Большинство испанских культурологов и социологов, причем и мужчин, и женщин, сегодня иронизируют по поводу того, что пресловутый испанский «мачизм» в XXI веке стал, в первую очередь, понятием из мира гламура, типом показного поведения, «испанским» туристическим стереотипом «на экспорт», вроде корриды или фламенко. На закрытых вечеринках в Берлине, Лондоне или Токио окарикатуренный тип испанского, или латинского, «мужчины-самца» (соответственно одетого, постриженного и, главное, подчеркнуто «брутально» себя ведущего) можно встретить не реже, чем в сельской таверне где-нибудь в глубинке Эстремадуры или Ла-Манчи.
Правые осторожно скорбят из-за того, как быстро исчезают «традиционные ценности», левые — их голоса звучат громче и увереннее — из-за того, что средневековый, изживший себя архетип стал образцом для карикатурного, как уже было сказано, подражания.
Традиционный мачизм в Испании уверенно задавила массовая западная культура. Тот мачизм, который определяют не внешние атрибуты, не примитивное сочетание самоуверенности, властности и похоти, а фундаментальное предположение, что Мужская культура (и ее иерархические ряды) является универсальным мерилом любых этических и эстетических ценностей мира.
За последние десятилетия испанское общество изменилось стремительнее, чем многие другие в Западной Европе. Сельская, католическая, самобытная, ультраконсервативная Испания, в которой властям приморских городков еще в 60-е годы требовалось получать персональное разрешение генералиссимуса Франко на то, чтобы иностранки могли выходить на их пляжи в бикини — такая Испания почти исчезла. Женских общественных организаций в стране — больше тысячи, мужских — кроме футбольных клубов болельщиков, почти нет. Традиционный мачо, искренне презирающий опасность, грозный и инфантильный одновременно, благородный капризный воин с комплексом неполноценности — феминизированным испанкам, получившим право выбирать самим, сегодня, судя по всему, не нужен. Большинство женщин Испании, по крайней мере, то интеллектуальное большинство, что определяет общественное настроение, получило право не интересоваться, как смотрят на них сохранившиеся реликтовые мачо — как на хранительницу очага, мать семейства, или как на объект страсти, как на соперницу в карьере или искусительницу в постели, душой и телом которой необходимо овладеть. Тех немногих донов Хуанов, что еще остались, просто не спрашивают об их «мачизме», более того — малейшая попытка публично высказать такие взгляды сегодня в Испании строго преследуется по закону.
Мачо исчезают с той скоростью, с какой происходит смена поколений, и, если они сохранились в Испании, то там, где сконцентрированы старики, принадлежащие к элите — например, в армии. Нынешние испанские генералы, многие — классические пожилые аристократы с кавалерийскими стеками, никогда не опаздывающие к мессе и регулярно навещающие могилы старших товарищей в «Долине павших» — безусловно, мачо до мозга костей. Для них служить под началом беременной женщины-министра, а потом молодой мамы-феминистки и пацифистки, лет на тридцать моложе их — тяжкое оскорбление. Но мнение мачо в современной Испании мало кого интересует. Настоящим мачо быть уже не модно.
