Марина Тимашева: На фестивале «Балтийский дом» в этом году Литва была представлена спектаклем Йонаса Вайткуса. Он поставил пьесу «Патриоты», написанную в 1926 году Петрасом Вайчунасом. По жанру это горькая сатира, преображенная режиссером и актерами Литовского Государственного Молодежного театра в жесткий фарс. Место действия – Литва. Время – конец 20-х годов. Дом некогда ученого, теперь чиновника с анекдотичным именем Наполеон Шерейка. За стеклом – национальный флаг. В квартире – портреты литовских князей. Частый гость в доме - литовский капиталист. Прежде он арестовывал людей за книги на литовском языке. Оба героя - жулики и взяточники. Оба спят с одной и той же женщиной – русской супругой Наополеона. Однако, оргазма достигают не с ней (показано крупным планом, видеопроекцией), его испытывают на ложе любви, но только во время бесед о деньгах. Этой честной компании противостоят старый учитель и дочь Наполеона от первого брака, Люция. Именно ей принадлежат слова о том, что «люди спекулируют любовью к Родине и прячутся за верой в Бога, ежеминутно обманывая ближнего своего». Учитель вторит героине: «Они кричат: «Мы – патриоты», а любви к ближнему своему, к своему брату не видать». И вот, издалека, из Европы возвращается, молодой человек, автор запрещенной книги «Канун завтрашнего дня». Возвращается для того, чтобы – времена меняются - возглавить правительство. Он смазлив и приветлив, умен и образован, он все ведает про подлинную демократию, он превосходно играет на рояле. Но, быстро войдя во вкус власти, оказывается не просто демагогом, но и потенциальным диктатором. Коррупцию он немедленно изобличает, капиталист Петрас Величка спасается бегством, зато Наполеон – на правах отца возлюбленной – возведен им в должность главы министерского департамента. Вайткус, с помощью фантастических литовских артистов, поставил очень смешной и страшный спектакль. На наших глазах с людьми происходит кафкианского масштаба метаморфоза. Самое же интересное состоит в том, что мы привыкли к вечной актуальности классики, а пьесу Вайчунаса по разряду классики никак не проведешь, но все, о чем в ней говорится, имеет самое прямое отношение не только к Литве – тут режиссеру виднее, но и к России. Разговор с выдающимся литовским режиссером и педагогом Йонасом Вайткусом я начинаю вопросом:
Конечно же, с литовской культурой знакомы мы не слишком хорошо. То есть список имен, знакомых интеллигентному человеку в России, связанных с Литвой, весьма ограничен. Мы знаем хорошо театр и театральных людей, мы знаем то, что было прежде Межелайтиса или Марцинкявичюса, не очень много, прямо скажем. И имя автора этого произведения, для меня лично, совершенно новое.
Йонас Вайткус: Это человек, который писал пьесы на злободневные того времени темы. Он не считался очень сильным драматургом, но он находил такие жизненные ситуации, которые таким примитивным способом описывал. Но он был связан и с Петербургом. Он здесь учился в Военной Академии. Где-то в 20-х годах он приехал в Литву и стал участвовать в работе театра. И он около 5-6 пьес написал, которые были популярны в то время. В советское время эти пьесы очень мало ставились. Но теперь, когда мы получили независимость, ставились его пьесы. Он писал о бедах общества, которые он видел вокруг себя в молодом государстве, особенно об этих лжепатриотах, лжечиновниках, которые говорят очень красиво, но все делают по-другому. Не высокая литература, но пьесы, я думаю, и не должны быть особенно хорошими. Потому что тогда трудно спектакль поставить. Если хорошие стихи, то и песню не напишешь, надо стихи читать. А это - как материал для театра. Я эту пьесу взял из-за одной вещи, из-за одного предложения, которое Люция произносит: «Если бы мать поднялась из гроба, посмотрела, что здесь у нас творится». Была семья, была мать, ценности какие-то, а теперь все это рушится.
Марина Тимашева: А как в 20-е годы складывались отношения автора пьесы с властью?
Йонас Вайткус: Вы знаете, когда он писал эти пьесы, они воспринимались как литература. Кто читает эти пьесы, пока не поставят спектакль? А ставили как бы о буржуазном мире. То есть, у нас этого нет, а где-то там все это происходит. Не было такого, чтобы видели себя в этой ситуации. Но теперь это, как негатив-позитив совпадает с тем, что у нас происходит, даже имена совпадают и ситуации. И это очень отзывается в людях, они все это видят как в зеркале. Им и смешно, и они как-то объединяются. Опять же, эти реакции в Литве напоминают брежневское время.
Марина Тимашева: Получается, что в Литве точно есть демократия, если вы можете преспокойно поставить такой спектакль, а в зале будут сидеть люди, которые могут себя узнать.
Йонас Вайткус: Как вам сказать, демократия… Да, вроде бы, есть, но мне не хватает свободной прессы. Все газеты какие-то интересы защищают, они зависят от каких-то слоев, нет такого, кому я могу доверять. Даже в театре. Те критики, которые действительно были хорошие - Мацайтис, которого я очень уважал, который объективно писал, Кубилюс - их уже нет. А молодые критики вроде зависимые. То есть каждая газета имеет какое-то свое политическое направление. И в театре - то же, в искусстве.
