Человек, книги которого уничтожили иллюзии о природе советской власти, и человек, обрушившийся с критикой на страну, приютившую его. Такими вехами, если судить по публикациям в американской прессе, отмечена в американском общественном сознании память об Александре Солженицыне.
Об отношении к Солженицыну в Соединенных Штатах рассказал американский историк, автор многих книг, посвященных истории России и ее современному состояния, профессор Аризонского университета (Arizona State University) Марк фон Хаген (Professor Mark von Hagen): «Более всего "Архипелаг ГУЛАГ" можно назвать крупнейшим историко-литературным произведением ХХ века. Описание преступлений сталинской эры привлекло внимание масс сначала на Западе, а потом и в Советском Союзе. Еще надо отметить роль Солженицына в том, что Советский Союз пошел по пути реформ. Более ранние работы Солженицына, такие как "Один день Ивана Денисовича", "Раковый корпус", "В круге первом" стали классикой русской, да и мировой литературы, если вспомнить, что он получил Нобелевскую премию. Мне кажется несправедливым, что к более поздним его работам внимание намного меньше. В этом, я думаю, немалую роль сыграло разочарование западных либералов тем, какую критическую позицию занял писатель по отношению к западным принципам демократии. Конечно, на Западе многие мыслящие люди, интересовавшиеся Россией, и до Солженицына знали о сталинских репрессиях от перебежчиков, эмигрантов и так далее. Потом были произнесены исторические речи Хрущева на ХХ и ХХII съездах партии. Но в этих речах говорилось, в основном, о репрессиях членов КПСС, а не представителей всех слоев населения, попавших в мясорубку ГУЛАГа. О них рассказал Солженицын».
Профессор Марк фон Хаген рассказал о том, как на солженицынскую критику Запада реагировал сам Запад: «Многие из тех, кто его поддерживал, когда он был диссидентом и подвергался преследованиям, были очень огорчены и разочарованы его критикой западных ценностей, политики Запада. Но со временем мы начали понимать, что его критика зиждилась на идеях неославянофильства, русского национализма. Но мы умеем отделять его достижения в литературе, от его страстного желания стать пророком в своем отечестве и за его пределами. Он как историк и как писатель намного выше и ценнее для мира, чем как "теоретик обустройства России". Он видел в России потенциальную альтернативу Западу, верил, что у России - более глубокие моральные ценности. Но, вернувшись в Россию, он не мог не увидеть, что его страна не менее, а часто еще более коррумпирована и развращена, чем Запад. Он не нашел столь важной для него духовности ни на Западе, ни в России. Она оставалась, может быть, только в его собственной душе».
