмицу сказали. Вот хорошо бы вспомнить, что Россия православная имела по 15 детей. Молоко лилось рекой. И Запад весь кормился. И японцы ставили клейма «Сделано в России», имитировали. И Тухачевский, который газами травил вот этот доверчивый к сволочи народ, истребил то духовное, которое привлекало и притягивало к себе малые народы. И теперь они по инерции тянутся, а здесь их ждет нож, пистолет и еще что-то, подвал с крысами. И русский народ без работы. И на этом фоне не знают, куда девать триллионы. Все поставили с ног на голову. И недаром Медведев, как олицетворение всего этого, стоит на голове. Это его пик достижений. Йогой он, оказывается, увлекается. А крестится... Это смешно смотреть. Руку патриарху пожимает, вместо того, чтобы к ней приложиться. Ну, смех, цирк, подмена. И что будет дальше?.. Но все равно спасибо вам. Вы пытаетесь проанализировать. Успехов вам! Спаси Господи!
Мария Розанова: Спасибо, конечно, за внимание и за такой отзыв по поводу моих рассуждений. Но я думаю, что вы тоже не совсем правы, говоря вот так о русском народе, как о народе-богоносце. Понимаете, жизнь наша сложилась так, что мы с Синявским очень много путешествовали, мы очень много ездили по России, причем не по Центральной России, а по Северу, по северным областям, где инородцев не было. Такая густонаселенная исключительно русским народом провинция. Вот я ездила с охранным письмом Союза архитекторов, к которому я имела тогда отношение. А Синявский ездил с документами члена Союза писателей. Так что мы были вроде бы как официальные лица. Нам открывали церкви, показывали. Показывали церкви, которые превращены в склады. Показывали церкви, которые растащены русским, великим русским народом, моим народом растащены на дрова, например. Простите меня, сколько частных амбаров на Севере... Боялись пожаров, и целый ряд вещей держали подальше от дома, в амбарах на берегу реки. И нам открывали амбары, потому что показывали старинные костюмы. Простите, сколько ставень сделали из икон и сколько лестничных ступенек сделал из икон великий русский народ. Поэтому я думаю, что вот это мечта о духовности русского народа, а информация о духовности русского народа немножечко преувеличена.
Владимир Бабурин: Николай из Тулы, добрый вечер.
Слушатель: Добрый вечер. У меня вопрос к Марии Розановой. У самого искреннего поэта России Сергея Александровича Есенина есть целый цикл стихотворений под названием «Страна негодяев». Так что к словам Андрея Донатовича о пьяницах и ворах можно еще и это добавить.
И второе. У меня есть немецкая овчарка, сука. Но она ни одного щенка своего не бросила никогда. А вот сейчас в России 5 миллионов бездомных детей при живых родителях. Так что еще неизвестно, кому тут нужно обижаться. По-моему, моей суке нужно обижаться.
И вопрос у меня к вам такой. Вот в Советском Союзе была людоедская идеология. Но этой идеологии не все были подвержены. Мне кажется, что все-таки народ был лучше. А вот сейчас в путинской России идеологии стяжательства, причем звериного, махрового, подвержены почти все. И какие времена для России хуже – вот те советские или нынешние, людоедские, стяжательские?
Мария Розанова: Это серьезный вопрос. Это интересный вопрос. Это вопрос, на который, простите меня, даже страшно отвечать. Страшно сказать, что тогда было лучше. Страшно сказать, что сегодня лучше. Страшно. Потому что это все равно моя страна. И потому что мне все равно про это больно думать, во что мы превращаемся и что с нами дальше будет. И иногда я думаю не о том, какое время лучше, какое время хуже, а я думаю, простите меня, о приближающемся конце света. Вот если говорить серьезно, то мне иногда кажется, что нас поджидает именно такое. А кто сказал, что конец света должен наступить в один день? Никто.
Владимир Бабурин: Но мне кажется, Мария Васильевна... Я понимаю, насколько вам трудно было, действительно, ответить на этот вопрос, памятуя, что еще и в советские времена вы были довольно резким противником тупого антикоммунизма. Было ведь такое, правда?
Мария Розанова: Было.
Владимир Бабурин: Андрей из Одинцова, наш постоянный слушатель, он всегда задает конкретные вопросы. Ну, иногда очень сложные, иногда не очень. Но сейчас вы сами оцените сложность вопроса. «Уважаемая Мария Васильевна, каково ваше мнение о российской власти, о Путине, о новом президенте и о политическом строе в России»? Вот так!
