Андрей Бабицкий: Во вторник одно из самых старых среди непрерывно действующих учреждений России Государственный исторический музей театральным правительственным представлением пышно отметил свое 125-летие. Трансформации непредсказуемого российского прошлого на этой временной дистанции и некоторым предсказуемым перспективам будущего посвятил свой материал мой коллега Владимир Тольц.
Владимир Тольц: Ну кто бы еще три десятилетия назад, когда в мае по Красной площади тягачи дежурно протаскивали многотонные ракеты и тысячи участвующих в воинском параде, слаженно молотя сапогами мостовую, кричали свое «ура!» взобравшемуся на Мавзолей начальству, кто бы тогда мог подумать, что уже в 90 подобные действа отменят, а через 17 лет введут заново. И вдобавок, что через три недели после такого майского воинского представления 2008 года, детище возрождающегося советского прошлого, на ту же Красную площадь из Кремля под звуки «Боже, царя храни» выйдет золоченая царская карета с ряжеными, изображающими императорскую чету Александра Третьего и Марию Федоровну, ликующими по поводу 125-летия заведения, первоначально носившего имя Его императорского высочества государя-наследника цесаревича Александра Александровича. Никто этого тогда предсказать не мог, поскольку будущее России в своей непредсказуемости может соперничать разве что с ее прошлым, регулярно перелицованным в соответствии с пожеланиями не часто обновляющейся верховной власти. Вместе с этими изменениями и обновлениями менялись и обновлялись и институты, ее обслуживающие. В марте 17-го, например, исчезло многие годы существовавшее Министерство двора, поскольку исчез и сам царский двор, и царская власть тоже. В конце того же 17-го новая власть создала ЧК, многократно вслед за изменениями власти трансформирующуюся в ГПУ, ОГПУ, НКВД, НГБ, КГБ так далее. Осенью того же 17 Императорский Российский исторический музей, к тому времени уже имени императора Александра Третьего, в очередной раз, как позднее ЧК, поменял свое титульное название, стал Государственным российским историческим музее. В дальнейшем это заведение, возникшее некогда по инициативе общественности, но с 1881 года обретшее статус правительственного учреждения, еще не раз по мелочам конъюнктурно меняло свое имя. То присоединяло к нему награду - орден Ленина, то стыдливо забывало о ней, а главное - сохраняло и умножало свои коллекции постоянно, меняло не только экспозиции, но и их трактовку. Зав отделом музея Александр Лаврентьев, он сейчас в качестве куратора юбилейной выставки раздает интервью направо и налево, говорит мне.
Александр Лаврентьев: Вообще меняется все, мы меняемся с миром - известная латинская поговорка. В этом отношении музей такая же часть страны, какой является все остальное. Да, музей живуч. Вообще оказалось, что культурные институции вообще живучими оказались. Это удивительно, но это факт. Кроме нашего музея можно вспомнить Третьяковскую галерею, Большой театр, Малый театр. Театр революции исчезал потом, а эти два монстра как жили, так и живут, дай им бог еще столько же. Что касается перемен, то разумеется, перемены происходят на разном уровне, но главным образом связаны с переменами в обществе, а не с какой-то внутренней динамикой в музее. Мы все-таки часть страны. Ведь музей на самом деле развернут к миру одной стороной – экспозицией, вещами. Что там происходит внутри, за стенами, какая там жизнь, что там прибывает, убывает - это все внутреннее и мало кому известно.
Владимир Тольц: Ну что ж, поговорим о том, что мало кому известно. То, что демонстрируется в музейной экспозиции – это лишь малая часть того, что хранится в музее - это известно всем. Всем также известно, что в советское время в крупнейших государственных культурных учреждениях, библиотеках, например, да и в музеях существовали спецхраны, в которых хранили то, что широкой публике по мнению начальства смотреть не следовало. Что скрывали от соотечественников в вашем музее?
Александр Лаврентьев: Я вас, возможно, удивлю, но в Историческом музее спецхрана не было, он появился в самом конце 70 - начале 80 годов и представлял достаточно сложную и удивительную конструкцию. Когда в музее в фондовый отдел поступило распоряжение, что-то передавали в спецхран.
Владимир Тольц: Александр Лаврентьев ошибается - такое распоряжение поступило в Государственный исторический музей, сокращенно ГИМ, еще в конце 60-х. Помню, где-то в начале 70-х в ожидании экскурсий иностранных специалистов в фонды музея, там судорожно запрятывали вещи, оказавшиеся в коллекции в качестве трофеев. Некоторые из них значились в международном розыске. Что же еще оказалось на специальном хранении? Говорит старший научный сотрудник, занимающийся архивом музея, Ирина Клюшкина.