Марина Тимашева: Из спектакля совершенно очевидно, что бюрократия во всех ее видах и формах Йонасу Вайткусу отвратительна.
Йонас Вайткус: Потому что я уже пережил одну бюрократию, вот эту советскую. Теперь пришли наши бюрократы, литовские. Когда приходило это время, когда мы как бы становилось независимыми, мы думали, что наш бюрократ будет лучше, чем советский бюрократ, но мы очень крупно ошиблись. Оказалось, что наши гораздо хуже, чем те, которые, вроде бы, поставлены были другим государством. И вот это разочарование, я думаю, и такое буйство этого бюрократического, чиновничьего отношения к простому человеку, вообще, к человеку, вообще, к правде, настолько оно теперь расцветает, что я думаю, что каждый, любой человек, который более честен, что-то хочет сделать с государственной машиной, я думаю, каждый скажет, что, в этом смысле, мы очень уязвимы во всех отношениях. Бюрократ не имеет ни религии, ни нации, ни ценностей, просто такое существо, которое, как только попадает в эту машину, он сразу меняется тотально. Почему так случается в этой машине, почему они теряют человеческий облик и чуткость? Я не знаю. Но факт тот, что мы очень плохи в этом отношении.
Марина Тимашева: После спектакля представители литовского консульства и режиссер Станисловас Рубиновас уверяли меня, что там много всякого, что понятно только литовцам. Так ли это?
Йонас Вайткус: Есть какие-то слова, например «гомикла» и «гоникла». «Гомикла» это фабрика, а «гоникла» это место, где пасутся лошади или коровы. И на этом можно построить, что русские не отличают одно от другого. Но я думаю, что самое там интересное то, что эти люди, не важно, он русский, поляк, литовец или немец, они настолько равны и по внутреннему содержанию, и по лицемерию, что там нет, что вот это - плохой русский, а это - хороший литовец. Там национальность не имеет смысла. Но есть какие-то конкретные вещи в этом городе, в этом правительстве. У вас другие вещи. Но я думаю, что там нет ничего такого, что русский зритель не мог бы понять или почувствовать.
Марина Тимашева: А вот этот приезжий юноша, которому суждено оказаться премьер министром. Любопытно, я почему-то вдруг вспомнила спектакль «Горе от ума» Римаса Туминаса. Он там так придумал для театра «Современник», что Чацкий приезжает из-за границы, все его иллюзии разбиваются о суровую реальность русской жизни, и он, забыв чемоданы, бежит обратно за границу. Я вчера, глядя на этого странного юношу в вашем спектакле, подумала, что и у вас получилась похожая история о человеке, который вернулся из-за границы, тоже в плену сладких иллюзий, но, столкнувшись с суровой реальностью, не убежал, а полностью мимикрировал под своих старых знакомых. Вы понимали, что тут есть какая-то странная аналогия с вечным героем русской литературы - человеком, который уезжает за границу, возвращается, любя Родину, и потом погибает или убегает?
Йонас Вайткус: Так глубоко не думал, но цель этого парня - не в спасении людей, конечно. Он такой же, как и они, но только он более вычурный, более обученный человек, который знает и понимает ситуацию, он знает и международную ситуацию. В общем, ему еще легче прикидываться. Но в то, что он говорит, никак нельзя поверить. И в пьесе есть два варианта. В одном варианте был очень наивный, розовый парень. А другой вариант, это человек такой скрытый, который воспользовался мигом, воспользовался ситуацией, взял в свои руки все эти вещи и, я думаю, «еще лучше будет».
Марина Тимашева: А почему он одет как Остап Бендер?
Йонас Вайткус: Есть у него эта хватка, такая игривость, он любит людей охмурять, он много языков знает, он играет на рояле.
Марина Тимашева: Почему вам в спектакле понадобились модные нынче кинопроекции, крупные планы? Я часто думаю, что актер на сцене может этот крупный план дать и без экрана.
Йонас Вайткус: Когда Наполеонас приходит в дом с деньгами, его жена зовет его в спальню. И сексуальные отношения связаны с деньгами. Это деньги, секс, эротика, такое странное соединение. И я хотел показать, что у них больше биологическая связь, животное напоминает, даже секс имеет какую-то отвратительную природу. На экране это заметнее, лицо потное и все такое. Мне показалось, что только этим путем я могу это показать.
Марина Тимашева: Сама я об этом раньше не думала, но вы правы. Когда актер стоит на сцене, его можно изуродовать гримом, придумать какую-то пластику, какие-то выходки, которые будут его делать неприятным. Но все равно живой человек будет в тысячу раз приятнее, чем тот же человек на экране (если он находится в одной и той же ситуации). Это, видимо, связано с эффектом присутствия: когда человек рядом с тобой, какой бы он ни был отвратительный, он все равно человек, его жалко. А когда он, отвратительный, помещен на экран – мы имеем дело с изображением.