Мария Розанова: А если я вам скажу, что у меня нет мнения, вы мне поверите или нет? Простите, мне вот то, что происходит, глубоко отвратительно. Вот мое мнение. А вот кто виноват и кто есть фигура, и кто есть главный, и как будет работать наша бедная крошка – новый президент, и кто он, новый президент, и кто он, старый президент, и кто стоит за ними всеми и над ними всеми, и насколько каждый из них свободен, - мы с вами этого не знаем. Я помню время, когда Путин не мог ответить ни на один вопрос. Он ни на один вопрос не отвечал сразу. Он на поставленные ему вопросы отвечал на следующий день. Создавалось такое ощущение, что он куда-то ходил советоваться и к кому-то прислушивался. А куда, к кому, зачем – не знаю. Вот что сегодня... Или Путин уже за это время обучился, или еще как-то... Понятия не имею. И мне иногда становится настолько беспросветно... Вот еще когда есть просвет, то можно думать, размышлять, высчитывать. А вот сейчас в какие-то минуты становится беспросветно. И я не знаю, то ли это беспросветная ситуация, то ли это у меня, простите, здоровье подкачало. Мне уже через полтора года 80. И пора уже думать о других странах, дальних.
Владимир Бабурин: Вот за 15 минут до конца эфира открылась дверь - и вошел писатель и журналист Дмитрий Быков.
Мария Васильевна, я сейчас напомню одну историю слушателям. Вам-то она прекрасно известна. Но мне интересно, чем она, в итоге, закончилась. В 1965 году следователь Виктор Пахомов, который вел дело Синявского и Даниэля (Андрей Донатович сам рассказывал), вдруг его что-то на откровенность потянуло, и он сказал: «Ну, Андрей Донатович, может быть, лет через 20 (1965 год!) вы и будете правы, но сейчас, запомните, прав я». Вот он вдвойне оказался прав. Через 20 лет наступил 1985 год, и кто оказался прав.
Мария Васильевна, я знаю, что вы пытались с этим следователем встретиться. И как?
Мария Розанова: К сожалению, у меня ничего не вышло. Причем я написала заявление, специально подала заявление, попросила о встрече. В заявлении я написала, что я буду тихой и ласковой, и ничего не угрожает следователю Пахомову, и что мне очень хочется обсудить с ним именно вот этот вопрос, как он сейчас думает. Но встречу с ним мне не устроили.
Дмитрий Быков: А что бы вы хотели у него спросить? Вот что интересно.
Мария Розанова: А я бы хотела у него спросить о том, что он думает сегодня про это.
Дмитрий Быков: То же самое, уверяю вас. Нет?
Мария Розанова: А я не знаю, ходит ли он в ногу вместе с властью или не ходит. Он же занимал особое место...
Дмитрий Быков: А вы хотели бы увидеть его диссидентом что ли?
Мария Розанова: Нет-нет. Наступила перестройка, и все дружно двинулись...
Владимир Бабурин: Мария Васильевна, простите. Вот совершенно замечательная вещь. Я не знаю, может быть, вы с ныне покойным, к сожалению, Аликом Гинзбургом когда-нибудь обсуждали эту тему, а если обсуждали, то, наверняка, знаете, что его следователь по фамилии Савушкин стал депутатом Моссовета в демократические времена. Как вы думаете, от какой фракции?
Дмитрий Быков: «Выбор России».
Владимир Бабурин: «Демократическая Россия».
Дмитрий Быков: Какая прелесть!
Мария Розанова: Это, конечно, хорошо. А у меня, в отличие от многих... в этом смысле я человек редкий, я обожаю своих врагов. И я люблю встречать врагов лицом к лицу и с врагами разговариваю.
Дмитрий Быков: И зацеловывать до смерти.
Мария Розанова: Почти что. Но я всегда врагу улыбаюсь. Поэтому мне приятно поставить врага вот в такую ситуацию, когда... И мне было интересно, что он ответит.
Владимир Бабурин: Из Москвы у нас есть еще один звонок. Михаил, добрый вечер.