Ирина Клюшкина: Да, действительно, такой отдел существовал в нашем музее. Он состоял, в основе материалы так называемой калининградской экспедиции по поиску Янтарной комнаты. Эта экспедиция была засекречена, сначала она была при Министерстве культуры, потом стала при нашем музее. Грубо говоря, бюджетные средства на зарплату перечислялись в наш музей и поэтому оно существовало при нашем музее. Там хранились эти материалы и материалы, которые любой сейчас человек грамотный никогда не выставит не будет публиковать - это материалы националистического содержания, которые разжигают межнациональную рознь. В основном это были документы, все, что хранилось в спецхране. И они сейчас никогда не попадут ни на одну на нашу выставку и не будут публиковаться, хотя они сейчас открыты.
Владимир Тольц: Александр Лаврентьев дополняет:
Александр Лаврентьев: Разумеется, таких вещей было много. Например, относительно недавно прочли, что одна из наших историко-бытовых экспедиций начала 30 годов привезла из своей поездке куда-то на Омегу, какие-то классические места политической ссылки, вещи, принадлежавшие товарищу Рыкову, он там отбывал, я так понимаю, политическую ссылку. Но так или иначе, эти кружки, ложки, которые описаны, их сейчас в музее найти не могут. Так что в этом отношении с вами целиком соглашусь, конечно, существовали ограничения, они носили явно политическую подоплеку. Но это совершенно не означает, что был спецхран физически в этом отношении. Кстати, если говорить о спецхранах, то самый могучий спецхран был, между прочим, в музее Ленина, который на политическом острие всегда шел. В музее Ленина сейчас наш филиал. Их спецхран будь здоров.
Владимир Тольц: Да, есть ли там что-то сейчас, что предпочитают не показывать?
Александр Лаврентьев: Не знаю, в моей практике этого не было. Наоборот, то, что было в спецхране, колоссальный интерес.
Владимир Тольц: 125 лет музейного существования при разных властях и идеологиях серьезное испытание. История России для них всегда что-то вроде вечно нового боевого оружия, ее всегда нужно переосмыслять и осваивать. То она политика, опрокинутая в прошлое, то, как намечается ныне, политика, нацеленная в будущее. Каково в этих обстоятельствах музею сегодня?
Ирина Клюшкина: Вопрос очень серьезный на самом деле. Не забывайте, что музей, не только наш, любой музей государственный. И в любом государстве не бывает чистой науки исторической, не бывает чистоты, как вы понимаете, и в этой деятельности. Как вы совершенно правильно сказали, при смене власти, когда музеи были вынуждены обслуживать идеологический фронт в переднем крае, я бы так сказала, на этот счет существует бездна документов, постановлений партии и правительства. То есть музей - это прежде всего не только культурно-просветительское, но и идеологическое учреждение. Не все в истории можно показать, отразить музейными средствами. Сейчас у нас самое хорошее время, у музейщиков, зашоренности нет. Нам никто не спускает никаких задач, наши все экспозиции авторские. Сейчас это огромный простор для грамотного специалиста, для автора, который занимается той или иной проблемой.
Владимир Тольц: Так считает Ирина Клюшкина. Александр Лаврентьев.
Александр Лаврентьев: Мы не можем все решать самостоятельно, нам просто не хватит научного потенциала. Но тем не менее, естественно мы смотрим, что происходит в историографии, как смотрят на те или иные события. Для нас, это самые главное, для нас основным остаются предметы, вещи, коллекция, а не идейный замысел. Вообще музей интересен теми вещами, которые в нем хранятся, а не той идеологической накачкой, которую он может переживать. Это все приходит и уходит, а коллекции были и остаются. Музей именно этим интересен. Сейчас, мне кажется, или во всяком случае превалирующая деятельность музея – это осознание того, что наша коллекция, это нечто совершенно удивительное и именно это есть непреходящая ценность, в этом ценность музея, а не в том, что он идет в ногу или не в ногу, отражает или не отражает.
Владимир Тольц: Этот подход и нынешний юбилей исторического музея позволяет сделать и некий прогноз по поводу его будущего. Переживший немало государственных институций прошлого и умеренно подстраивающийся под современность ГИМ наверняка переживет и многие могущественные современные госучреждения, РАО ЕЭС, например, а возможно, я надеюсь, и трансформирующееся 80 лет ЧК тоже.