- Йонас, говорят, что вы недавно возглавили Театр Русской драмы в Вильнюсе. Вот и не знаю, поздравлять или соболезновать.
Йонас Вайткус: Я теперь большой начальник, но очень много работы, очень много странных вопросов для меня возникает. Потому что нужно понять, что такое русская диаспора, какая она, что для них важно, что они для нас значат, что мы для них. И это не так просто. Но первое мое ощущение, что они очень разобщены, очень много всяких разных союзов. Мне это напомнило нашу, литовскую, диаспору в Америке. Они тоже вроде бы играют, что они вместе, но там и друг друга оговаривают, и зависть, такие вещи, которые просто отталкивают. Неприятная атмосфера. Попытаюсь как-то понять публику, объединить, не поддаться какому-то одностороннему политическому влиянию. Моя задача - чтобы в театр пришли не только русские и литовские зрители, но и польский зритель, и белорусский зритель.
Марина Тимашева: Например, в эстонском русском театре всегда было не очень хорошо с публикой. Эстонские театры всегда были полны, а русские театры - нет.
Йонас Вайткус: То же самое и в нашем театре, хотя они пробовали очень легковесным, потребительским репертуаром завлечь людей. Считали, что комедия привлекает больше, и такой комедийный был репертуар, в основном. Я думаю, что легкий жанр тоже нужен, но надо искать и более осмысленные пьесы, чтобы они делали театр театром, где можно и раздумывать о чем-то: и о себе, и об обществе. Но как это сделать, для меня пока загадка, потому что то, что я наметил, такой репертуар, например, Гумилева «Древо превращений», Горина «Шут Балакирев», «Горе от ума», потом «Алые паруса» Грина. Наметили такие пьесы, сделаем это за год, тогда я пойму, какой у нас зритель, как литовцы относятся к этому театру, как русские.
Марина Тимашева: А актеры русского театра хорошо говорят по-литовски? Я имею в виду нормы театрального литовского языка, которые серьезнее норм разговорной речи?
Йонас Вайткус: В труппе есть и литовцы, они, в основном, все играют на русском языке, но и у русских актеров с русским языком тоже есть проблемы. И это отметили педагоги, которые приезжали из Петербурга и из Москвы. Я получил разрешение набрать русскоязычный курс при Академии музыки и театра, и у меня есть уже договоры с Петербургом и Москвой, что они будут присылать каждую четверть педагогов по сценической речи. Самые хорошие педагоги, которые знают, что такое сценическая речь, русская речь, чтобы наши актеры усвоили хорошую, чистую сценическую речь как в Малом театре. Не то, что академическую, помпезную, но современную русскую речь.
Марина Тимашева: Зачем вам вообще, извините, такая головная боль. Вы же могли преспокойно ездить. Вы в самой Литве ставите, слава Богу. У нас вот не очень много желающих стать худруками или главрежами театров?
Йонас Вайткус: Мне хочется ощутить, что от меня зависит много. Не только спектакль, но и сама атмосфера театра, и что театр это дом, в котором можно печь хлеб, а не…
Марина Тимашева:… чипсы есть
Йонас Вайткус: Да, не чипсы есть. Может быть, это потому, что я соскучился по такому месту. Я ведь свободный художник был, меня никуда не принимали почти 10 лет. Я делал отдельные постановки, но как-то мне всегда было больно оставлять спектакль, когда я не могу за ним присматривать, репетировать. Попробовать я хочу, можно сделать что-нибудь или нет. Все равно, люди есть люди, и какие там бы политические вещи не были, государственные, встречи людей это более интересно, более человечно и более нужно нам. Тем более, мы и так одиноки в жизни.
Марина Тимашева: Последний вопрос, с которым я обращаюсь к Йонасу Вайткусу, связан с особенностями школы, в которой воспитаны литовские актеры. Достаточно посмотреть любой спектакль самого Вайткуса, Римаса Туминаса, Эймунтаса Некрошюса, Оскараса Коршуноваса, чтобы это отличие заметить. Но объяснить его словами сложно.
Йонас Вайткус: Для меня это очень просто. Русская школа зиждется на психологической характерности, более жизненного, более приземленного типа, когда сама пластика вроде бы не должна никуда уходить от бытовой правды. А мне казалось, что пластика не должна прямолинейно соответствовать характеру и психологическом рисунку персонажа. Движение имеет еще какой-то другой смысл, кроме правды и органики. Психология не только в бытовой правде, она еще имеет поэтичность. Как звук сделать видимым, как видимость сделать звуком или как запах проявить? Когда об этом думаешь, когда спектакль творишь, то вот эта поэтичность, налет обобщенной метафоричности, символичности приходит сам, и тогда легко работать с актером, он тогда чуть-чуть уходит от самого себя, он творит себя, а не экспонирует какие-то свои болезни.
Марина Тимашева: Мы разговаривали с литовским режиссером Йонасом Вайткусом. Скоро он приступит к репетициям в театре имени Вахтангова. Предлагает вещь Леонида Андреева – «Тот, кто получает пощечины».
