Азиатский кризис 1997 года называли финансовым, хотя по сути он был валютным и региональным. Местные банки занимали за рубежом в долларах, иенах или фунтах, а кредиты местным компаниям выдавали в национальных валютах. «Когда эти валюты ослабели, банки просто не смогли расплатиться с западными кредиторами», — поясняет сотрудник Гуверовского центра Стэнфордского университета профессор Михаил Бернштам.
В этом контексте российский кризис 1998 года — кризис долговой: нефть стоила тогда чуть ли не 10 долларов, и у правительства не было средств обслуживать полученные ранее зарубежные кредиты.
То, что происходит сейчас, это не просто финансовый кризис, а кризис всей финансовой системы, прежде всего, западных стран, считает Михаил Бернштам. Начавшись с инвестиционных банков, он перешел на коммерческие банки и страховые компании, затем — в другие финансовые институты, а через них распространился на реальную экономику. «Речь идет уже о системном финансовом кризисе. Начался он в США, потом охватил другие западные страны и перерос в итоге в глобальный. Тогда как азиатский кризис 1997 года был лишь региональным, он не затронул западные страны».
Триллионы ликвидности
Центральные банки и правительства многих стран выделяют десятки и сотни миллиардов долларов, чтобы насытить финансовые рынки новыми деньгами, с которыми острый дефицит. В США Федеральная резервная система, центральный банк страны, уже предоставила банкам почти 900 миллиардов долларов. Европейский центральный банк в Европе — более 450 миллиардов долларов. В других странах объемы финансовой помощи исчисляются десятками миллиардов, и везде финансовые власти обещают еще большие вливания.
Иногда создается впечатление, что в финансовые рынки «закачивается» даже больше, чем они в состоянии усвоить. «Ни в коем случае, ведь тем самым восстанавливается доверие и населения, и бизнеса не только к пострадавшим банкам, но и ко всей банковской системе в целом, — возражает руководитель аналитического управления Deutsche Bank Штефан Бильмайер. — Эти меры абсолютно своевременны и совершенно адекватны создавшейся ситуации».
С другой стороны, несмотря на огромную денежную «накачку», кризис продолжает расширяться. Не помогла даже такая неординарная мера, как одновременное снижение сразу шестнадцатью центробанками мира базовых процентных ставок по кредитам в своих странах, предпринятое на этой неделе.
Кризис оказался гораздо более глубоким, чем полагали еще недавно. Те сотни миллиардов, которые закачивают в рынки центральные банки, пока не очень им помогают не потому, что самих этих денег недостаточно, а потому, что ими пытаются решить в основном только одну проблему — дефицита ликвидности на рынке межбанковского кредитования, считает профессор Бернштам.
Предоставленные центробанками объемы финансовой помощи уже беспрецедентны. «Но к неликвидности банков, которая была проблемой во времена Великой депрессии, теперь добавилась и системная несостоятельность банков, — продолжает Бернштам. — Многие банки успели набрать столько долговых обязательств, что они превысили теперь объем их собственных активов. Поэтому и возникла полоса банкротств даже таких гигантов, как американские инвестиционные банки Bear Stearns, Merrill Lynch или Lehman Brothers, которые десятилетиями считались корифеями финансовых рынков и вдруг оказались банкротами».
Российские долги
В России у крупнейших банков активов пока еще значительно больше, чем долгов. Но рынок акций российских компаний после пика, достигнутого в середине мая, всего за пять следующих месяцев потерял уже две трети своей стоимости. Причем с августа эксперты перестали объяснять столь крутое его падение исключительно внешними причинами.
Ситуация складывалась в целом неплохо вплоть до 8 августа, отмечает аналитик инвестиционной компании «Антанта-Пиоглобал» Максим Осадчий. По динамике фондовых индексов Россия среди стран БРИК была на одном уровне с Бразилией, существенно опережая и Индию, и Китай. «Но после пятидневной войны Россия фактически стала изгоем на международных финансовых рынках, а инвесторы начали стремительно выводить из страны капиталы. В результате обрушились рынки и акций, и облигаций», — говорит Осадчий.