Слушатель: Дамы и господа, добрый вечер. Мне хочется спросить вот о чем. Во-первых, я хочу сказать большое спасибо за честный, горький и трезвый анализ. Сейчас этого не услышишь. О подлости никто не скажет, что это подлость. А вопрос у меня, может быть, немножко неожиданный. Если хотите, можете не отвечать. Каково ваше отношение к Сергею Довлатову? Спасибо.
Дмитрий Быков: Вы его знали хорошо. Скажите, Мария Васильевна.
Мария Розанова: Я его хорошо знала. И я его очень любила. Это он же про меня придумал замечательный текст.
Дмитрий Быков: Про метлу?
Мария Розанова: Да, про метлу. Это его выдумка. Он придумал про меня анекдот, про то, как я прихожу в хозяйственный магазин и покупаю метлу. А мне продавец говорит: «Вам завернуть или сразу полетите?».
Владимир Бабурин: Что, правда придумал?
Мария Розанова: Да, это выдумка Довлатова.
Дмитрий Быков: Это очень справедливо.
Владимир Бабурин: Тогда не могу не спросить. А вот эта история про Битова и Резо Габриадзе, что вы пригласили их попить кофе, и пока они кофе пили, вы уже издали книжку с рисунком Резо Габриадзе и с текстом Битова, это правда?
Мария Розанова: Это правда. Но только не пока они кофе пили. Вот это художественный свист.
Владимир Бабурин: Но это не Довлатов придумал.
Мария Розанова: А я сделала книжку из рисунков... Я очень любила Резо, и с большим удовольствием сделала ему книжку. Книжка была маленьким количеством экземпляров. Ну, может быть, напечатала книжку я быстро. Потому что у меня дома стоял собственный печатный станок. Я как-то капитализм понимаю так, что начинается с того, что человек начинает работать сам, начинает работать не на дядю, а на себя, и сам организовывает все свои дела, и не ворует при этом.
Дмитрий Быков: Кстати, Мария Васильевна, у меня к вам вопрос. Как вы объясните тот факт, что на синявских чтениях, во-первых, было битком народа, что большая редкость, но самое главное, что было страшное количество молодых лиц? Которые о процессе Синявского и Даниэля, скорее всего, не имели понятия. И даже несколько хипов довольно забавных, которым уж совсем это незачем. Может быть, это какая-то притягательность хулиганская самого имени Синявского? Или чем вы объяснили бы это?
Владимир Бабурин: А я, Дмитрий, потом вас попрошу ответить на ваш же собственный вопрос.
Дмитрий Быков: Всегда - пожалуйста.
Мария Розанова: Я думаю, что хулиганское имя – это... какая-то завлекаловка в этом есть, во-первых. Во-вторых, я думаю, что все-таки вокруг меня развернулось некоторое количество скандалов. И я заметила, что даже люди, которые не читают, чего-то слышали.
Дмитрий Быков: Уже боятся все равно.
А моя версия заключается в том, что я с ужасом некоторым понял, что из всего «самиздата» и «тамиздата» более-менее живой фигурой остался Синявский, очень живой. Потому что недавно я дал ребенку почитать «В цирке», и он хохотал совершенно неприлично. И действительно, вот эта неприличная, по всем меркам, проза, она как-то продолжает будоражить. То, что его хваленый цинизм (его всегда ставили в вину), благодаря ему он оказался вне времени. И это до сих пор можно читать, и можно будет читать и потом. Вот это меня ужасно обрадовало – количество и качество народа, который там собрался. Честно говоря, я офигел.
Мария Розанова: Но на второй день не пришли, и много потеряли.
Дмитрий Быков: На второй день я не мог. Но там, говорят, вообще был лом уже просто и дышать нечем. Сколько было народа?
Владимир Бабурин: Видите, но сегодня все-таки пришел. И всего-то на 45 минут опоздал.
Дмитрий Быков: Но сегодня я приполз, потому что видеть вас – это всегда большое счастье.
Владимир Бабурин: Николай Илларионович из Москвы, добрый вечер.
Слушатель: Добрый вечер. Я хотел бы обратиться к Марии Васильевне. Мария Васильевна, я прежде сделаю реплику, а потом задам вам вопрос. Я с вами не согласен, что вы говорили о Горбачеве. Это очень нехороший человек. В первую очередь, он заставил русских не работать, вырубил, начиная от виноградника, и прочее, прочее. Он заставил закрыть заводы, которые были рентабельными и могли давать соки. Он заставил это сделать. Он за Чернобыль не ответил. А сколько сейчас погибло людей... Он не ответил также за то, что не взял определенную плату за разрушение стены и так далее. А вы его очень хвалите. И вот эти отголоски, которые мы сегодня жуем, простите за грубое выражение, в этом виновен только он. Он предатель, этот человек.
