Город превратился в самостоятельную экосистему, и некоторые виды животных и растений научились в ней выживать. Одни виды осваивают город другие из него уходят. Однако никаких «мутантов» в городе не появляется. Город обживают различные виды животных, которые могут изменить свое поведение и адоптироваться к городской жизни.

О формировании экосистемы города рассказывает старший научный сотрудник лаборатории экологии и охраны природы биологического факультета МГУ Владимир Фридман.

– Как природа приспосабливается к условиям города?

– Очень интересно, как меняется лесная экосистема в городе. Ведь в городе воздух существенно более сухой, чем за городом, почва сильнее уплотнена, а значит, она содержит меньше воды. То есть в город деревья и кустарники вынуждены расти в условиях похожих на степь или полупустыню. Когда участок леса заключен городскими кварталами, то деградирует верхний ярус: самые крупные деревья и так сказать обычная травянистая растительность леса, зато пышно разрастаются деревья второго-третьего яруса, некоторые виды кустарников и крупный бурьян. То есть верхние и нижний ярусы исчезают, а промежуточные ярусы за счет избытка органики получают дополнительное развитие. Кроме того в городе воздух содержит гораздо больше твердых частиц, и возникают специфические ветры, и это тоже похоже на условия пустыни: там растения сечет песком, а в городе – частницами, которые образуют дымку, висящую над городом. В городе имеют преимущества виды более южные, виды с более плотными кожистыми листьями. Естественная растительность у нас в Москве сохраняется только на достаточно крупных участках, но если, например, Лосиный остров уменьшить до некоторого предела, он исчезнет, то есть лес начнет деградировать, зато территорию заселят виды более южные. И через озеленение, и через естественный завоз. Такая смена флоры отмечена на территории всей Европы. Это очень интересно. Город оказывается отдельной экосистемой со своими правилами динамики, со своим климатом, со своим набором видов. Это надо изучать в рамках отдельной дисциплины, в которую превращается экология города.

– Иногда появляются слухи о неожиданных эволюционных процессах, например, есть мнение, что в метро и московских подземельях появились крысы-мутанты чуть ли метр длиной, что много мутантных рыб вылавливается в Москве-реке.

– Изменения эволюционного характера кроме образования популяций городских диких видов и кроме появления устойчивости к ядохимикатам в городе пока не зафиксировано. То есть крыс-мутантов нет. Уродства у рыб, их подъем, как мне кажется, вполне подобен подъему врожденных аномалий развития у людей, проживающих в экологически неблагоприятных районах. Это именно аномалия развития с почти нулевой наследуемостью. Это не мутация, а просто нарушение развития из-за грязной воды. Это аберрация. И при этом виды, которые аберрацию дают, в первую очередь плотва, имеют высокую численность и совершенно не собираются исчезать.

– Верно ли, что некоторые рыбы научились питаться бензиновой пленкой на поверхности воды?

– Про это я никогда не слышал. Есть вещи более чудесные. Скажем, в реке Яузе, которая больше напоминает сточную канаву, чем живую реку живут пескарь и белоперый пескарь. Чудо в том, что это рыбы прозрачных речек с песчаным дном, богатых кислородом. Что такого в них внутри произошло в биохимии, в физиологии, что они там живут, на мой взгляд, это более чудесная вещь, чем питание нефтяной пленкой.

– В Москве увеличилось количество крыс. Насколько это опасно, чем это грозит и, соответственно, что с этим делать?

– В советское время была единая служба дератизации, которая крыс подавляла по некоторому графику. Перед Олимпиадой захотели очистить город от крыс, то примерно через два-три года численность крыс и домовых мышей восстановилась. То есть нужен постоянный планомерный контроль. Сейчас есть много дератизационных служб, работающих частным образом. И естественно, что крысам в этих условиях выживать вольготнее. Крысы опасны в эпидемиологическом отношении, тут я не буду врать, я не специалист в эпидемиологической области, но они переносят массу всяких заболеваний, нападают на людей, если они живут в подвалах и так далее. В городе живут бомжи, которые с крысами контактируют, крысы их кусают, и эти люди становятся источниками эпидемиологической опасности. До революции большинство эпидемий в городах начинались как раз от крыс через таких людей, и эпидемия чумы, холеры. Плюс то, что крысы на лето переселяются в городские леса, в парки и там оказываются разорителями гнезд, истребителями мелких видов. Я читал в «Сайнтифик Американ» про проблемы с крысами в Бостоне и Нью-Йорке, где другой уровень богатства страны, другой уровень городской культуры, а проблемы те же самые.