К этому добавляется и проблема обслуживания взятых зарубежных кредитов. Более 90% всего текущего внешнего долга России приходится на долги компаний и банков, главным образом — самых крупных из них.
На фоне постоянного роста цен на нефть или металлы они активно набирали в последние годы западные кредиты, которые были весьма доступными, зная, что легко смогут получить новые займы, чтобы обслуживать старые обязательства. Теперь такой возможности нет, а долги остались.
В целом объем российского внешнего долга почти сравнялся с объемом золотовалютных резервов страны: оба превышают сегодня 500 миллиардов долларов. До конца года российским компаниям и банкам предстоит выплатить около 40 миллиардов долларов в счет текущего погашения ранее полученных за рубежом кредитов. Собственно, на это и пойдут в основном 50 миллиардов долларов, предоставляемые им теперь государством через «Внешэкономбанк», напоминает Максим Осадчий. Как раз сегодня соответствующий законопроект был принят Госдумой. Как и другой — о пакете помощи банкам еще на 950 миллиардов рублей, то есть 36 миллиардов долларов.
«Если так пойдет и дальше, Россия может вскоре остаться без валютных резервов, — замечает Осадчий. — При этом рефинансирования корпоративных долгов из зарубежных источников ожидать в ближайшее время явно не приходится».
Больше, чем вся экономика мира
Источником нынешнего кризиса считается американский рынок рискованной ипотеки, возникший в начале века на волне дешевых кредитов — процентные ставки были тогда минимальными. Но объем самого этого рынка был невелик — 1,2 триллиона долларов, то есть 10% от всего ипотечного рынка США.
Из них совсем «безнадежными», по разным оценкам, считаются 20-25% всех кредитов, замечает Михаил Бернштам, то есть в целом не более 300 миллиардов долларов. Если бы проблема была только в этом, банкам предоставили бы соответствующие займы, и никакого финансового кризиса сегодня не случилось бы.
Но дело в том, что под рискованную ипотеку банки и другие финансовые компании начали создавать разного рода страховки. Так на рынке появились новые и очень сложные «производные» финансовые инструменты, деривативы, которые инвестор Уоррен Баффет еще в 2002 году назвал «финансовым оружием массового уничтожения».
Объем этих взаимных «страховок» на международных финансовых рынках достиг в целом, по разным оценкам, примерно 62 триллионов долларов. «Нет таких денег в мировой экономике, чтобы спасти финансовые учреждения, которые должны друг другу 62 триллиона долларов! Объем всей мировой экономики сегодня составляет 55 триллионов долларов», — напоминает Бернштам.
Он иллюстрирует первичную схему образования этих узлов следующим примером. Возник некий четырехэтажный дом. Первый этаж заняли люди, которые купили новое жилье, но расплачиваться за него не могут. На втором этаже поселились люди, которые дали рискованные кредиты обитателям первого этажа. На третьем этаже разместились те, кто купил рискованные облигации, выпущенные на втором этаже — ведь там знали, что выдают первому этажу рискованные кредиты, и хотели застраховать себя. А уже на четвертом этаже поселились люди, которые страховали живущих на третьем этаже, покупая выпущенные ими облигации.
Выпускаемые любым этажом облигации были рискованными, так как основывались в итоге на рискованной ипотеке. И, поскольку они рискованные, возникали дополнительные финансовые учреждения, которые занялись страхованием этих рискованных облигаций. «Возникла пирамида: все друг друга страховали, все продавали друг другу свои облигации. Так и сложился узел взаимных долгов, который лишь предстоит распутать», — резюмирует профессор Бернштам.
Он полагает, что финансовым властям необходимо теперь стимулировать как взаимозачеты подобных долгов банков и финансовых компаний друг другу, так и списание большей их части. «Основная проблема не в том, сколько денег нужно закачать в финансовую систему, а в том, как распутать в ней узел взаимных долгов, без чего невозможно восстановление кредитных рынков».