И я хочу вам задать вопрос. Вы очень хорошо сказали о том, что ездили по Северу. Вы знаете, я тоже очень хорошо знаком с Севером, и с Севером сибирским, и с нашим европейским Севером. И хочу вам сказать, что русский народ очень трепетно, очень нежно относился к церковному наследию. И вы знаете, даже не по его вине, что в храмах находились то какие-то фабрики, то какие-то заводы, то какие-то механизмы, ремонтные мастерские. Но люди... понимаете, я сам видел, а особенно в Тобольске, а особенно по Сибири, партократы даже заставляли там держать мастерские, а они закрывали вот эти ценности, и они сохранились до сегодняшнего дня, закрывали плакатами, бумагой, газетами, чтобы не повредить. Поэтому я хотел бы вам сказать, что, нет, наш народ, русский народ, он великий народ. И у него очень глубокие корни православные, и он очень трепетно и уважительно относится к духовному наследию.
Мария Розанова: Ну, мне очень приятно услышать, что в Сибири все дело происходит не так, как я видела собственными глазами в Архангельской губернии. Вот я уже говорила о том, что мы ездили с документами, мы были, так сказать, московские, то есть почти что государственные штучки. Так вот, в одном из сел на Северной Двине, в селе, где стояла прекраснейшая церковь, председатель колхоза, главный человек, главный русский человек в этом русском абсолютно селе, уговаривал нас, как представителей начальства, дать ему разрешение на снос этой церкви. Это было с нами. И это есть в наших записных книжках. И в свое время Синявский хотел писать об этом, но тут его как раз посадили, и все эти истории остались в мелких заметках, в записных книжках и так далее. Понимаете, мы это видели сами. И это было очень страшно и очень горько.
Владимир Бабурин: Виктор пеняет: «Это все критика. Конструктива что-то не слышу. А можно конструктивное предложение высказать?».
Дмитрий Быков: Только что было очень много конструктива, по-моему.
Мария Розанова: Нет, сегодня уже конструктива у меня нет. Я не знаю. Сегодня я думаю о конце света. Конструктив у меня был в начале перестройки.
Дмитрий Быков: Мария Васильевна, а сколько хорошего народа-то кругом, понимаете, и он умнеет не по дням, а по часам.
Владимир Бабурин: Нет, не хочу про конец света. Про юбилей хочу спросить. Осенью 1978 года вышел первый ваш «Синтаксис». А юбилей-то будете как-то отмечать?
Мария Розанова: Ну что же отмечать юбилей журнала, которого уже нет?
Владимир Бабурин: Вы знаете, вот все равно есть.
Мария Розанова: Да, он все равно есть. И меня очень умилил один совершенно незнакомый мне молодой литературный критик, который вдруг в каком-то канадском интернет-журнале напечатал статьюшечку о журнале «Синтаксис». И вот как он его читает, и как журнал «Синтаксис» чем дальше отодвигается, тем сильнее становится. И сколько там предсказано самых разнообразных вещей, идей и событий.
Дмитрий Быков: Потому что в эмиграции все произошло, действительно, как в капле воды, быстрее и раньше. А потом это переплеснулось в Россию. И там, действительно, очень многое в «Синтаксисе» читается, как вчера написанное. Вот почему имело бы смысл издать антологию «Синтаксиса» одним толстым томом. И может быть, кто-нибудь заинтересуется этим в России.
Владимир Бабурин: Дмитрий, вы, наверное, фразу Марии Васильевны знаете, что «эмиграция – это капля крови нации...
Дмитрий Быков: «Капля крови нации, взятая на анализ».
Владимир Бабурин: ...которую взяли на анализ».
И у меня остается буквально несколько секунд, и я их использую для того, чтобы с Марии Васильевны взять слово. Независимо от того, где вы будете осенью этого года – в Москве или в Париже, давайте сделаем либо сюжет, либо целую передачу, посвященную вашему «Синтаксису».
Дмитрий Быков: 30-летию «Синтаксиса».
Владимир Бабурин: Согласны?
Мария Розанова: Согласна.
Владимир Бабурин: Спасибо. Всего доброго!