– Cуществует сильное движение защитников прав животных, они еще не запретили травить крыс?

– Я не думаю, что защитники прав животных будут защищать крыс, разве что белых, которые в лабораториях, которых они выпускают. Во всяком случае, я не помню, чтобы защитники прав животных воспротивились предупредительному забою скота во время эпидемии коровьего бешенства. Никто из защитников животных ничего не сказал, эту необходимость они понимают.

– Некоторые эксперты указывают на опасность того, что эволюция в новых изменяемых человеком условиях может пойти у некоторых форм каким-то непредсказуемым путем. Как вы думаете, есть такой риск, что вдруг какой-нибудь из видов насекомых, или птиц, или животных вдруг начнет как-то эволюционировать опасным для человека образом?

– Мне кажется, это маловероятным. Если взять скажем теорию экосистемой регуляции и эволюции Владимира Жерихина, то там предполагается, что в условиях антропогенного кризиса экосистемы, когда человек крушит природные биомы, фрагментирует их, включает в состав городов, из-за того, что ломаются привычные экосистемные связи, видообразование пойдет очень быстро, будут возникать новые формы. Мне кажется, это предсказание не оправдывается. То есть за последние пятьсот лет, когда урбанизация шла по всей планете и фактически сейчас не осталось непрерывных массивов, естественных местообитаний, даже тропические леса изрядно изменены, фрагментированы, виды только вымирают. Быстрого появления новых видов, которое предсказывает эта теория, в общем не произошло.

– Может быть это связано с тем, что сама антропогенная среда меняется очень быстро, и город сегодня и город 50 лет назад для животных совершенно разные условия предоставляет.

– Может быть. Но с другой стороны, скажем так, три четверти земного шара изменено человеком, и примерно половина от этих трех четвертей - это территории традиционного земледелия и традиционной городской культуры, где среда не менялась последние две-три тысячи лет, а новые виды не возникают и там. Большинство новых сорняков – это появление новых свойств у уже существующих форм. Появление новых вредителей типа колорадского жука, это следствия некоего завоза, изменения в экосистемах, когда ранние виды достаточно безобидные приобретают новое качество. Новых видов, по-моему, не появлялось.

– Заведующий кафедрой низших растений профессор Дьяков рассказывал на Радио Свобода, как новые виды грибов, в том числе патогенных, появляются буквально на глазах у исследователей. Недавно появился новый вид, вызывающий болезни у деревьев.

– Он появился именно в связи с антропогенным изменениями или это побочное следствие? Потому что есть виды птиц, возникшие в результате изоляции при завозе на острова. Но это параллельный процесс. Есть виды, возникающие из-за генетических изменений, которые дают нескрещиваемость сразу. Но это с антропогенным кризисом не связано. Есть такой итальянский воробей, который живет соответственно в Италии в городах. По окраске он промежуточный между обычным домовым и живущим в сельской местности испанским. Судя по всему, это стабилизированная гибридная форма, которая возникла за последние две-три тысячи лет. Вот это, пожалуй, единственный пример, когда новый вид возник в экосистеме города.

– Что происходит с попугаями в городах, теми попугаями, которые вылетают из клеток?

– В последнее издание определителя птиц Европы включены несколько видов попугаев, которые натурализовались в городах Италии, Испании, Франции, ФРГ. То есть можно сказать появился дикий европейский попугай. Скажем, попугай Крамера, попугай-монах, которые большие гнезда строят, они живут, я сам видел в Палермо и в Сиракузах. Точно так же, как ткачики-астрильды, которых португальцы завезли из своих африканских колоний, натурализовались в Португалии и Испании.

-- Влияет ли на проникновение новых видов в города глобальное потепление?

– Мне кажется, что да. Иначе эти птицы не выдерживали суровых зим, которые с некоторой периодичностью случались и в Италии. И в предыдущих изданиях этого же определителя этих видов не было.